Цивилизация
Коммунисты — инициаторы проведения московского референдума о возвращении памятника Дзержинскому на Лубянку — хорошо помнят, как демонтаж Железного Феликса в ночь на 22 августа 1991 года стал символом не только провала путча ГКЧП, но и конца СССР. Сегодня общенародное голосование на тему, не вернуть ли монумент обратно, стало бы для коммунистов символическим актом возвращения советской святыни.
Однако во вторник коммунисты вдруг отказались от сдачи собранных подписей за проведение референдума в намеченные сроки. Официальная причина — для начала надо добиться в суде включения в повестку плебисцита двух ранее отклоненных Мосгоризбиркомом вопросов: о городских реформах здравоохранения и образования.
Что, конечно, маловероятно. В непростые времена «раскачивать лодку» острыми вопросами власти вряд ли решатся.
Так что референдума почти наверняка не будет. Причем никакого.
Формально право проводить всероссийские и региональные референдумы закреплено Конституцией 1993 года. По иронии судьбы, принятие этой Конституции и стало последним пока всероссийским референдумом.
Сегодня провести плебисцит, даже сугубо технически, в России практически невозможно. С чем и столкнулись коммунисты, причем уже не в первый раз. В 2004-м, в куда более вольные политические времена, они хотели провести общероссийский референдум по многим социально-экономическим вопросам. Но добились лишь ужесточения закона о референдуме.
Тогда был резко сокращен круг вопросов, которые можно выносить на голосование. Его инициаторы обязаны собрать немыслимое количество подписей. Участие в нем должны принять не менее 50% граждан — для сравнения: в России нет нормы об обязательной минимальной явке избирателей на любые выборы, включая президентские. Кроме того, уже объявленный и одобренный властями референдум нельзя проводить во время чрезвычайного или военного положения.
На самом деле Россия тут во многом повторяет логику советского отношения к референдумам. В СССР тоже была одна из самых демократических Конституций, в редакции 1977 года даже допускавшая право республик на самоопределение вплоть до отделения. Предусматривала она и возможность всенародных референдумов, но отдельного закона не было.
Первый советский референдум, проведенный Михаилом Горбачевым 17 марта 1991 года, собственно, и оказался последним.
Действительно, трудно было однозначно ответить на вопрос: «Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?»
Поэтому в национальных республиках (некоторые из них вообще отказались участвовать в плебисците, а в Москве победил вариант «нет») трактовали вопрос диаметрально противоположным образом. А референдум для многих республик стал дополнительным обоснованием законности выхода из СССР.
Нынешняя российская власть явно помнит тот опыт.
Поэтому у нас есть закон о референдуме, который фактически невозможно провести.
Исключение одно: если только референдум не инициируется самими властями, как в случае объединения регионов в 2003–2007 годах или как в Крыму.
Нынешний провал коммунистов с референдумом на тему возвращения памятника Дзержинскому на Лубянку был предопределен. Похожим образом два года назад свернули и московский референдум по платным парковкам, который инициировала «Справедливая Россия». Власть официально вроде и не против, но когда дело доходит до организации плебисцита, то сами организаторы его и сворачивают — проще не связываться.
Сегодня предпочитают другие способы народного волеизъявления — разнообразные «опросы», «онлайн-голосования», «общественные слушания».
Стоит ли из-за этого грустить? Работает ли сегодня референдум как способ принятия решений в мире? Иногда да. Скажем, референдум о независимости Шотландии действительно снял острый вопрос с повестки дня. В Швейцарии референдумы — частый и рутинный инструмент принятия решений. Но там, по сути, нет центральной власти, президент меняется каждый год, и такой способ прямой народной демократии в нейтральной стране давно стал обычным способом управления.
Иногда нет. Все-таки референдумы были придуманы для ответственных граждан. Поэтому в Швейцарии можно, а у нас страшно. Еще экономист Йозеф Шумпетер писал, что обыватель всегда выберет сиюминутную выгоду, а не будущее благо. Что, собственно, и продемонстрировал недавний греческий референдум. У американцев, к примеру, есть не только выборы, но и реальный баланс властей. Именно потому, что они хорошо знают, как легко можно соблазнить избирателя пустыми обещаниями.
Хотя, казалось бы, что опасного в том, чтобы самим решать мелкие вопросы местной жизни: где пройдет дорога, быть ли мигрантскому лагерю (как это пытались сделать в Подмосковье), строить ли торговый центр в парке. Ходят же люди на выборы, выражают свою волю.
Однако разница есть: на выборах мы голосуем за тех, кто потом принимает решения, а на референдуме решаем сами. Как раз непосредственно принимать решения рядовым россиянам пока не доверяют.
Может, потому, что принятие решений формирует чувство личной ответственности, а значит, неизбежно политизирует население. А это уж точно ни к чему, даже если речь идет всего лишь о бронзовом истукане на площади.
