Цивилизация
Три года назад я высказал одну идею – и, кажется, даже не я первый – которая широко распространилась по рунету, а словосочетание, которым я его назвал, было названо «неологизмом года» в 2015 году. Это словосочетание – «бессмертный барак». Я писал тогда, что вместе с шествием «Бессмертного полка», в котором потомки ветеранов несут портреты своих почивших героев, на улицах наших городов должна появиться память о жертвах тоталитарного террора, тоже с лицами и именами.
С тех пор появился сайт под таким названием (совершенно не претендую на авторство названия и никак не участвую в его работе), а еще больше разгорелось споров на эту тему. Кто-то счел, будто предлагается противопоставить «барак» «полку», так, чтобы на каждое шествие выходили люди соответствующих политических убеждений…
Нет, моя идея состояла совершенно в другом.
Противопоставлять одно другому просто нелепо, и я еще скажу, почему. И память о жертвах репрессий вовсе не обязательно должна облекаться в те же формы, что и память о ветеранах – мне нравится проект «Возвращение имен», когда у Соловецкого камня на Лубянке зачитываются их имена, и проект «Последний адрес», когда устанавливаются таблички по месту их последнего жительства.
Откуда взялась эта идея? Я задумался над одним простым фактом… Моя бабушка и ее сестра, Вера и Илзе Апсе (дочери рижского мастера, который в 1915 году эвакуировался вместе со всем заводом в Харьков), вышли замуж. Моя бабушка – за красного командира Глеба Десницкого, который затем воевал и встретил Победу полковником, командиром дивизии с немалым количеством боевых наград. У него было три сына, каждый родил своих детей, и теперь на 9 мая во многих домах с благодарностью и гордостью вспоминают ратный подвиг своего предка, боевого офицера Глеба Десницкого.
А бабушкина сестра вышла замуж за какого-то другого человека, от которого осталась только фамилия – Круглов. Он был убит в 1938-м году, его единственный сын погиб от несчастного случая, и теперь некому вспоминать этого человека, который мог бы тоже, как мой дед, с боями пройти от белорусских болот до Курска, а потом до голубого Дуная и манчжурских сопок, мог вернуться домой с боевыми орденами и большими погонами…
Но ему не оставили такой возможности. И некому его вспоминать. И мне показалось это страшной несправедливостью.
Потом все вышло еще интереснее. Я разузнал подробнее об этом человеке – мой дед встретил войну всего лишь капитаном, а тот человек уже в 1935 году был бригадным комиссаром. Звали его Александр Круглов-Ланда, он успел покомиссарствовать в Гражданскую и в тридцатые занимал видные должности в Политуправлении РККА. Арестован весной 38-го, расстрелян осенью (полгода следствия – через что же пришлось ему пройти!), реабилитирован в 56-м.
И я уже слышу голоса: так ты предлагаешь почтить память человека, у которого руки по локоть в крови еще с Гражданской, который наверняка сам так или иначе способствовал репрессиям в армии или не возражал против них? А вы представьте себе, что его не убили в 38-м по ложному приговору, что он застал 22 июня 1941-го года в армейском строю, не важно, на какой должности. И? Он, с той же самой биографией, становится идеальным кандидатом для «Бессмертного полка». У многих его участников биография примерно такая же, им просто повезло выжить в тридцатые.
По улицам проносят подписанные портреты людей, которые участвовали в войне, не отличая складского интенданта и штабного особиста от окопников, которые тысячами гибли в лобовых атаках безымянных высот.
И в этом есть своя правда. Все они так или иначе они встали на пути нацизма, все приближали Победу, пусть и не все в равной мере. Все они, герои и не очень – жертвы этой страшной войны. И помнить надо всех, поименно, с портретами.
Но точно также стоит помнить тех, кто был убит другими пулями другого тоталитаризма – и даже не надо тут рассуждать, чем они различаются, а в чем сходны. Слишком много было в двадцатом веке попыток построить на костях некий идеологический конструкт, слишком много было пролито крови и стерто из памяти имен. И каждое из них должно быть возвращено. Каждое.
Можно задаться вопросом: так кого из жертв репрессий, на самом деле, стоит вспоминать, а кто недостоин поминовения – сам виновен в произошедшем? Думаю, критерий очень простой: наличие реабилитации.
Эти люди не были абсолютно невиновны (как не были невиновны фронтовики или узники концлагерей, среди них были очень разные люди), но они были безвинно убиты по поддельным обвинениям и неправосудным приговорам.
Формы поминовения, повторюсь, могут быть разными, не в них дело. И название «Бессмертный барак» лично мне кажется неудачным, случайным – хлесткая публицистическая фраза закрепилась тогда в медиапространстве и лучшей, кажется, пока не нашлось.
Но уж что есть. Наше общество вообще мучительно ищет сейчас способ говорить о своей истории, в этом очень много идеологии и пропаганды. Память о войне становится сама полем битвы, а точнее – ресурсом, за который ведут беспощадный бой интерпретаторы. Что же это было: страшная беда, которая прокатилась по каждой семье? Или очередной триумф могучей державы над западными врагами? И Победа, которая была «одна на всех», становится предметом разделения, поводом для раздора. Общество мучительно переживает непрожитую травму…
И вот где-то уже одевают детсадовцев в гимнастерки с макетами боевых наград – видел бы это мой дед-ветеран, который в отставке стал главным военным консультантом военной игры «Зарница» и объяснял ее смысл так: не хочу, чтобы повторился сорок первый год, когда мальчишки в военной форме оказались неготовыми к тому, что им пришлось пережить. Обратите внимание, что в советской «Зарнице» как раз не было попыток «повторить», сымитировать Вторую мировую с ее регалиями и наградами. Все делалось ровно для того, чтобы она не повторилась.
Но мы сейчас не об этом. История двадцатого века до сих пор для нас как минное поле – не знаешь, где раздастся взрыв, а где, наоборот, всех построят в колонны и поведут на обязательное торжество… Что может нас действительно объединить?
Имена и лица, лица и имена наших предков, живых и настоящих, не безгрешных и не идеальных – но без них бы не было и нас. Солдаты Сталинграда и зеки Колымы, сожженные в Хатыни и расстрелянные в Катыни, жертвы красного и белого терроров Гражданской – все они грудью встретили, обычно не желая того, страшный вал расчеловечивания. Идеологии нуждались в человеческих жертвах – они стали этими жертвами, утратив личности и имена. Подводя итог тоталитаризму двадцатого века, мы должны постараться им их вернуть.
На улицах германских городов натыкаешься на таблички: на этой улице жили такие-то и такие-то люди, их отправили в концлагерь и убили. В Будапеште есть Музей террора, где вывешены фотографии с именами людей, которых убили в этом городе потому, что они не вписались в салашистскую или сталинистскую идеологию.
В Москве скромный памятник жертвам политических репрессий открыт меньше года назад. На памятнике написано «Помни», но помнить там некого – там одни черные силуэты. Ни одного имени, ни одного лица. Вернуть их нам еще предстоит.
