Цивилизация
В Новосибирске в воскресенье, по разным оценкам, от 2,5 тыс. до 5 тыс. человек вышли на митинг «За свободу творчества». Для сибирской столицы это была, кажется, самая многочисленная уличная акция протеста во всей постсоветской истории. Участники митинга потребовали отставки министра культуры Владимира Мединского и возвращения на пост директора Новосибирского театра оперы и балета Бориса Мездрича, уволенного после своего «Тангейзера». Спектакль не понравился православным активистам и митрополиту Новосибирскому и Бердскому Тихону, пытавшемуся решить проблему с помощью обращения в прокуратуру. Дело, кстати, сегодня закрыли.
Против увольнения директора театра на улицы вышло в разы больше людей, чем на молитвенное стояние за снятие спектакля. И как реагирует на общественное мнение в данном конкретном случае власть? Губернатор Владимир Городецкий и министерство культуры пока молчат, хотя отставка Мездрича и изъятие из репертуара «Тангейзера» объяснялись именно мнением православной общественности и «нежеланием вносить раскол в общество». Губернатор даже отдельно предлагал «в преддверии выпуска нового спектакля привлекать общественность к нормальному профессиональному диалогу».
Но готов ли он сам к диалогу с теми, кто критикует решения власти?
Ведь в данном случае меньшинством оказалась «православная общественность» и ссылающиеся на ее мнение чиновники, а большинством — те, кто не хочет, чтобы чиновники определяли, что ставить театрам и показывать зрителям.
В современной России власти часто используют общественное мнение и оперируют понятиями «большинство» и «меньшинство» весьма избирательно, в конкретных политических целях. Нам говорят, например, что на марши мира против войны с Украиной выходит маргинальное меньшинство, пятая колонна. И что они против России, а не против политики властей. И что их единицы.
Другое дело — митинги в поддержку решений власти. В частности, на праздновании годовщины Крыма в Москве и других городах полиция считала число участников куда точнее.
Митинг за что-то — само по себе странное явление, приобретшее в России широкую практику и масштабы. В западных странах люди обычно используют демонстрации как самую яркую форму донесения своего несогласия с теми или иными шагами властей. Тем самым они привлекают внимание к проблеме. Совершенно иной формат митинги приобрели в России. Так довольно пассивному большинству, которое выводят на улицы и площади, приписывают активную жизненную позицию.
Хотя в реальности мнение и большинства, и меньшинства не является для власти чем-то достойным внимания, если только не совпадает с ее собственными планами и интересами.
Руководители страны никогда не принимали кадровых решений под воздействием общественного мнения. Не снимали профильных министров после трагедии Беслана или изнасилования задержанных бутылками из-под шампанского в казанском ОВД «Дальнее» (отставки происходили сильно после и всегда сопровождались назначениями на новое место). Не трогали глав регионов, которых не любило местное население, или тех, которые очевидно не справлялись со своими обязанностями. Отставки после скандальных публичных историй или по требованию общественности власть считает проявлением слабости.
При этом, с одной стороны, опросы фиксируют безусловную поддержку власти народом, которая стремится к 90%, а с другой, судя по свежему исследованию Левада-центра, подавляющее большинство россиян (78%) считают, что они не могут влиять на принятие государственных решений в стране.
То есть жители страны поддерживают то, к чему просто не причастны. С таким же успехом можно поддерживать и прогноз погоды.
В обществе крайне сильны патерналистские настроения. Большинство уповает на государство как на единственного кормильца и поильца. Согласно данным того же опроса, 72% россиян хотели бы жить в обществе, где власть заботится о людях (в 2012 году таких было 65%). И в то же время больше половины россиян по возможности стараются избегать контактов с госструктурами: об этом заявили 55% респондентов.
Получается, российское большинство страстно желает, чтобы государство их кормило, но не очень хочет контактировать со своим государством и уж точно не отождествляет себя с ним.
Есть еще один аспект этой пассивной солидарности. Складывается впечатление, что власти отождествили большинство с рейтингом президента, что на самом деле опасно и для большинства, и для президента. Пассивный компонент общества делать не только ничего не может, но и не хочет. Все свои ожидания и настроения он возложил на фигуру Путина и ждет. Что еще даст нам президент? Когда повысит зарплаты-пенсии, замедлит рост цен? Это та самая позиция зрителя перед телевизором, о который блистательно писал покойный Борис Дубин. Обыватель ни за что не отвечает, просто ждет.
Властям, в свою очередь, эта позиция страшно выгодна, потому что ее всегда можно повернуть в нужную сторону, ей можно объяснить любое свое действие, дескать, народ же требует. Эту сцену описал еще Булгаков, когда Аркадий Аполлонович Семплеяров прибег к мнению «зрительской массы», которая, дескать, требовала разоблачения фокуса с денежными бумажками.
«Зрительская масса, — перебил Семплеярова наглый гаер, — как будто ничего не заявляла?»
Чем разоблачение закончилось для председателя акустической комиссии — известно. Так и в нашей жизни «народ требует». Но на самом деле, ничего он не требует. Сидит и пассивно принимает то, что ему скажут и куда поведут.
Боязнь государства при одновременной зависимости от него и готовности переложить на государство ответственность за все, включая собственную жизнь, может обозначать, что у нас есть не только раскол в обществе по отношению к традиционным и «нетрадиционным» ценностям, но и раскол между властью и обществом — не идеологический, а чисто житейский.
Понимая, что более трех четвертей россиян (тут опросам можно верить безоговорочно) не готовы участвовать в жизни государства, власть и не учитывает их «общественное мнение». Или учитывает только в той части, которая ей выгодна здесь и сейчас.
А общество в ответ не приходит на государственные митинги без разнарядки и небольших денег. И едва ли захочет поддержать власть в случае реальных политических потрясений.
Во многом из-за этой дистанции между властью и народом, из-за отсутствия практического смысла в понятии лояльного большинства распался Советский Союз. Реально защищать страну, на которую никто не нападал, оказалось некому: хотя большинство даже в момент распада по опросам было за СССР и совсем не против советской власти.
Так что российским властям вряд ли стоит сильно радоваться, глядя на соцопросы с рекордами электоральных рейтингов. Эти люди голосуют скорее просто за государство. За то, чтобы поменьше сталкиваться с ним и одновременно поменьше делать самим. Не отвечать за страну и за себя. В этом смысле большинство в России, к сожалению, оказывается не менее «маргинальным», чем меньшинство.
