Цивилизация
Применительно к российской истории можно вспомнить раскол Русской церкви 1660-х годов – скорее всего, и положивший начало цепочке всех последующих общественных конфликтов и разделений, весьма схожих по характеру, хотя и разных по поводам, уже не только религиозным.
Те, кто выступал против абсолютизма самодержавной власти, были убеждены, что борются за правое дело, против тьмы, зла, несправедливости, во имя добра, светлого будущего и счастья дальнейших поколений. Боровшиеся, разумеется, воспринимались сторонниками самой власти как опасный подрывной элемент, безусловное зло, безбожное или даже сатанинское течение. Тому были немалые основания, поскольку терроризм, которым не брезговали подобные борцы, неважно под каким прикрытием и оправданием, подлежит безусловному отвержению и осуждению — он античеловечен, а потому и антибожествен.
После 1917 года новая власть еще более жестоко и безжалостно преследовала всех, кто оказывался к ней в оппозиции.
Оппозиционерам ничего не оставалось, как зачастую говорить о «сатанинской» или «антихристовой» сущности большевистской власти, прибегавшей уже не к индивидуальному, а к массовому террору.
Через несколько десятилетий в диссидентском движении зародилась пусть не господствующая, но характерная точка зрения на то, что Россия – угроза всему цивилизованному миру, что она принесла в мир больше зла, чем любая другая страна, а потому если она не вольется в цивилизованный мир, то лучше пусть вообще исчезнет. С противоположного полюса, понятно, раздавались реплики о демонической, апостасийной (то есть отступнической) и антихристианской сущности западной цивилизации, о демократии как «демонократии», «демократии в аду, а на Небе Царстве» и прочее, прочее.
Дуалистический взгляд отчасти проник и в перестроечно-либеральную идеологию реформ начала 1990-х, вызвав симметричное противодействие у ее противников, а уж какой он успех возымел в свежем российско-украинском конфликте с обеих сторон, и говорить нечего.
При дуалистической этике, когда добро и правда числятся только на своей стороне и среди единомышленников, а зло и ложь – на стороне оппонентов, вся борьба идей поневоле скатывается к принципу «цель оправдывает средства».
То есть оболгать, скомпрометировать враждебную сторону считается вроде как чем-то неизбежным или даже само собой разумеющимся. Но если и не оболгать, то доверять своей стороне автоматически предполагается естественным и должным, а то, что в чем-то может быть права и противоположная сторона, допускается с большим трудом, если допускается вообще. Ведь если на той стороне – зло, мрак, ложь, а на нашей правда и «с нами Бог», то как же можно их терпеть? На войне как на войне, пусть даже информационной, идеологической.
Противоядием тут может быть только прочное усвоение вечных истин, прежде всего христианских, но не только. Что «errare humanum est» (человеку свойственно ошибаться), было известно в древнеримском мире и вне христианской этики — предположительно, это изречение Сенеки.
В христианской мысли это чувство было еще более обострено: после грехопадения первых людей вследствие самовольного вкушения ими запретного плода с древа познания добра и зла само добро и зло внутри людей и вокруг них перепутались.
Иллюстрация к этой путанице – притча Христа о пшенице и плевелах (Матфея 13: 24–30). Посеяна была, значит, пшеница на поле, и, когда взошли молодые ростки, среди них обнаружились и сорняки (плевелы). Хозяин признал: «Враг сделал это». Ему предлагают: «Хочешь ли, мы пойдем, выберем их?» — «Нет, — чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти то и другое до жатвы…»
Слушатели Иисуса не всё поняли в сказанном и попросили разъяснить. Он, в частности, указал, что доброе семя – сыны Царствия, плевелы – сыны лукавого, а жатва – кончина века (13: 38–39). Но при этом Иисус не стал вдаваться в подробности, кто есть кто! До кончины века, то есть жатвы, еще неизвестно сколько времени («о дне же том и часе никто не знает, ни Ангелы небесные, а только Отец Мой один» — Мф. 24: 36), и ростки пшеницы и сорняков, пока они молодые и растут бок о бок, бывают трудно отличимы друг от друга, поэтому нельзя выдернуть плевелы, не повредив и не повыдергивав в том числе добрые ростки пшеницы!
