Цивилизация
Чем отличается свадьба в России от российских похорон с прилагающимися к ним поминками?
Понятно, что поводом, а соответственно, и разгон мероприятия происходит в разных режимах, но в какой-то момент количество выпитого переходит в качество, и уже несложно представить все то, что происходит в процессе прощания с дорогим покойником в фильме Жоры Крыжовникова «Горько! 2»: неуместные речи, дикие пляски, обязательная драка и казачий хор.
В первом «Горько!» казаки пели: «Ойся, ты ойся, ты меня не бойся». Теперь настал черед застольной поминальной: «Не для меня придет весна...»
Тут сразу интересные коннотации лезут: песня-то воспринимается как народная, но на самом деле это романс, и у него есть авторы. Слова на музыку положил композитор Девитте, а написал их еще в 1838 году некто Молчанов, офицер морского десанта. Экран в «Горько! 2» полон персонажей в синих беретах и тельняшках — ВДВ это, разумеется, не морская пехота, но преемственность вырисовывается славная.
Про ВДВ еще будет повод вспомнить, а пока вернемся к покойному. Он здесь, и это создатели фильма подчеркивали задолго до премьеры, липовый. Может, и не стоило им сдавать эту информацию и самостоятельно узаконивать спойлер, но, думается, побоялись спугнуть зрителя.
Мол, подойдут к кассе люди молодые или уже не очень и станут выбирать: «А это что? Про похороны?» Нет, ответят авторы, про семейные ценности. И не слукавят.
Прижали кредиторы Бориса Ивановича, отчима молодой жены, растерялось где-то за кадром между фильмами его чиновничье влияние — пришлось для начала новообретенным родственникам сойтись теснее, чем планировали даже во время свадьбы: разделить небогатую жилплощадь на берегу Черного моря, терпеть различия, притираться. Но без энтузиазма, дело-то временное.
Затем Борис Иванович и вовсе в гроб лег. По собственному почину, так спокойнее: авось единожды убиенного убивать не станут. Тут двум семействам вовсе стало не до смеху.
Похороны, как и свадьбы, в качестве повода для комедии давно освоены британцами: «Четыре свадьбы и одни похороны», «Смерть на похоронах», много чего еще. Жора Крыжовников со товарищи изобретают новые гэги, заставляют родственников с гробом побегать — работает, смешно. Зрелищности добавляет дядя Коля из Туапсе: памятный и по первой части персонаж с горя ли, с водки ли охвачен пироманией. В «Горько!» себя эффектно поджигала невеста. По мотивам народных хроник в YouТube, кстати.
Теперь желание что-нибудь спалить становится одним из настроений новой картины.
Поджигать — это сильная эмоция, а огонь — это в первую очередь очень красиво. Всех убить, город сжечь. И тогда я решила сжечь театр *** [слово, которое можно приблизительно заменить на «к черту»]. Здесь уже ничего не исправить, Господь, жги. Каждая из цитат кажется уместной — выбирать по настроению.
В «Горько! 2», еще один спойлер, красиво полыхнет шатер, где, хочется сказать, свадьба пела и играла, но нет, поминки там справляли. Ровно так горела похожая конструкция в «Шапито-шоу», но тогда жизнь была совсем другой, хотя прошло всего-то ничего.
Три года назад огонь бодрил, дожигали последним костром эпоху, было в этом прощании с фантомами прошлого что-то магическое, что-то величественное. Совсем другой пожар в «Горько! 2» — не расставание с ушедшим, а отчаянная попытка спалить настоящее: гори оно синим пламенем.
Разглядывать российское кино на предмет сведений о российской жизни, о духе времени — дело заманчивое, только искать стоит не только то, что хотел сказать автор, но все то, что сказалось.
Мало ведь кто из тех, кто снимал свои фильмы у Черного моря в прошлом, да и в этом году, предполагал, каким новым геополитическим контекстом обрастет это пространство. И вот уже БТР с десантниками рассекает по курортной зоне — в «Горько! 2» и такое есть.
Про первый «Горько!» удобно было приговаривать: «весело и страшно», теперь баланс изменился. То есть это все еще лихо сделано, и смешного хватает, да, но это невесело, так бывает.
Ровно как на поминках, где нередко до смеха доходит, но до веселья, кажется, никогда. Семейное проецируется на народное — одна большая семья, а рядом поменьше, вроде бы такая же, похожая, родная, а может, и совсем другая. Как и в «Горько!», автор, кажется, предлагает принять тех, кто рядом, такими, какие они есть. Вороватый лжец оказывается предпочтительнее преуспевшего «дельца», потому что был рядом, а так все «хороши».
Лучшей жизни здесь уже не обещают, но сгорать лучше со своими, у кого какие есть.
«Не для меня придет весна...» — поют казаки на фальшивых похоронах в «Горько! 2». «Не для меня придет весна...» — поют казаки на финальных титрах «Солнечного удара» Никиты Михалкова. Какую страну, вот этими руками, слышь, диджей, поставь мой диск, думаешь, не перелезу, одиночество — сволочь.
