Цивилизация
Любого человека, мало-мальски знакомого с отечественным образованием, давно не удивляет, насколько легитимизировано списывание в российской, к примеру, студенческой среде.
Списывают даже те, кто проходит программы повышения квалификации, то есть уже взрослые, зачастую даже «остепенённые» люди.
Списывают самозабвенно, истово, с упорством, явно заслуживающим лучшего применения, причем стоит тебе подступиться к этой «культуре», как сразу начинается крик: стукачество! жалобщики! ябеды! холуи!
Глупо спорить, что в ряде случаев списывание вызвано причинами, в какой-то степени, уважительными — то есть как минимум заслуживающими отдельного обсуждения. К примеру, нередко учащийся сталкивается с настолько бессмысленным и специфически поданным предметом, что пройти через его сито можно только при помощи разных уловок. Иногда формы аттестации и формулировки вопросов вызывают у людей любые чувства, кроме желания учиться и готовиться. Однако это самостоятельные проблемы, ни в коей мере не отменяющие необходимости бороться с воровством — давайте называть вещи своими именами.
Многим нравится, оправдывая свои ошибки, ссылаться на прогрессивный западный опыт с его «стимулирующими вовлеченность» вопросами и какими-то «правильными» преподавателями. Так вот, университетская политика, положим, Гарварда гласит: списывание и плагиат караются исключением. Но если бы эту норму взяли на вооружение отечественные вузы, дальнейшее развитие событий, боюсь, больше напоминало бы массовые репрессии 37-го.
Пора нам уже избавиться от иллюзий: нельзя бороться с непрофессионализмом и идиотией и не бороться со списыванием и плагиатом.
Вы удивляетесь, что люди не имеют собственных мыслей и безбожно сдирают чужие работы, может быть, даже ваши? Вы удивляетесь, что руководители не могут придумать ничего толкового и заимствуют то устаревшие западные, то пропахшие нафталином отечественные идеи? Так приучите себя и своих детей, что списывать дурно. Списывать вредно. Списывать стыдно.
В этом нет никакого подвига, никакой молодецкой удали, никакой шедевральной ловкости рук.
В основе списывания лежит всего лишь банальное стремление обойти другого за его же собственный счет. Урвать, «чтоб всё было, и ничего за это не было».
Трудно, на первый взгляд, связать воедино списывание и более масштабные проблемы нашего общества, такие как коррупция или бесправие, но даже без знаменитой цитаты Мартина Нимёллера («Когда они пришли за…»), давно набившей оскомину, понятно, что социальные явления связаны друг с другом, и далеко не всегда эта связь имеет положительные последствия.
Не помню, кому из русских классиков принадлежит фраза про то, что высота русских заборов прямо пропорциональна творимым за ними бесчинствам, однако время доказало не только правоту этого замечания, но и тот странный факт, что
в отсутствие необходимых для безобразия заборов мы готовы самостоятельно их возводить — хотя бы в своем воображении.
В нашей общественной дискуссии не так уж много табу — мы готовы и считать чужие деньги, и спрашивать с детей за грехи отцов, и припоминать прошлое, за которое человек давно мог покаяться, но академические прегрешения до сих пор прикрываем одним из излюбленных русских выражений «не надо выносить сор из избы».
Списывание или плагиат — лишь отражение более многоликой привычки. Привычки, которая позволяет нашим согражданам абы как парковаться, дуть пиво в вагоне метро, лупцевать своих детей посреди улицы или, например, фальсифицировать результаты выборов.
«Чего ты лезешь не в свое дело? — тычут в лицо тем, кого не устраивает все вышеперечисленное. — Умный больно выискался». Общее невнимание к чужим безобразиям сопровождается у нас столь упорным молчанием, что в памяти всплывает образ Семён Семёныча Горбункова с повисшим в воздухе вопросом «Ты что, глухонемой, что ли?». Мы пока еще стесняемся, подобно герою Никулина, громко и отчетливо ответить «да», но молчать не перестаем: многие уроки Салтыкова-Щедрина не теряют в актуальности, но премудрое пескарство — пуще прочих. «Как бы чего не вышло, — шевелится в голове обывателя, пожелавшего вмешаться в сторонний конфликт, — нет уж, лучше посижу в стороне».
То, что мы закрываем глаза на творимые вокруг нас преступления, объясняется не только этой своеобразной трусостью, но и, к сожалению, самым обыкновенным недоверием. Доказательством того, что недоверие глубоко укоренилось в нашем представлении о социальной жизни, является тот факт, что в русском языке нет положительного слова для сообщения о нарушении или даже преступлении. Зато есть «кляуза», есть «донос», есть «стукачество», «Павлики Морозовы», «сексоты», «фискалы»…
Да, русская жизнь действительно знала время оголтелых клеветы и стукачества — но, если задуматься, все эти ложные доносы стали возможными еще и потому, что все остальные, зная о них, просто молчали. Иными словами, «пескарство» укрепляло недоверие, а недоверие укрепляло «пескарство»;
союз же трусости и подозрений — всегда могучая, хоть и дурная сила.
Разрушенными в итоге оказались обычные правила совместного существования: по итогам пережитого опыта слова «коллективный» и «общий» стали скорее пугалом, нежели примером. Стоит вспомнить, к тому же, что все околофилологические упражнения на тему «права» и «правды», предпринимавшиеся в России в последние десятилетия, были посвящены доказательству мысли, что «правда» выше «права», а уж тем более какого-то там — пффф — правила. Мы не верим правилам, потому что не верим людям, оттого и нарушение любых установлений, даже уместных и адекватных, воспринимается как добродетель, а призыв соблюдать их — едва ли не как национал-предательство.
В современной России принято искать какую-то чудодейственную оппозицию, «людей со светлыми лицами». Но мне кажется, настоящие оппоненты нашему традиционному недоверию к правам и правилам — это люди, которые сами играют честно и не дают другим вести бесчестную игру. Они не принимают дурацкой тюремной этики, где главная стигма — сотрудничество с администрацией, не разделяют всеобщие комплексы и восхищение «словарями фени». Неизвестно откуда, но рядом с нами появляются ростки нормального, адекватного будущего. И именно этому я по-настоящему рад.
Автор — научный сотрудник факультета политологии МГУ
