Цивилизация
Оптимизм – это страсть утверждать, что все хорошо, когда в действительности все плохо.
Это написано Вольтером больше двух с половиной столетий назад. Когда еще не измеряли социальных индексов. Теперь измеряют чуть ли не чаще, чем температуру у пациентов в больнице. И, говорят, индексы летят к чертям. Оцените масштаб трагедии — сегодня «только» 48% россиян все устраивает в жизни и «всего лишь» 28% считают, что через год будут жить еще лучше. Еще летом в счастливое завтра верили 37%.
Все время хочется спросить, что так воодушевляет этих людей, живущих в нашем мире абсурда и хаоса. Может быть, медаль Милонову? Или радость за президента, которому несказанно везет на амфоры в Черном море? Или, может, весело — кушать блины и шарлотки с лопат? Или им кажется, что у нас все хорошо в здравоохранении? На фоне спекулятивной абортной темы, многие и в самом деле могут подумать, что иных проблем нет.
А может людей вдохновляют бульдозерные достижения нашего импортозамещения? Ведь это и правда эпично: давить утят во имя лучшей жизни и приговаривать к восьми годам ветеринара, обезболивающего животных запрещенным кетамином. Или все эти люди счастливы уже тем, что не одни мы сходим с ума? Ведь абсурдные новости приходят к нам отовсюду, и на каждого нашего Милонова всегда найдется их Псаки.
Поистине, мы все еще пребываем в «лучшем из миров».
- Не парься, - советует мне подруга.
- Да, я не то что бы, - неуверенно оправдываюсь я. - Но ведь интересно.
- С голоду не помрем. Прорвемся!
- Я же не о колбасных ценностях.
- Нужно мыслить позитивно, - заборматывает подруга. - Главное — это настрой.
Настрой ей сейчас просто необходим. Когда кредитов на полмиллиона, детей двое, работа не стабильная, но изматывающая, а зарплата 24 тысячи, кроме позитивного мышления мало что остается.
Оптимизм на грани отчаяния.
Его хорошо описал социальный психолог Эрих Фромм в книге «Революция надежды. Избавление от иллюзий». Дело в болезненной установке на успех и извращенном его понимании. Успех, понимается не как самореализация, но как что-то внешнее, измеряемое, очевидное для других. Но, главное, в этом искаженном мироощущении, - представление, что все будто бы зависит только от самого человека, мир признается по умолчанию справедливым. Вот только получается не у всех. А лузерами быть не хочется. Как быть?
Человек, у которого не получилось достичь желаемого, старается привить себе сопутствующие качества преуспевающего — бесстрашие, веселость, неведение тоски и безнадежности.
«Многие - вероятно, большинство, - разочаровавшись в своих надеждах, приспосабливаются, настраивая себя на обычный оптимизм, - пишет Фромм. - Пока все остальные посвистывают, эти люди тоже свистят... Они являют собой образец особого покорного оптимизма, который мы наблюдаем у многих членов современного западного общества. При этом оптимизм обычно осознается, а покорность нет»…
«Революция надежды» была написана в 1968 году. История нашей страны знала многие истерические формы жизнеутверждения в периоды жизнекрушений, но в таком виде оптимизм правит бал у нас, в отличие от Европы, пока недолго.
Если случай не очень запущенный, то еще ничего. Говорят, это лечится рефлексией. Но если момент упущен... Тут уж либо окончательный улет в яркий мультипликационный мир, «в котором возможно все, стоит только захотеть», либо жесткая и долгая ломка.
Случай, когда двадцатитрехлетная мамаша двоих детей, начитавшись в глянцевых журналах про то, что «кризис — время возможностей», обналичивает через мошенников маткапитал, чтоб открыть риэлторское агентство, может, и не безнадежный, но явно не из легких. Как и тот, когда одинокая сорокалетняя дама, кочующая с тренинга на тренинг, с расстановок по Хеллингеру на лекцию о дианетике, наконец, проникается волшебным «все получится, главное верить» и сама решает заделаться модным психологом. И вот она бегает по родственникам и банкам, собирает (влезая в долги на три жизни) на офис и представительский лексус и насвистывает «все будет хорошо, я это знаю-знаю».
Маленький человек отчаянно не хочет быть маленьким. Особенно в таком огромном и таком сложном мире, где все так непостижимо перемешано, где одно обуславливает другое, через тысячи не очевидных связей. В мире, где легкомысленный треп по новенькому блестящему мобильнику как-то связан с «колтановой войной» в Конго, унесшей жизни более шести миллионов. В мире, где фантастические олимпийские победы как-то связаны со сгорбившейся дрожащей бабушкой, что стоит у метро со связкой вязаных носков.
И бежать некуда. Мир болеет целиком.
Гораздо легче просто переписать реальность. Главное, сделать центром этого нового мира — себя самого. Надо только поверить, что ты яркая личность и творец собственной судьбы, а вовсе не придаток кредитно-регистрационной карточки, выражаясь словами глобалиста Жака Аттали.
Правда, тогда придется признать, что бабушки с носками — просто лузерши. И тогда прав окажется чешский писатель Милан Кундера, ровняющий оптимистов с самыми страшными циниками, но… Не будем думать о плохом. Только позитивный взгляд. Улыбаемся. Мир прекрасен, все счастливы… счастливы… счастливы… стоп.
Как оголтелый оптимизм связан со счастьем? Не так же ли мало как загадочная цифра 86% с осознанным одобрением (когда понимаешь, что одобряешь) россиянами современного политического курса или как отметка в 60% с реальной поддержкой греками Ципраса? Иной раз кажется, что некоторые цифры имеют отношение не к оценкам, а к заклинаниям. Зажмуримся, повторим семь раз, что все хорошо, все и будет.
Главное зажмуриться посильнее, чтоб в кадр не попал тот чумазый бродяга, упоенно копающийся в мусорном баке.
Психолог Виктор Франкл, вспоминая свой опыт жизни в Освенциме, писал так: «Некоторые из нас теряли всякую надежду, но еще хуже были неисправимые оптимисты - они раздражали больше всего». И он же: «Оптимизмом нельзя управлять, или принудить к нему. Нельзя заставить себя быть оптимистом огульно, без разбора, вопреки всем скверным обстоятельствам, вопреки полной безнадежности».
Но что же делать? Ведь мы все равно не в силах ничего изменить?
Это правда.
Нет, можно для очистки совести возмутиться нечестными выборами (как будто выбор есть), поговорить про гражданское общество, про ответственность каждого, можно даже покаяться за наше такое неоднозначное прошлое, но…
Рай не наступит.
Однако можно не обманывать самих себя, не участвовать во всеобщем безумии, не изменять здравому смыслу и здравому чувству.
- Человек рожден для счастья! - возмущается подруга.
- Нет, - качаю головой я. - Как собственно и птица для полета.
- Надо иметь основание быть счастливым, — вмешивается в нашу дискуссию призрак Виктора Франкла. — Тогда счастье возникает само собой. Жизнь человека - не в погоне за счастьем, а в поисках причины для него.
Чтобы хотя бы попытаться найти, нужно открыть глаза.
Даже если в первый миг захочется ослепнуть вовсе. Ведь может оказаться, что «позитивом» нас кормят с лопат. Кто-то бодро приплясывая, топчется на этом «добре» грязными сапогами и на раз-два-три выбрасывает его в оболваненную толпу. Приятного аппетита.
