Главная ошибка победителей

11 ноября 1918 года закончилась Первая мировая война. Нынешним летом на фоне кровавых украинских событий столетняя годовщина ее начала многим навевала самые тревожные ассоциации. Меня же куда больше заставляет задумываться концовка.

Перемирие было подписано в Компьенском лесу, в сотне километров к северо-востоку от Парижа, в пять утра, несколько часов спустя 101 залп знаменовал окончание войны.

Дальше началось самое интересное. Больше полугода переговоров, несколько революций, распад трех империй — и в июне 1919 года стороны подписали в Версале, в паре десятков километров к западу от Парижа, полноценный мир.

Казалось, что полноценный.

Маршал Фердинанд Фош — тот самый, что поставил свою подпись под Компьенским перемирием от французской стороны, ознакомившись с условиями Версальского мира, вздохнул и произнес: «Это не мир, это перемирие лет на двадцать». История запоздала с реализацией его пророчества всего на пару месяцев — 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война.

Почему эта история важна для нас сегодня? Потому что государственные деятели всех времен крайне редко изобретают велосипеды, но с поразительной регулярностью — бомбы с часовым механизмом. Сегодня, через пару дней после празднования другой исторической даты — 25-летия падения Берлинской стены, — это особенно очевидно.

Все ошибки, допущенные победителями Первой мировой войны, были удивительным образом повторены победителями — никаких кавычек, в отличие от Владимира Путина, я здесь не ставлю — войны холодной.

По условиям Версальского мира Германия лишалась более десятой части своих земель с населением порядка 7 млн человек, потеряла контроль над значительной частью рейнского побережья, в том числе территории, богатые углем, обязывалась выплачивать крупные репарации державам-победительницам, сокращала свою армию до 100 тыс. человек, лишалась значительной части военно-морского флота и права на другие современные виды войск, включая авиацию и бронетехнику. При этом сама Германия сохранилась как некий остров унижения в самом центре новой Европы.

Окончание холодной войны знаменовало падение социалистического блока, переориентацию его бывших членов на Запад, разрыв старых экономических связей, тяжелые реформы, наконец, распад самого Советского Союза. И главное, Россия — в нынешних границах сама по себе довольно искусственный плод административно-политического творчества первых советских лидеров — живущая со все более нарастающим чувством исторической несправедливости.

Главная ошибка — одна и та же: проигравшей стороне дали сохранить себя, но при этом бросили на произвол судьбы, фактически изолировав от мировых процессов.

Эдакая геополитическая доброта за умеренную плату. Последствия известны и уж теперь точно очевидны.

На самом деле, все даже интереснее: у каждой политической ошибки, оборачивающейся впоследствии исторической драмой, а то и трагедией, есть внутренняя логика.

Победители Первой мировой по многовековой привычке считали, что выиграли в традиционной войне с ключевым правилом «ничего личного — только бизнес» — не Крестовые же походы, не религиозные войны. И не учли, что с рождением национального государства, с установлением демократии (которую они, кстати, Германии и навязали), с развитием современных технологий, в том числе военных, идеологические ставки вновь резко выросли. Новой религией стал национализм.

Что-то подобное смутно чувствовал Вудро Вильсон, американский президент и демократ от геополитики. Но и его благородный порыв, который отчасти помог сохранить единую Германию, в итоге стал невольной порукой для ее возрождения не в виде процветающего демократического государства, а в качестве уродливой гитлеровской карикатуры на старую кайзеровскую империю.

Современные западные политики тоже вполне разумно объясняют, почему Россия оказалась фактически изолированной от процесса евроинтеграции: слишком большая, слишком амбициозная, ей самой было бы трудно принять положение в союзе, равное какой-нибудь Литве или даже Италии. Ну а НАТО? А что НАТО? Мы никого насильно в альянс не затаскивали, а отказать не считаем для себя возможным — вот такие мы демократы.

В конце концов, проведет реформы — станет ментально, экономически и политически ближе, а там посмотрим. И не учли, что Россия — это не периферия распавшейся империи, а ее бывшее ядро, и выстроить свою новую идеологию на отрицании прошлого она не может, потому что, в отличие от восточноевропейских стран, не может изобразить его страшной внешней оккупацией.

Проблема только в том, что история, вопреки расхожему мнению, наука строгая. Причем в чем-то даже строже математики.

Потому что в математике, если последовательно и правильно выполняешь действия, неизбежно придешь к верному решению. А в истории даже кажущиеся правильными ходы могут привести к краху.

Никого в будущем не убедит тот аргумент, что Россия — не Эстония, в будущем вопрос будет один: почему вы не придумали, как эту проблему преодолеть? Любым способом. Потому что в истории оценивается результат, а не логика решения.

Впрочем, об этом стоит помнить и нам самим.

В конце концов, все больше историков, причем, что характерно, немецких, говорят о том, что условия Версальского договора были не столь уж тяжелыми, что на самом деле он открывал новые возможности, что после распада Российской империи и Австро-Венгрии Германия стала единственным значимым игроком на востоке Европы, что сокращение армии позволило резко сэкономить бюджетные расходы, что многие из отторгнутых областей были экономически неразвиты, а чувство исторической несправедливости и стремление к реваншу у немцев было кошмарным сном разума.

И за то, что немцы этими возможностями не воспользовались, а последовали своему первобытному политическому инстинкту, они в итоге понесли куда более страшную ответственность, на многие десятилетия лишившись собственной страны и уже, кажется, навсегда получив клеймо потомков нацистов.

…Десять лет не дожил мрачный пророк маршал Фош до воплощения в жизнь своего версальского предсказания. И еще чуть менее года — до того, как было подписано новое перемирие между Францией и Германией. Магия мест и цифр: оккупация Франции нацистскими войсками была зафиксирована в том же Компьенском лесу, в том же вагоне, что и в 1918 году, а случилось это 22 июня 1940 года — ровно за год до нападения на Советский Союз.