Цивилизация
Товарищи, у меня на руках оказалась довольно редкая видеозапись первой «прямой линии» в мировой истории. Директор Музея кино Наум Клейман полагает, что фильм был снят 13,8 тыс. лет назад в разгар конфликта между славянскими племенами Овсянки и Пшенки. Я перескажу то, что увидел.
Итак, на экране появляется Большая Моль — вальяжный, спокойный вождь Овсяной Федерации, только что заваливший мамонта. Всем миром мамонта притащили в пещеру. Со всех сторон тушу облепила знать — бородачи, космачи, параноики, сдавленные враждебными блоками, старые ироды и задиры. При входе в пещеру на сырой земле стоит дурная бестолковая чернь — покоцанные, откинувшиеся зануды, страдальцы и спинозы.
— В иной ситуации, — заявило ведущее Сито, — я бы сказала, что это будет очередной разговор, но сегодня нас больше. Мы теперь вместе с мамонтом. Этого ждали долгих 23 года, когда Пятнистый-Неприятный устроил пожарище и на том огне заварил кашу. Так что, Большая Моль, как оцениваешь ты то, что в эти минуты происходит в степях Пшенки, откуда мы приволокли мамонта?
— Надеюсь, что удастся все-таки понять, в какую яму, в какую пропасть движется сегодняшняя власть и тащит за собой свое племя, — устало заговорила Моль, поглаживая бивень лежащего на боку мамонта.
Действительно, для поимки мамонта Люди Моли копали яму битых двадцать лет, покрывали ее сверху жердями, жерди маскировали ковылем. Мамонт мог случайно провалиться в такую ловушку, но выбрали способ безотказный — подняли в Пшенках шум, жгли покрышки, вытащили из болота водяную Косу и шныря Музычку, а Параноика Кис натравили на Дивизию Мизантропов. Поглядев на все это, надышавшись гарью, мамонт сам прыгнул в яму, раздавив в ней разве что тихого Чалого, да о нем и сказа тут нет, поскольку он тихий.
Поглаживая бивень мамонта, зануды, толпящиеся у входа в пещеру, однозначно расценили как признак оттепели и разгерметизации режима. Но оттепели не последовало. Моль грозно посмотрела поверх голов так, что на лысинах выступил иней:
— Все ль довольны, скажи-ка мне, Сито, тем, что Великая Овсянка под моим руководством завалила мамонта?
— Э-э-э, позволь, вождь, я скажу, — вызвался свинцового цвета режиссер Шахнарзанов. — Для меня это важно. Мой отец охотился на этого мамонта с 20 лет. Кстати, по национальности он армянин. У него никаких сомнений не было — ни у него, ни у его товарищей, — что это наш мамонт. Если бы сейчас я был против мамонта, он просто дал бы мне хороших պատիժ.
Моль казалась довольной, словно она съела моток шерсти. Никто, кстати, уже толком не помнил, шубная это моль, платяная, мебельная, ржаная или капустная, — так долго она сидела на каменном троне. То есть правила.
— Молодец, творец, — махнула она лапкой. — Садись. Ты о человеке-личинке снимаешь? Ну вот и снимай, ни о чем не думай. Только письма не пиши, я предпочитаю расстегаи.
Здесь на пленке — рекламная пауза эпохи позднего палеолита. Молодой красивый Кургянян аппетитно жует свежую маслянистую личинку. Текст: «Мы не знаем, пройдет ли здесь Майдан. Но свежая личинка морских ежей пройдет точно. Занимайтесь собирательством!»
И тут на пленке я заметил что-то странное. Словно не личинку откушали наши предки, а свежей белладонны.
С душераздирающими криками с места вскочил Параноик Кис: «Стэпт ю дэ мюзик лейдер эн брнхт ю мэй наар де вэйк фан де роде лантаарнс. — Он сжал голову руками, да так, что голова заметно сузилась. — Включите музыку и отвезите меня в Квартал красных фонарей!»
— Вот кольцо, — завопил Параноик, — и мне кажется, что наше племя оказывается в этом кольце.
— Я не брал кольцо, — занервничала Большая Моль. — Не брал я кольцо!
— Да я не о том. Я лично чувствую, у меня такое удушающее ощущение, что кто-то меня душит. Мне кажется, что это НАДО, поскольку блок НАДО разрастается, словно раковая опухоль, и буквально проглотил меня. Конечно, можно сказать, что я параноик и это у меня паранойя. Конечно, можно так сказать. Даже нужно так сказать. Умоляю, скажите, что я параноик. Только одно слово, прошу, на коленях стою. Ноги вам целовать буду. Одно слово. Одно. Ну же, говорите: «параноик». Скажите мне: «параноик»…
Моль посмотрела в сторону выхода. «Зануды, отойдите от входа, кто-то душит Параноика. Дайте возд…»
И тут вождь Овсянок с отвращением вспомнил, что на улице в слякоти по колено в древнерусской жиже стоят вечно чего-то просящие, гнусные, грустные, неприятные подданные. «Они же только настроение портят себе и окружающим, — с досадой оглядела Моль страдальцев, спиногрызов и маленьких шалашных спиноз, бегавших по потолку. — Ну что вам?»
— Я плачу, но дорог нет, — промямлил автолюбитель Андрей. — Я плачу, а дорог нет. Такой вот вопрос.
— А ты не плачь, — расхохоталась Моль. — Ты че плачешь-то, автовладелец, на? Ой, умру я с вас.
Вокруг мамонта все пришло в движение — гоготало, садилось на шпагат и в замедленном режиме танцевало гопак.
Хихикала сеструха Длинного Ё, держался за пузико Параноик Кис, угорали одетые в военную форму вши, теперь уже осмелевшие и вылезавшие группировками из шерсти мамонта. Женских вшей на каблуках они держали за задницу, тянули вшивые гармошки. Один только коммерсант Вноркен ничего не понимал, по-кадетски уважал старших и несколько навязчиво открывал и закрывал двери перед воображаемыми дамами полусвета в горжетках.
— Уверен, мы превратим нашего мамонта из субсидируемого в мамонта-донора, — вдруг совершенно серьезно заявила Моль.
Все поняли это правильно. Знать и даже шалашные спинозы жадно припали к ранам и пили еще горячую кровь убитого животного. Кое-кто сохранял рассудок. Но и они продолжали в полумраке пещеры рвать зубами свежее мясо. Чтобы ни у кого не возникло сомнений: впереди столько побед!
Наверное, впереди у них действительно много побед.
На этом аркада мамонта, попавшая ко мне по прямой линии, обрывается.
Титры.
