Африка нам не нужна

«Не нужен нам папа турецкий, и Африка нам не нужна» — такая шутка родилась в блогосфере. Сначала в Москве перестали поминать Константинопольского патриарха (и тут же неофициально обозвали его турецким, обвинив в желании стать папой) за то, что дал автокефалию той украинской церковной юрисдикции, которую в Москве считают раскольничьей. А теперь эту юрисдикцию признал и Александрийский патриарх, так что его тоже перестали поминать за богослужением.

Казалось бы, это просто еще одна поместная церковь, третья после Константинопольской и Элладской (церкви Греции), которая признала эту новую юрисдикцию… Но стоит вспомнить, что в православной традиции принято говорить о пентархии — пяти самых древних патриархатах, считавшихся опорами христианства. С первым, Римом, православные расстались еще в XI веке. На втором и третьем местах, соответственно, Константинополь и Александрия. Получается, что Москва сохраняет братские отношения только с четвертым и пятым патриархатами (Антиохия и Иерусалим) из пяти, притом еще не известно, как себя поведут оставшиеся два.

К тому же нынешний Александрийский патриарх Феодор II всегда считался большим другом Москвы, в 1980-е годы он пять лет был представителем Александрии при РПЦ, служил в Одессе. Если даже с ним разругались… Ну и не говоря уж о том, что его каноническая территория — вся Африка, куда так неожиданно теперь устремилась российская дипломатия.

Вообще раздоры между юрисдикциями — дело не новое. В 90-е годы Москва уже временно прекращала общение с Константинополем из-за подобной истории в Эстонии, но ненадолго. Совсем недавно несколько лет не общались между собой Антиохия и Иерусалим из-за одного-единственного прихода в Катаре на Аравийском полуострове. Но все эти конфликты воспринимались как временные, а главное — они не разделяли православный мир. Ну, спорят между собой два патриархата по частному поводу и пусть спорят, рано или поздно они договорятся, а мы считаем тех и других нашими братьями — так рассуждали в остальных православных церквах.

Теперь совсем не то.

РПЦ обозначила свою позицию жестко: признание новой украинской юрисдикции означает разрыв отношений с Москвой. На данный момент РПЦ строго придерживается этой линии, но она, по сути… заводит ее в тупик.

Дело в том, что на той стороне никто и не думает рвать отношения с Россией. В Москве составляются списки отдельных греческих епархий, где верующим из РПЦ якобы нельзя молиться (Африка, надо полагать, войдет в этот список целиком) — но там, на той стороне, никто их из церкви не прогонит. Разрыв отношений — односторонний. По сути, это самоизоляция.

Нет, конечно, кто-то наверняка останется с Москвой. Прежде всего, сербы — у них, кстати, похожая ситуация с Черногорией и Македонией, где есть желающие создать собственные национальные церкви (но Константинополь пока не собирается разыгрывать тот же сценарий). Возможно, грузины (у них та же картина с Абхазией и Южной Осетией), но это уже неточно. Но, по сути, происходит медленный и постепенный раскол православного мира на «греческое» и «русское православие». Событие, на мой взгляд, масштаба того, что случилось в XI веке, когда православные разделились с католиками, и тоже сначала казалось, что это временное и скоро пройдет.

Год назад я надеялся, да и не я один, что Москва после некоторого согласования с Константинополем даст автокефалию собственной Киевской митрополии во главе с митрополитом Онуфрием, уважаемым по обе стороны нынешнего раскола. Этого не случилось. А жаль, был бы хороший выход.

Впрочем, все это оценят наши потомки. А вот что мы уже сейчас можем наблюдать — это последствия такого раскола для собственно русского православия. Что нам, казалось бы, до греков? Ну, были у нас состоятельные любители паломничеств на Афон, так для них что-нибудь придумают и уже придумывают, большинства это, казалось бы, не касается. И вот уже внедряется в широкие церковные массы идея, что не нужны нам эти лукавые греки с их турецкими-африканскими патриархами, мы — самодостаточная Святая Русь.

Но только каким окажется православие, замкнутое в узкие национальные рамки? Некогда священник Александр Шмеман писал: «Принимая византийское христианство, Русь не заинтересовалась ни Платоном, ни Аристотелем, ни всей традицией эллинизма, которые и для христианской Византии оставались живой и жизненной реальностью… Русское христианство удивительным образом началось без школы и без школьной традиции, а русская культура как-то сразу оказалась сосредоточенной в храме и богослужении… христианская культура, нашедшая свое выражение в храме, в богослужении и в быте, по самой своей природе оказалась чуждой идее развития и творчества, стала сакральной и статической, исключающей сомнения и искания… всякое творчество, всякое искание, всякая перемена ощущались как бунт, как почти кощунство и анархия, и, таким образом, суть культуры, как творческого преемства, не создалась».

Византийское наследие не просто предыстория русского христианства, но тот необходимый фон, без которого православная традиция рискует выродиться в обрядоверие, в бесконечное повторение формы — а там ей нетрудно будет придать и новое содержание.

Центр православной культуры «Умиление» показывает, как выступили православные кадеты и гимназистки на местных Рождественских чтениях (почему-то проводились они 7 ноября) — это трудно описать, это надо видеть. Под барабанный бой маршируют по сцене мальчишки в форме, долго маршируют, старательно. Потом выбегают малыши с игрушечными автоматами, под бравурные песни кувыркаются на матах и целятся в зал… Потом появляются девочки в сиротских платьях с белыми передниками, и все вместе они поют про славу отцов и необходимость готовиться к новым войнам… «Помним, что мы православные», — звучит в припеве.

Я тоже все это помню. В нашем детстве все это тоже было, только говорили не о православии — о коммунизме. А так совершенно неотличимо получается. Разве что при Брежневе в этом всем не было такой угрюмой серьезности, такой истовости — пели и маршировали скорее для отчетности…

Православие, замкнувшись в национальных, государственных и идеологических рамках, рискует превратиться в культ Великой Победы (а точнее — непрекращающейся войны с Западом, а теперь, возможно, и с Югом), в обычную родоплеменную религию со своими святынями и храмами, где Евангелие не более чем элемент декора.

И вот это было бы по-настоящему страшно.