Как сообщил в четверг официальный представитель Следственного комитета России Владимир Маркин, против владельца заведения возбуждено уголовное дело по ст. 282 УК (унижение человеческого достоинства с применением насилия). Источник в правоохранительных органах также сообщил, что кафе будет закрыто – по «личному решению» его хозяина.
В самой этой ситуации, реакции на нее со стороны интернет-пользователей и представителей властей, возможно, лучше, чем в томе социологических работ, можно увидеть мучительные и травматичные процессы, через которые проходит наше общество в поисках новых поведенческих норм.
Старые нормы общежития были потеряны с разрушением советской идеологии и системы воспитания, другие на их место так до сих пор и не пришли.
Прежде всего, не подвергая сомнению рассказ Водяновой, стоит отметить, что, похоже, никто особенно не озаботился выяснением альтернативной версии событий – то есть попросту не поговорил ни с владельцем «Фламинго», ни с его охранниками.
С одной стороны, волна аналогичных историй, которыми стали делиться пользователи соцсетей, россыпь рассказов об унижении в отношении них самих или их близких, заставляет предположить, что все было именно так, как описала Водянова. С другой, примерно той же логикой руководствовались журналисты, когда оправдывались за то, что поставили в эфир сюжет о якобы распятом в Славянске мальчике: мол, там такое творится, что и это могло бы случиться.
Это должно заставить задуматься как минимум о том, как легко и быстро мы готовы расставить плюсы и минусы, назначить, кто прав, а кто виноват.
Поиск врага вошел в плоть нашего общественного сознания, возможно, глубже, чем мы сами могли предположить.
Вашингтонский обком, кровавый бандеровец, коррумпированный чиновник или хамоватый ресторатор — в данном случае не так уж и важно кто, важен сам процесс.
Кстати говоря, человек с особенностями развития, то есть «другой», «непонятный», «альтернативный» – из той же серии. В нем так легко увидеть источник своих бед, тревог и напряжений. И это действительно случается на каждом шагу.
Недавно в «Газету.Ru» прислал письмо читатель, страдающий шизофренией, попытавшись объяснить, почему в том же Нижнем Новгороде мужчина с тем же диагнозом мог устроить резню собственной семьи. С выводами можно соглашаться или нет, но общее ощущение несомненно: психически больной у нас абсолютно отчужден от общества, живет, по сути, в полнейшей социальной изоляции.
И надо сказать, что это проблема любых «других», которых общество автоматически пытается отнести к числу «больных», хотя, например, та же Водянова специально подчеркивает, что аутизм и церебральный паралич – не болезни, а особенности или нарушения развития.
Почему это происходит?
Люди испытывают разные чувства: от страха столкнуться с такой же проблемой до простого непонимания, чем они могут помочь. Потому что жизнь «других» очень далека от жизни привычной, которая к тому же и сама полна бед и хлопот.
Инвалиды и другие люди с проблемами физического или умственного развития живут будто в параллельной реальности, где-то там, в своем мире. Где именно — нас пока не касается.
Признаваясь, почему бы они не хотели видеть в ресторанах или на детских площадках людей с явными особенностями развития, люди говорят: мы пришли отдыхать, радоваться жизни, смотреть на красоту, а не скорбеть по чужим бедам...
Не потому ли и Паралимпийские игры в России, по сравнению с Олимпийскими, мало кто смотрит – хотя, казалось бы, должно быть наоборот: спортсмены-паралимпийцы демонстрируют куда большее мужество и волю к победе, назло всем обстоятельствам жизни, чем обычные спортсмены.
Очевидно, что сама по себе эта ситуация не изменится. Без государства здесь не обойтись. Еще несколько лет назад попытки включить «других» в обычную жизнь предпринимались. Была принята программа «Доступная среда», начались опыты с инклюзивным образованием, детей с ДЦП стали бесплатно отправлять в детские лагеря.
Но, судя по всему, ощутимых результатов это пока не принесло. Все так же всплывают диковатые истории, вроде той, когда детей с особенностями развития не приняли в государственном лагере и отправили обратно в детский дом.
Теперь за дело взялся СКР, выступающий в непривычной для себя роли, по сути, правозащитника, только обладающего солидным силовым ресурсом. К добру ли это? Значит ли, что государство наконец обратило внимание не только на большую геополитическую игру, но и на повседневную жизнь «маленьких» людей?
С одной стороны, хочешь не хочешь, а в нашем патерналистском обществе именно государство было и остается законодателем поведенческих стандартов. И пусть оно решило заняться ими, прямо скажем, с грацией великана, но, возможно, лучше так, чем никак вовсе. В конце концов, положительные примеры есть: объективное улучшение городской среды в Москве было бы невозможно без активной политики властей. Хотя до сих пор пандусы зачастую делают под таким углом, под которым и здоровые люди на коляске не поднимутся и не спустятся, а обещанных низкопольных автобусов и троллейбусов пока явно не хватает, но процесс пусть медленно, но идет.
Например, в США, когда федеральная власть занялась борьбой с расовой сегрегацией, тоже не обошлось без вмешательства силовиков, под охраной которых первые чернокожие студенты входили в стены южных университетов.
Но с другой, закрадываются большие сомнения в том, что реальная цель именно в том, чтобы наконец гарантировать права человека, о которых вдруг вспомнили российские силовики. И кроме того, на всю эту историю можно посмотреть и еще под одним углом: как только повседневное хамство коснулось человека, занимающего высокое место в российской неформальной иерархии, правоохранители немедленно зашевелились. А кому-то менее известному полицейские могли бы, наоборот, еще и выписать штраф за мелкое хулиганство, как изначально планировали сделать в отношении матери Натальи Водяновой, если бы она не оказалась матерью всемирно известного человека.
А потому вовсе нет уверенности, что очередной всплеск правоохранительной активности не приведет лишь к усилению социальной напряженности, которая, на самом деле, и была главной причиной инцидента в кафе «Фламинго».