В октябре 1974 года заключенные 19-го мордовского лагпункта выступили против «условий содержания политических заключенных в советских лагерях». Инициатором акции стал Кронид Аркадьевич Любарский, астрофизик из Черноголовки, которого посадили за самиздат, — несгибаемый и принципиальный человек, русский интеллигент высочайшей пробы.
Как диссидентское движение родилось из требования к советской власти соблюдать собственную Конституцию, так и протест 1974-го родился из требования к администрациям лагерей соблюдать собственные правила.
Любарский вспоминал: «В семидесятые годы политзаключенные впервые стали заявлять о себе как о политзаключенных. Идея согласованного выступления политзаключенных разных зон появилась в 1974 году в мордовских лагерях... Избрали 30 октября как нейтральную дату».
С тех пор прошло ровно 40 лет. Придуманная Любарским дата отмечается как День памяти жертв политических репрессий. 29 октября в Москве в сквере у Соловецкого камня любой желающий мог приобщиться к скорбной исторической памяти — зачитать имена репрессированных. Акция, задуманная несколько лет назад обществом «Мемориал», длится 12 часов без перерыва и является эмоционально чрезвычайно мощным действом.
Странно об этом говорить, но по поводу сталинских репрессий в обществе до сих пор нет консенсуса.
Во многом потому, что окончательную ясность не вносит власть, допуская, а иной раз и стимулируя в стране «войну памяти». На выходе получается, что репрессии — не общенациональная трагедия, а часть истории, которая принципиально важна не для многих, преимущественно для людей демократических и либеральных взглядов.
Однако именно осознание масштаба и значения репрессий должно присутствовать в едином, без кавычек, учебнике истории.
А по факту, по причине отсутствия национальной саморефлексии, происходит разъединение. Нынешняя власть, безусловно, не хочет быть наследницей Сталина, но сталинизм до сих пор почему-то проникает в поры общественного сознания.
Это как несмываемое пятно, эффект колеи (точнее, «дефект колеи»): если говорим о «порядке» — подразумеваем Сталина, если о победе в войне — нередко рассуждаем не о народе, а о генералиссимусе, поминаем национальную гордость и «патриотизм» — имеем в виду корифея всех наук.
Если, что называется, «перевернуть шахматную доску» и посмотреть на логику власти, получится примерно следующее: однозначно признать черные страницы национальной истории черными, а не черно-белыми или сероватыми — это значит признать собственную слабость.
Слабой власть была тогда, когда происходили события вроде революции или развала СССР. При Сталине власть казалась сильной, и репрессивная машина была инструментом этой силы. Впрочем, вопрос, какое отношение имеет новая Россия и даже ее политическое руководство к сталинскому истеблишменту и его решениям, не задается. Раз нынешняя власть наследует по прямой успехам той власти (а на самом деле — народа), главный из которых — победа в войне, то она берет на себя и ее грехи. И в этой ситуации грехи объявляются «неоднозначными».
Никакая власть не хочет выглядеть слабой, да еще в ситуации, когда Сталин по-прежнему популярен и, как и раньше, считается, что сыграл важнейшую роль в победе в Великой Отечественной.
Казалось бы, и нация, и власть проделали тяжелую работу осмысления национальной истории во времена Никиты Хрущева. Тогда развенчание культа личности и его последствий укрепляло, а не ослабляло власть первого лица. Дальше уже нация должна была превратить саморефлексию в непрерывный процесс. Иначе национальная память слабеет и утрачивается.
Российское общество в этом смысле не исключение. Выдавливание нацизма из немецкой нации, франкизма из испанской, расизма из американской — не одномоментный акт, а долгий исторический процесс, который захватывает и народ, и элиты, и власть.
Увы, пока мы, как общество сильного правителя, перестали однозначно признавать негативные моменты в нашей истории. Хотя именно признание ошибок, «возвращение имен» формирует понимание, что никакие высокие политические цели не стоят потерянных жизней. Может быть, именно из-за отсутствия осмысления сталинских репрессий общество не исключает и их возвращения. Согласно новому опросу фонда «Общественное мнение», почти половина опрошенных россиян считают, что при их жизни могут повториться политические репрессии, аналогичные тем, что проводились во времена СССР.
Трагедия миллионов осталась трагедией миллионов. В отличие от той же Великой Отечественной войны, она так и не стала трагедией нации.