Цивилизация
Министр экономического развития Андрей Белоусов в апреле развил необычайную активность. Она была вызвана объективной ситуацией в экономике: рост почти прекратился. После кризисного спада 2008–2009 годов он сначала инициировался быстрым восстановлением мировых цен на нефть, затем восстановлением проеденных во время кризиса запасов, потом еще немного подпитался ростом кредитов населению — и выдохся окончательно. Даже традиционно консервативный Росстат был вынужден признать троекратное торможение российской экономики в I квартале 2013 года по сравнению с I кварталом 2012-го.
Вполне естественно, что именно министерство Белоусова первым заметило экономическое замедление, и министр забил тревогу. Он пересмотрел прогноз роста российской экономики, понизив его сразу в полтора раза — до 2,4% за 2013 год.
И вот апрельская атака Белоусова увенчалась успехом. Он сумел добиться того, чего до него не мог сделать никто. Он зарезал одну из «священных коров» либерализма — распечатал резервные фонды бюджета. И умудрился сделать это при рекордно высоких ценах на нефть. Это, безусловно, грандиозная аппаратная победа министра над Минфином, ЦБР и прочими защитниками идеи накопления бюджетных денег.
Но принесет ли она победу в виде ускорения экономического роста?
Макроэкономический смысл бюджетных резервов
Что такое бюджетные резервные фонды (собственно Резервный и Фонд национального благосостояния)? Вспомним, что создавались они тогда, когда кризисом и не пахло, и создавались вовсе не как резерв на момент кризиса. Идея этих фондов была в другом — они были элементом денежной, а не бюджетной политики.
Быстро росли мировые нефтяные цены, и слишком много валюты поступало в Россию. ЦБР начал ее скупать, чтобы хоть частично сдержать укрепление курса рубля, которое губило российское реальное производство. Скупка валюты привела к росту валютных резервов и симметричному выплеску в экономику свежеэмитированных рублей (за которые ЦБР и покупал валюту). Вот эти-то рубли и стал стерилизовать бюджет в своем стабилизационном фонде (который потом разделился на два — резервный и фонд национального благосостояния). Вся история не имела никакого отношения ни к каким резервам, только к удалению из экономки лишних, по мнению ЦБР и правительства, рублей.
Для любого государства копить свою валюту — это совершенный нонсенс. Оно может ее напечатать в любой момент и в любом количестве. Для человека, который зарабатывает деньги своим трудом, накопление денег в любой валюте — это достижение. Для государства, которое эмитирует деньги, — откровенная глупость. Резерв денег в своей валюте не имеет никакого экономического смысла, кроме одного: это способ вывести деньги из обращения.
Всю середину нулевых годов ЦБР эмитировал деньги в обращение (скупая валюту с рынка). А Минфин за ним «прибирал» — собирал выпущенные деньги и омертвлял их, отправляя обратно в ЦБР в виде своих резервных фондов. Таким образом, накопление резервных фондов бюджета стало зеркальным отражением роста золотовалютных резервов ЦБР с поправкой на укрепление реального курса рубля.
ЦБР и Минфин боялись инфляции. И поэтому изымали деньги из обращения с помощью нехитрой процедуры накопления бюджетных резервов. Но когда денег в резервах накопилось уже слишком много, Минфин и правительство сами поверили в то, что стабфонд — это некий резерв, который есть у них в распоряжении.
Между тем экономический смысл бюджетных резервов только один — это право Минфина на эмиссию денег в экономику. Право, накопленное предыдущей политикой изъятия этих денег. Ничего более. По существу никаких бюджетных резервов не существует, есть только некий условный фонд изъятых из обращения (то есть уничтоженных) денег.
Это совсем не безобидная операция. С уничтожением бюджетом денег уничтожался и конечный спрос в экономике, что резко тормозило ее развитие. Если бы не эта операция по накоплению бюджетных резервов, экономический рост в середине нулевых мог бы быть двузначным, как в Китае. Но, испугавшись возможной инфляции, наше экономическое руководство нажало на тормоз. Замечу, что в Китае, который накопил валютных резервов в 7 раз больше наших, зеркальная эмиссия юаней в экономику вызвала не инфляцию, а именно ускоренный экономический рост. Россия же просто испугалась идти по этому пути.
Использование бюджетных резервов во время кризиса в 2009–2010 годах по своей макроэкономической природе ничем не отличалось от эмиссионного финансирования дефицита бюджета. Последствия были ровно теми же, как если бы ЦБР просто выдал Минфину кредит на финансирование расходов в той же сумме. И ничем, кроме несущественных мелочей, не отличаются от механизма скупки американской ФРС государственных облигаций США. Только в двух последних случаях не надо тормозить экономический рост.
Иррациональная вера наших экономических властей в то, что бюджетные резервы — это что-то реально существующее, а не условный учет уничтоженных денег — не только не исчезла во время кризиса, а еще больше укрепилась. И Белоусов решил сыграть именно на этой иллюзии.
Как превратить денежную эмиссию в инвестиции
Белоусов пытался раньше доказать, что накопление бюджетных резервов тормозит экономический рост. Но пока был рост, его никто особенно не слушал. Все шло по наезженной колее — деньги даже во время дефицитных бюджетов продолжали сбрасываться в резервный фонд. Белоусову решительно отказали в использовании для экономического роста таких рычагов, как повышение дефицита бюджета и смягчение т. н. бюджетного правила (определяет объем денег, отправляемых в резервный фонд). И тогда Белоусов пошел в обход. Время для этого выбрал очень удачное — резкое падение темпов роста экономики на фоне строгостей президента, требующего исполнения своих прошлогодних майских указов.
