Цивилизация
Отдых у моря с мамой. Окрестности Сухуми, лето 1961 года, мне десять лет. Мама послала меня на рынок за яблоками, дала авоську. Я иду по улочкам приморского поселка. Вижу, у калитки одного из домиков стоит хозяин, пожилой то ли грузин, то ли абхаз. Местный житель, в общем. Стоит и разговаривает по-русски с долговязым негром. Хозяин одет в стиле тогдашнего времени – белые брюки, бежевая рубашка с короткими рукавами, большая полотняная кепка. А негр – совсем по-другому. Даже если бы он был белым, все равно сразу видно – иностранец. Синие шорты, красные сандалии, разноцветная рубашка в пальмах и попугаях, на шее, на ремешке, висит транзистор.
Нельзя сказать, чтобы я так уж много иностранцев видел в своей жизни, а тем более негров. Но я был воспитанный мальчик, поэтому отвел глаза в сторону – хотя, честно говоря, поглазеть хотелось! – и прошмыгнул мимо. Вдруг слышу – мне вслед несется:
– Мальчик! Мальчик! Стой, кому говорят!
Останавливаюсь, поворачиваюсь.
– Ай-ай-ай! – продолжает местный житель. – Мальчик! Ты почему с негром не поздоровался! Какой невоспитанный мальчик. Стоит на дороге негр, а ты с ним не здороваешься? Наверное, из Москвы отдыхать приехал? У вас в Москве все такие невежливые? Или у вас там негры на каждом шагу?
Я подошел, говорю: «Здравствуйте!». Негр тоже сказал: «Здравствуйте!» – и протянул мне руку. Я ее пожал.
– Вот так правильно! – сказал местный житель.
– Как вы поживаете? – вежливо спросил я у негра.
– Иди, мальчик, не задерживай! – махнул рукой местный житель. – Поздоровался с негром, и хватит! Вижу, что на базар идешь, беги давай!
Не знаю точно, что он имел в виду. Скорее всего, ему показалось странным, что на такое живое чудо – настоящий негр в сухумском поселке – прохожий мальчик не обратил внимания.
Но тут интересны две вещи. Во-первых, раса была предметом доброжелательного интереса. Во-вторых, об этом можно было говорить во всеуслышание. Ну и вдобавок именно в те годы движение за равноправие чернокожих в США было в самом разгаре и широко освещалось прессой – мировой и советской тоже. Но само слово «негр» не несло в себе ничего дурного, ничего оскорбительного – особенно в устах советского человека (как, впрочем, и в устах Мартина Лютера Кинга).
Иные нынче времена. Раса, а также этничность, превратились одновременно в табу и пугало, в какую-то, как сказал бы Маяковский, «бомбу, бритву обоюдоострую» и «змею двухметроворостую».
Тут и в самом деле обоюдная острота: агрессивный национализм (расизм, ксенофобия, этнофобия, вообще «аллофобия» – ненависть к «другому») – сочетается со столь же агрессивным замалчиванием этно-расовых и этнокультурных проблем. С увиливанием от разговора. С лицемерным избеганием названий. Со странными утверждениями, что, дескать, «национальность человека не имеет значения», с попытками построить культуру в стиле «color blind» или «ethnicity blind» (то есть не различающую, как бы не видящую ни цвета кожи, ни этнической принадлежности человека).
«С водой, как с огнем» – назвал свои мемуары Андрей Бочкин, строитель десяти каналов и плотин, в том числе Иркутской и Красноярской ГЭС. И добавил, что вода опаснее огня в смысле неукротимости. Любой пожар можно погасить или дождаться, пока он догорит. Но воду, которая течет из естественного источника – как Ангара или Енисей – остановить невозможно в принципе. Нельзя ее вычерпать досуха или заставить течь обратно. В крайнем случае ее можно пустить в обход. Но работать с водой надо очень осторожно и тщательно. Недаром говорится – «вода дырочку найдет».
Национальное чувство, точнее говоря, этническое и даже, простите, этнорасовое чувство – опасно, как неутомимая вода, которая просачивается, поднимается, перекатывается через дамбу и грозит смыть все здания и сооружения современной культуры – «как море входит в край застроенный, с разбега проломив плотину». Что-то я часто цитирую поэтов. Был Маяковский, а это вот – Пастернак.
Почему люди боятся бабочек и стрекоз? Даже взрослые сильные мужчины, бывало, морщатся и отшатываются, когда на них летит какой-нибудь безобидный «павлиний глаз»? Я слышал такое странное и забавное объяснение. Страх и брезгливость (а брезгливость – не что иное, как слегка припудренный страх) перед летающими ширококрылыми насекомыми – это, представьте себе, глубинная память о птеродактилях. Когда-то, десятки миллионов лет назад, наши предки были маленькими существами, размером с суслика, они бегали в траве, а над ними летали крылатые ящеры, которые их ловили и сжирали. И вот якобы с тех времен в каких-то древнейших мозговых слоях человека сохранился исконный страх перед крылатой летучей тварью.
Может быть, это ерунда в духе «открытий британских ученых». А может, и правда. Но я не о бабочках и людях – я о людях своих и чужих. Я не могу себе представить, какие силы могут вытравить из человеческого сознания (точнее, из бессознательных структур) первоначальное, воспитанное с колыбели, с первого образа женщины, которая держит тебя на руках – представление о «своих» и «чужих».
Да, развитие культуры подразумевает преодоление различий в межчеловеческих отношениях. Нет «ни эллина, ни иудея, ни скифа, ни варвара». Нет сословий, нет социальных (образовательных, имущественных, региональных) различий. Нет мужчин и женщин, юности и старости, нет натуралов и гомосексуалов, а также би-, транс- и агендеров. Есть только человек, «Человек с Очень Большой Буквы», в полноте своих человеческих, гражданских, политических, социальных и каких только хотите прав. Прекрасно. Но прежде чем различия преодолевать, их надо обозначить, а порою – и утвердить, подчеркнуть.
