Цивилизация
Разумеется, ВБ признает наличие огромного межрегионального неравенства. Это застарелая проблема России, она обязана своим происхождением не только советскому прошлому, но и более ранним временам: Российская империя была неоднородным образованием. И если уровень жизни (средний) в ряде благополучных регионов вполне сопоставим с европейскими странами, то наиболее бедные регионы находятся на уровне самых запущенных и бедных стран Африки.
По признанию ВБ, за последние два десятилетия политика федерального центра по сглаживанию межрегиональных различий принесла определенные плоды — разрыв медленно сокращался. Однако эксперты ВБ считают, что в настоящее время прежние методы уже исчерпывают себя и будут давать все меньше отдачи. Среди причин называют очень высокий по мировым меркам уровень владения недвижимостью (который даже выше в бедных регионах, где, очевидно, служит для многих последним «якорем» от сползания в полную нищету) и снижение трудовой мобильности в последние годы. Однако, по мнению авторов доклада ВБ, «более 90% неравенства носит внутрирегиональный характер». Социальный разрыв гораздо выше в благополучных субъектах федерации, нежели в бедных, так что и бОльшая часть российских бедняков сконцентрирована в богатых регионах, а не в бедных.
Отчасти это может быть вызвано также и крайне неравномерным расселением жителей России по ее территории. Городов-миллионников в огромной стране всего-навсего 15, при этом лишь в двух городах население более 2 млн человек. Уехать из такого регионального «центра местной цивилизации» (не говоря уже о том, чтобы уехать из Москвы или Питера), даже прозябая в бедности, страшно.
В огромной и преимущественно бедной провинции, как правило, не просматривается возможностей, чтобы вырваться из неблагополучия. Это вообще не «территория возможностей», это по большей части «территория выживания».
Отдельные дауншифтеры или работающие из деревни «на удаленке» погоды не делают. Достойных рабочих мест практически нет, социальная инфраструктура запущена и на порядок хуже, чем в крупных городах. Разве что экология может быть получше, да и то не факт. Предприимчивость и предпринимательство у наших людей не в чести, да и про дурной «деловой климат» понаписано уж немало. И если в крупном городе такие инициативные люди (притом что собственный бизнес хотели бы иметь не более 5-6% представителей молодого поколения) еще могут найти ниши, свободные от чиновничьего произвола, то в провинции бизнес, полностью свободный от волюнтаристского пригляда (и «дойки») со стороны местного начальства, — это практически нонсенс. Во всяком случае так это воспринимается на уровне массового сознания — «все схвачено».
Создавать «островки роста» помогли бы специальные региональные программы поддержки малого и среднего бизнеса, а также доступное кредитование. Однако последнее в стране скорее отсутствует, чем присутствует: ЦБ таргетирует инфляцию, а не экономический рост и спокойно наблюдает за carry trade в условиях высокой ключевой ставки. Программы поддержки бизнеса в ряде регионов все же есть и вполне даже неплохо работают, но преимущественно в ручном режиме, завися от конкретного губернатора. Это не система. Отдельные истории успеха не могут переломить в целом неблагоприятную для предпринимательства правовую, административную и налоговую среду в масштабах всей страны. Это все равно, что плевать против «враждебного вихря».
У нас традиционно на уровне политического руководства считается, что с бедностью и социальным неравенством надо бороться, прежде всего, в контексте политики межбюджетного федерализма: распределить через «разумный и справедливый центр» доходы богатых регионов в пользу бедных. Мало того, что это поощряет иждивенчество вкупе с политическим лизоблюдством со стороны регионов-реципиентов, но и является ярким отражением чисто бюрократического подхода к решению экономических и социальных проблем страны. Когда главными агентами экономического и социального развития видятся не бизнес, не отдельные социальные группы населения или профессии, а бюрократические структуры в виде региональных или федеральных властей.
Огосударствление экономики рассматривается как один из методов борьбы с бедностью. Тогда как предоставление экономических свобод и создание новых возможностей для независимых «агентов развития» считается политически опасной ересью.
ВБ старательно избегал в своем докладе любых чисто «политических» заключений. Однако все же согласимся: растущее социальное внутрирегиональное неравенство — это проблема во многом именно политическая.
Многие работающие россияне оказались сегодня в настоящей «ловушке бедности». «Работающие бедные» в таком количестве — это именно наша сегодняшняя специфика. Люди работают фактически за еду и дешевую одежду. Они не имеют возможности строить планы на будущее. Они обречены на убогость в целом ряде сфер человеческой жизни ХХI века: в сферах культуры, образования, путешествий, возможности улучшить кардинально жилищные условия, пользоваться достижениями «цифровой эры». Ограниченность возможностей предопределяет ограниченность сознания, страх перед завтрашним днем порождает раболепие перед любым начальством. Люди идут по жизни с низко опущенной головой, чувствуя себя ущербными вечными «лузерами», не имеющими права голоса. Рост количества таких людей ведет к качественным изменениям в обществе, к его деградации и архаизации. Оно не видит для себя более отдаленных горизонтов, нежели выживание. Оно обложено «флажками», на которых диктуют такие «жизненные принципы»: не высовывайся, не рискуй, как бы чего не вышло. В этом плане борьба с бедностью, по идее, это не только распределение денег, но и повышение уровня свободы в обществе. Во всех сферах.
Отдельная тема — транспортная связность страны. Речь не только о том, что у нас немногим более 300 аэродромов по сравнению, скажем, с примерно 15 тыс. в США, и не о том, что люди летают порой в близко расположенные регионы через Москву или Питер. А о том, что региональные транспортные сети безнадежно отстали от потребностей страны и экономики ХХI века. Люди, скажем, из ближней провинции ездят в Москву на работу. Но они либо тратят на это часы (даже от расположенных в 50-70 км от Москвы районных центрах области электричка ползет не меньше часа- полутора), либо работают «челночным методом», отрываясь от семьи. Такая работа — это не столько повышение благосостояния и социального благополучия домохозяйств, сколько каторжное выживание и социальная деградация.
Система скоростных поездов радикально поменяла бы социальную картину огромных территорий, как в свое время именно обычные железные дороги привели к расцвету десятков городов, а десятки впали в заброшенность и разруху, оказавшись, волею проектировщиков, в стороне от них.
Можно сколь угодно смеяться над «несусветной» дороговизной скоростной дороги Москва-Казань, которая в узком смысле не окупится никогда, однако это приведет к резкому повышению экономической активности на всем ее протяжении, в том числе в депрессивных и бедных регионах.
То же самое касается дорог автомобильных. Уже сейчас в европейской части России появилось как-то даже незаметно и под разговоры про две беды России довольно много приличных (по нашим меркам) автодорог. Один из «побочных результатов»: проехать сегодня за день 600-800 км от Москвы — уже не такая проблема, как еще было лет 20 назад. Это можно сделать за полдня. И люди поехали по стране. Происходит всплеск внутреннего туризма. В даже самой еще недавно депрессивной провинции, особенно там, где есть что посмотреть из культурного наследия или природных достопримечательностей, как грибы после дождя, стали плодиться весьма приличные гостиницы, кафе, местные жители стали ориентироваться на туристов в мелком производстве. Это хоть какие-то «точки роста». Но первична тут дорога.
Затем неизбежно возникает вопрос о либерализации законодательства в области регистрации, медицинского обслуживания, школьного образования. Все это надо приводить к универсальным именно федеральным (а не региональным) стандартам, создавая по этим стандартам единую социальную инфраструктуру страны. Борьба с бедностью должна переходить на качественно новый этап. Старые методы уже не годятся.