Все революционные потрясения несут в себе отнюдь не большую меру добра и любви, но как раз ломают и режут по живому там, где это противопоказано, часто отбрасывая общество в еще больший хаос тьмы. Эта притча – лишь отправная точка для осмысления.
В нашей жизни нет совершенно злых или абсолютно непорочных людей. Даже в порочном человеке можно найти что-то доброе, и если к тебе он обратился своей дурной стороной, то другому человеку вполне может открыться и с лучшей.
Этим, кстати, легко объяснить, почему насчет известных политиков, ученых, писателей, звезд эстрады бытует так много разных, иногда диаметрально противоположных точек зрения. В одни моменты, прежде всего в минуты и часы творческого вдохновения, они показывают лучшие свои стороны, в другие моменты – темные и неприглядные.
Любой человек может развиваться, переосмысливать свои ошибки, в том числе переходить из разряда «плевел» в разряд «пшеницы», в отличие от самих указанных в притче растений! Но окружающим это не всегда видно, поскольку люди часто склонны судить по наружности и быть статичными в оценках.
В христианской картине мира есть абсолютное Добро («Бог есть любовь» — 1-е послание Иоанна, гл. 4, ст. 8 ), но нет абсолютного зла. Даже сатана (дьявол) как антипод Бога и в то же время Его творение не является таким злом. Ему дана пока еще ограниченная власть в этом мире вредить разным людям и народам, но с попущения Бога. «Идет князь мира сего и во Мне не имеет ничего», как говорил Иисус (Евангелие от Иоанна 14: 30), но в то же время этот же князь мира «изгнан будет вон» (Иоанна 12: 31). «Нет худа без добра» — как про то же гласит известная поговорка.
Просто мы неизбежно склонны судить с временной точки зрения, а Бог судит с точки зрения вечности.
Абсолютны только Бог и Его любовь, но наши восприятия и Бога, и добра со злом вокруг нас неизбежно относительны, как и все остальное в этом мире. Это очень важно прочувствовать, и тогда нам самим будет легче относиться к оппонентам, легче прощать их за ошибки или намеренные прегрешения. Впрочем, что такое грех и что нет, во многих случаях и у самих христиан нет единой точки зрения, что же тогда говорить об остальных.
Значит ли это, что не нужно вообще обличать зло, грехи окружающих людей и всякие беззакония? Конечно же, нет. Но это важнее и продуктивнее делать на том месте, где ты прежде всего поставлен, ведь на своем месте виднее лучше всего, то есть оче-виднее, в буквальном смысле. Судить о проблеме в глобальном масштабе, обличая власть имущих лишь по отрывочным сведениям из интернета, – нет ничего проще, сам себе эксперт, сам себе судья. А вот возразить в чем-то непосредственному начальнику, который совершает реальные нарушения, объединиться всем коллективом и противостать беззаконию на месте часто бывает сопряжено с риском.
Многие хотят перемен к лучшему, но на риск, связанный с неизбежным самопожертвованием на этом пути, не хотят идти вовсе, ожидая, что кто-то другой за них это сделает. Весомых оправданий тому обычно находится сколько угодно – семья, здоровье, дети, до пенсии немного осталось… Но если мы сами отказываемся от своей позиции, с дуалистической логикой рассуждая о чем-то, непосредственно нас не касающемся, то кто-то, обладающий более сильной волей или властью, неизбежно будет осуществлять выбор за счет каждого из нас. Причем в том, что так или иначе касается всех нас, будь то образование, медицина, наука, да и религиозно-общественная область в том числе.
Автор — священник РПЦ Московского Патриархата. Служил в Чите, Париже. В настоящее время — за штатом