Раз бытует твердое мнение, что резервные фонды бюджета — это реальность, то Белоусов предложил премьеру Дмитрию Медведеву использовать резервные фонды бюджета, не нарушая ни принятого бюджетного дефицита, ни бюджетного правила. Для Медведева это оказалось новостью. А речь всего лишь шла об использовании бюджетных резервов для кредитования инвестиций в экономике страны. Раз считается, что это реальный фонд денег, то эти деньги могут и должны инвестироваться и приносить доход. Против такого «козыря» не смог возразить даже Центральный банк. А министр финансов Антон Силуанов, кажется, вообще не понял, как его обыграли.
И вот 16 мая Белоусов откровенно праздновал победу, доставшуюся ему в нелегкой административной игре ва-банк. Похоже, его предложения по использованию бюджетных фондов, а также средств пенсионных накоплений были одобрены. Как одобрены и предложения по торможению роста тарифов естественных монополий. А еще есть надежды на более про-промышленную политику Центрального банка в связи со сменой его руководства (новым председателем ЦБР стала предшественница Белоусова на посту министра экономического развития Эльвира Набиуллина). Эта политика может понемногу девальвировать рубль и снижать процентные ставки. Этих трех элементов министру было достаточно.
Ничего этого в явном виде на заседании правительства 16 мая произнесено не было, потому что президент, получивший доклад с мерами, стимулирующими экономический рост, продолжает хранить загадочное молчание. Белоусов не мог публично опережать его решения, и поэтому резкая смена прогнозов Белоусова с рецессии во втором полугодии (месяц назад) на ускорение роста до 3% (16 мая) всем показалось неожиданной и практически не обоснованной.
«Коммерсантъ» даже написал о «сверхъестественных» причинах роста. Белоусов показал замечательный экономический фокус, достав из ничего, из пустого рукава, 3% роста.
Оправданы ли надежды на эмиссионные инвестиции?
С точки зрения чистой макроэкономики великих проблем тут нет. Конечный спрос, замороженный в середине нулевых годов, возвращается в экономику. Причем не на потребительский рынок, чтобы не вызвать инфляции, а в инвестиционный контур — на финансирование инфраструктурных проектов.
Конечно, так и хочется спросить — а зачем же было замораживать конечный спрос тогда, в середине нулевых? Ведь если это логичный ход вещей — то его надо было применить и тогда, сразу запуская нефтегазовые деньги в инвестиции. Откладывая, мы просто потеряли время. Ну да ладно, дело прошлое. Таким образом, деньги все равно попадут на потребительский рынок (в строительстве, производстве стройматериалов и т. п. ведь тоже выплачиваются зарплаты). Это вымученное возражение против белоусовского проекта, потому что такой денежный ручеек будет несильным и значительно отложенным во времени.
Реальное возражение состоит совсем в другом. Деньги из бюджетных фондов и пенсионные накопления могут быть истрачены неэффективно и безвозвратно, значительной частью осев на офшорных счетах. Что принесет крайне низкий мультипликатор расходов — что-то в районе единицы. Т. е. бюджетные деньги простимулируют рост только фактом своего расходования, но после их расходования настанет «конец игры». Инвестиционные проекты не будут давать обещанного возврата и обещанных процентов. Потому что в соответствии со сложившейся практикой все проекты, выглядящие сегодня эффективными, в процессе реализации сильно прибавят в цене и превратятся в неэффективные. Так происходило уже не раз — с трубопроводами, со стройкой на острове Русский к саммиту стран АТЭС, с олимпийскими стройками. Со сроками строительства с грехом пополам укладываются (качество, правда, часто страдает), но стоимость проектов вырастает иногда в разы.
Наша страна уже пережила аналогичный маневр госсредствами. И кончился он очень печально. Это была 12-я пятилетка (1986–1990). В первые два года было запланировано вложиться в строительство и тяжелую промышленность, чтобы на этой основе в последние два года пятилетки переключиться на ускоренный рост производства потребительских товаров. Даже тогда, при социализме, такой маневр увяз в резком росте незавершенных строек и полной неготовности экономики к переключению куда бы то ни было, потому что затянувшиеся стройки требовали еще и еще денег, не давая никакой отдачи. Аналогичным образом может завершиться и нынешний белоусовский маневр.
Противостоять неэффективности госрасходов могла бы только реальная конкуренция со стороны частного сектора. Но не верит наше руководство в возможности частного сектора. Все надежды на экономический рост связывает только с прямыми расходами государственных денег.
Проблема только в том, что расходование госденег стремительно становится все более и более неэффективным, а сами деньги оседают в конце пути где-нибудь на Кипре...
Да в общем, как тут верить в частный сектор, если последние 10 лет основным направлением госполитики была фактическая национализация экономики? Сегодня, по некоторым оценкам, доля госсектора в России выше, чем в социалистическом Китае, никогда не проводившем приватизацию. Вал ошибок, совершенных в нулевые годы, догнал нашу экономику и накрыл мощной волной. А новых денег, чтобы в очередной раз залить ими все проблемы, больше нет — цены на нефть стоят на месте уже два года. Пусть на высоком уровне, но стоят. Пришла пора исправлять совершенные ошибки. А не ждать новой халявы.