Ситуация с гендером и его вариациями – отлично это подтверждает. Можно безо всяких натяжек считать, что до самого недавнего времени мы жили в «гендерно/сексуально слепой культуре». Негласно подразумевалось, что да, никуда не денешься, есть на свете не только «просто женщины» и «просто мужчины», но еще и геи, лесбиянки, транс-, би- и агендерные люди, а также носители иных гендерных идентичностей, но говорить об этом было не принято. Общепринятая риторика: «делайте в своей частной жизни что хотите, но мы об этом знать не желаем». Однако самих носителей этих идентичностей такая ситуация вдруг перестала устраивать, и теперь они с принципиальной настойчивостью рассказывают о себе. Требуют признания своего гендерного «я» именно в открытом, ничем не завуалированном качестве. А уж потом – а уж потом мы будем строить общую для всех культуру. В которой найдется место и тем, и этим, и они будут равноправны. Но – не одинаковы.
Мне кажется, в этническом измерении – те же проблемы. Прежде чем сказать «нам все равно, кто ты по национальности», надо знать, кто ты – именно в этом смысле. Если, разумеется, здесь нет дискриминации и презрения. Отрицая в своем собеседнике негра, говоря, что «для меня это просто человек», – я отрицаю в нем африканскую культуру, от сахарских фресок, замечательной музыки и романов Амоса Тутуолы. Нет, он не «просто человек», а наследник этого прекрасного мира.
Просто человек – это мертвый человек, неопознанное тело на цинковом столе морга. Да и то, взглянув на него, непременно начинаешь фантазировать, кем он был, этот несчастный покойник… Так зачем же выпотрашивать национальную культуру из живых людей?
Однако и раса, и этнос могут стать инструментом унижения, причиной стыда, а потом – бунта. Про расу, думаю, все ясно. С этносом чуть сложнее.
Все чаще и чаще приходится слышать: «В СССР вообще люди не знали, кто какой национальности». Мир и благодать, национальный вопрос решен раз и навсегда.
О том, что это неправда, говорили не только газетные оговорки типа: «У нас в бригаде трудятся люди двенадцати национальностей, но мы на это не обращаем никакого внимания» (если не обращаешь, зачем считаешь, а если считаешь, то еще как обращаешь). Об этом говорила не только графа «национальность» в паспорте, пресловутый «пятый пункт» в анкетах и даже специальная страничка в классном журнале. Само устройство СССР было организовано по принципу национального неравенства.
Смотрите сами: все народы, населявшие СССР, были разделены, на первый взгляд, на четыре ранга.
1. Пятнадцать народов, у которых были «свои» союзные республики. У них были гербы, флаги, гимны, обширные культурные программы: университеты, академии наук, национальные театры, энциклопедии, киностудии. А также Верховные Советы, Советы Министров, и даже свои Коммунистические партии, входящие в КПСС.
2. Двадцать народов, у которых были «свои» автономные республики (из них 16 в составе РСФСР). У них были Верховные Советы и Совмины, но уже не партии, а областные комитеты. У них не было флагов, гербов и гимнов, «своих» академий наук, энциклопедий и киностудий.
3. Восемь народов имели «свои» автономные области. Здесь всю законодательную, властно-распорядительную и политическую работу ведут облсоветы и обкомы партии. Из культуры – газеты и книги на родных языках и национальные театры.
4. Наконец, у десяти народов были «свои» автономные округа. Культурные проекты тут были еще скромнее – газеты-книги и фольклорные ансамбли.
Итак, пятьдесят три народа (точнее, пятьдесят шесть, если учитывать три «двойные» автономии – Кабардино-Балкарию, Чечено-Ингушетию и Карачаево-Черкессию) – были разделены на четыре ранга.
Но это еще не все. Сверх рангов был русский народ, который играл, по словам Сталина, «руководящую роль», и это было подтверждено институциональным устройством СССР. Не было ЦК КП России, а был ЦК КПСС, не было «российского» КГБ и министерства обороны, не было Российской академии наук – это все были «союзно-республиканские ведомства».
Ну а «ниже рангов» было не менее 50 народов, которые не имели никакого федеративного статуса. Это не всякий раз зависело от численности. Например, немцев в СССР было больше, чем киргизов, латышей и эстонцев, но, однако, они не имели «своей» автономии. Вернее, имели когда-то: основанная в 1924 году Республика немцев Поволжья была упразднена в августе 1941 года, а ее жители выселены в Казахстан.
Таким образом, на самом деле рангов было шесть: русский народ; народы четырех федеративных рангов; народы, не имеющие ранга.
Возникло странное и взрывоопасное противоречие. С одной стороны, упрямое декларирование «дружбы народов» и многочисленные льготы и квоты для малочисленных этносов (простите эту игру слов). С другой стороны, национальное неравноправие, закрепленное в самом устройстве СССР и отраженное в его Конституции.
Отсюда – и этнические проблемы при распаде СССР, и «парад суверенитетов» внутри России. Но главное – двойственность в отношении к этносу. Этничность – то, чем следует гордиться, что следует культивировать. Но вместе с тем – о ней не надо говорить вслух, ни о своей (чтоб не сочли националистом), ни о чужой (чтоб никто не оскорбился).
С этническими проблемами нам в России еще не раз придется столкнуться. Чтоб это столкновение не стало опасным для страны и народа – надо учиться говорить о своей и чужой национальности вслух. Громко, четко и подробно. Без гордыни, но и без лицемерия и ханжества.
