Цивилизация
В 1992 году вышла книга американского историка Фукуямы (не путать с Фукусимой!) о конце истории. Если предельно упростить, ее смысл таков: демократия и либерализм окончательно победили во всем мире, так что история как борьба наций, идеологий и личностей подошла к концу. Теперь будем все вместе дружно жить-поживать и добра наживать. Четверть века спустя отечественные охранители ответили на это «Ха!» и втянулись в войну исторических нарративов.
Да как втянулись – кажется, никакого более важного дела для всей нашей страны просто не существует…
Отмечать ли, как пятьсот с лишним лет тому назад русские победили татар на реке Угре, или это татарам обидно? А может быть, тогда надо отмечать, как семьсот пятьдесят лет назад татары победили русских? Но это точно будет обидно русским…
А самое обидное для всех – что не приглашают российских представителей отмечать памятные даты Второй мировой, хотя Россия принесла больше всех для общей победы. Да мы их всегда, а они нам никогда…
Обида – плохой советчик, и начинается то, что называлось в старые времена «ревизионизмом» – тотальный пересмотр оценок. Вот и в развязывании Второй мировой виновными оказываются Польша и почему-то США, а жертвы карельского Сандармоха приписываются не НКВД, а финским оккупантам. Хорошо хоть историю Катынских расстрелов не переписывают (хотя бы официально) в очередной раз после того, как в 1990-м году в СССР признали ответственность за них.
Зачем это все, казалось бы, если сам факт сталинских репрессий не отрицается, хотя и признается все реже, как бы сквозь зубы: ну да, были отдельные перегибы на местах?
Великое прошлое – вот наша новая нефть. Оно призвано стать главным ресурсом и становым хребтом государства. И в нем было не то, что на самом деле было, а то, что нам сейчас выгодно думать про исторические события.
Главное, конечно, рассказать, что на нас всегда все нападали, но мы всегда всех побеждали и освобождали, а они все об этом вдруг забыли, сволочи неблагодарные. Любая деталь, которая не вписывается в эту схему, сходу отвергается как матерая русофобия и искажение истории государства Российского.
И пока это так, на торжества в Европу российские делегации приглашать не будут. Кажется, наши пропагандисты так и не поняли: на юбилейных встречах там отмечают не то, как семьдесят пять лет назад англичане и американцы побили немцев после того, как немцы побили поляков и французов. Вовсе нет. Там отмечают, как объединенные силы демократии победили нацизм и основали новую Европу.
Поражение Третьего Рейха для немцев повод не для скорби и уж тем менее для неуклюжего ревизионизма, а для благодарной радости: только после этого поражения могла появиться нынешняя мирная и демократическая Германия, экономический локомотив Европы, а не ее оккупант.
У наших с европейцами просто разные языки описания. Думаю, в недалеком будущем обе мировые войны будут видеться в Европе чем-то вроде двух раундов Еврогражданской (Второй Тридцатилетней?), в ходе которой демократы и либералы победили милитаристов и расистов, причем не только в Германии, но и у себя дома: дали полные права женщинам, отпустили заморские колонии, предоставили социальные гарантии трудящимся.
Но даже если тон нашей пропаганды еще долго не изменится, она не будет одинока. Рассказы о том, как «нашенские» побили «ихних», и всегда бивали, и будут бить впредь – ключевые нарративы для огромных пространств Африки, Азии и части Латинской Америки. Пакистан или Индия? Сирия или Израиль? Тутси или хуту, наконец? Это словарь любой архаической культуры: наши герои и их головорезы, наша священная земля и их грязное болото, наша великая идея и их нелепое суеверие… Собственно, две мировых войны (или единая Еврогражданская) и стали временем, когда Запад мучительно, огромной ценой избавился от этой кровавой архаики.
Впрочем, постсоветским государствам она тоже свойственна в той мере, в какой им приходится конструировать свою идентичность. Создавая в своих столицах «музеи оккупации», они словно бы говорят: мы тут ни при чем, мы ни за что не отвечаем, нас оккупировали. Например, прекрасная страна Грузия была захвачена извне Иосифом Джугашвили и Лаврентием Берия. Наивно? Да, но утешительно.
На самом деле насильственное вхождение территорий в состав некоторого государства называется не оккупацией, а аннексией. Но аннексия подразумевает последующее равенство прав и возможностей, а значит – равенство ответственности. Так? Тува – полноценная советская и российская республика после 1944 года. А вот сектор Газа, например, оккупирован Израилем, и все это знают, и никто не обвиняет его жителей в том, что совершает это самое государство. Они с ним в ярой взаимной вражде, и это ни для кого не секрет. Так что проще утверждать, мол, наша территория была оккупирована, с нас никакого спроса.
Не так давно я посмотрел забавный мультик, кратко рассказывающий историю одной прибалтийской республики. Местный житель сидит у порога своего дома и играет на народном инструменте, а мимо него проносятся немцы, шведы, русские, снова немцы, снова русские – кто дает ему Библию, кто мундир гренадера, кто красное знамя. А он знай себе сидит, поигрывает, внимания на них особо не обращает.
Но ведь такая картина довольно обидна для самих местных жителей, она выставляет их безвольными идиотами. На самом деле в одном только ХХ веке они приняли активнейшее участие в Первой мировой, революции, гражданской и Второй мировой (причем добровольно сражались с той и другой стороны). Живая история гораздо интереснее пропагандистской схемы.
И если такая схема еще может быть объяснена нуждами государств, относительно недавно возникших на карте, то Россия с ее более чем тысячелетней историей в примитивных агитках точно не нуждается.
Самое печальное тут даже не в том, что перед соседями по глобусу неудобно. Такие войны за историю мешают прежде всего нам самим. Они предполагают, что у нашей страны невнятное, мутное настоящее и никакого внятного, интересного будущего, зато великое, блистательное, прекрасное прошлое, которое нужно всеми силами оберегать от нападок и при малейшей возможности повторять. Причем прошлое это – в основном история героических предков и их победоносных войн.
Недавно на экраны вышел пронзительный и страшный фильм «Дылда» о Ленинграде осени 1945-го. О двух девушках, так и не вернувшихся с той самой войны, которой мы привыкли гордиться, отсылкой к которой привыкли отвечать на любые неудобные вопросы. О людях, чьи души искалечены страшнее, чем их тела, и о стране, которая мечтает «перейти на мирные рельсы», но так и не знает, как ей это сделать.
Я не люблю ходить строем (два года этим занимался, не понравилось), но тех, кто твердит про «можем повторить», кто говорит о самой страшной в нашей истории войне как о ресурсе и поводе для гордости – водил бы на этот фильм строем и с песней, по три раза каждого. Уверен – расхочется повторять.
