Цивилизация
ФТС отчиталась об успехах в борьбе с не нашей едой. За пять лет было уничтожено более 21 тысячи тонн «вражеских» продуктов. Указ об их уничтожении, надо заметить, вышел не одновременно с указом президента 6 августа 2014 года, а на полгода позже. Основная «черная дыра» контрабанды — российско-белорусская граница (96% изъятых продуктов), остальное пытались ввезти из Казахстана. Таким образом, продуктовое эмбарго стало суровым испытанием для Союзного государства. Москва в прошлом году поставила перед Минском вопрос ребром – о прекращении такой практики. Однако кардинальных перемен не произошло: за семь месяцев текущего года пытались ввезти еще 3 тыс. тонн «запрещенки» (по крайней мере, столько было перехвачено). Масштабы провоза такой продукции наталкивают на мысль об объемах серого импорта других товаров — не запрещенных, но это уже другой вопрос.
Во властных кругах принято говорить, что продуктовое эмбарго пошло на пользу отечественному производителю. Политики еще пять лет назад стали нахваливать контрсанкции — мол, чем больше, тем лучше. В конце концов мы наши сыры начнем (и таки начали) производить, включая пармезан. Минсельхоз тоже считает, что за годы действия продуктового эмбарго практически по всем ключевым направлениям продовольственного импортозамещения были достигнуты несомненные успехи. Сейчас Россия не только производит 99% необходимого ей зерна, но и вышла на первые места по его экспорту в мире. Мы обеспечиваем себя мясом и мясными продуктами на 93% (немыслимый показатель в советские годы и позже), на 95% — сахаром. Однако есть отставание по достижению целей импортозамещения по молоку, овощам, фруктам, а также картофелю, хотя и тут самообеспеченность по всем этим видам продуктов выросла. И постепенно «мазохистские» призывы типа «дайте нам еще больше санкций!» поутихли. Почему?
Дело в том, что, как и предполагали многие, импортозамещение далось дорого. В буквальном смысле слова. Произошло подорожание продуктов, что немудрено в условиях искусственного ограничения конкуренции. Сильнее всего (данные KPMG), начиная с 2013 года, когда никаких ни санкций, ни контрсанкций не было, подорожали сливочное масло (на 79%), мороженая рыба (на 68%) и почему-то белокочанная капуста (на 62%). Сильно выросли в цене пшеничная мука (+25%), макароны (+34%) и подсолнечное масло (+35%), даже куры подорожали на 42%. То есть это те продукты, которые у нас успешно производились всегда, притом в большом количестве, уж дефицита в макаронах не было никогда.
Одна из причин роста цен на конечную продукцию — сохраняющаяся высокая зависимость отечественных производителей от иностранного оборудования, кормов и посадочного материала.
Причем, наращивание сельхозпроизводства (да и другого) — это результат не дикой конкуренции с какими-нибудь китайскими производителями или российскими между собой, а вкачивания миллиардов из бюджета — в виде льгот, субсидий, снижения ставок и так далее. И конечно, всевозможных запретов — хоть на закупки того же импортного. Конкуренция — а она является двигателем прогресса — потихоньку загибается. Да и как не загнуться, если конкурентом выступает человек в сером костюме, то бишь силовик, контролер или просто «друг» чиновника.
Собственно, ровно та же беда — зависимость от иностранных технологий и оборудования — не позволила выполнить все задачи по импортозамещению. Даже продолжившееся в прошлом году ослабление рубля не привело к сокращению импорта: начиная с 2017 года, после шока первых трех лет под санкциями и накапливания отложенного спроса, импорт остается на неизменном уровне — примерно 75% к показателям 2013. В большинстве отраслей остается высокая (от 50 до 90%) зависимость от импортного оборудования, технологий и комплектующих, особенно в электронике и высокотехнологичных отраслях.
Все эти трудности не означают, что российской экономике не удалось приспособиться к жизни в условиях санкций. Приспособиться как раз удалось. Роста особого нет, однако нет никакого катастрофического падения, как предрекали западные санкционеры. Российская экономика вовсе не «лежит в руинах», как выразился однажды бывший президент США Барак Обама. Более того, пагубное воздействие санкций оказалось весьма ограниченным, что, в свою очередь, заставило даже американских законодателей в текущем году притормозить с введением новых ограничительных мер, признав, что те, что уже введены, оказались по большей части неэффективны.
По оценкам МФВ, ущерб российской экономики от санкций ежегодно (с 2014 по 2018 год) обходился нам в потерю примерно 0,2 процентных пункта от роста ВВП. Тогда как падение цен на нефть убавляло от этого роста в среднем 0,65 п.п. В качестве других факторов замедления МВФ отметило жесткую бюджетную политику (минус 0,1 п.п.), сдерживающую денежно-кредитную политику России (минус 0,2 п.п.).
То есть экономические власти страны собственными руками сдерживали рост ВВП в эти пять лет куда сильнее, получается, чем все санкционеры вместе взятые.
Среднегодовой рост ВВП за последние пять лет составил в среднем 0,5%. За пять лет российская экономика выросла на более чем скромные 2,5%, а могла бы вырасти на 5,9%.
Правда, есть и другие оценки: так, агентство Bloomberg подсчитало, что из-за санкций и других факторов (таких, как структурные изменения в экономике и замедление общемировых темпов роста) российский ВВП недосчитался 6% с 2014 года.
Впрочем, с выводами зарубежных экспертов можно поспорить. Скажем, в том, что сама по себе кредитно-денежная и бюджетная политика была во многом реакцией как раз на внешние шоки – на санкции и падение цен на энергоносители. Такая политика правительства и монетарных властей не обеспечила роста, это да, однако в трудных условиях она сохранила некую стабильность, позволив государству выполнять основные социальные обязательства.
При этом именно государство остается на сегодня главным инвестором в российскую экономику, и именно с ним (прежде всего, с нацпроектами, финансируемыми в основном за счет бюджета) власти связывают основные надежды на выправление экономической ситуации и улучшение положения в социальной сфере. За годы противостояния с Западом был сделан решающий выбор в пользу этатизма в экономике. Причем за счет частной инициативы и частного предпринимательства. Пока такой стратегический выбор не привел к серьезному экономическому росту, страна балансирует между спадом и стагнацией. Впрочем, исторически мы часто мерили успех тем, что в результате не стало сильно хуже.
Вопрос в том, как долго еще мы будем мерить успехи именно по этой «минималисткой» шкале? Не употребляя при этом всуе термин «экономическое прозябание». И дело тут, конечно, не в пармезане. Мы к нему так, собственно, и не успели привыкнуть.
