Счетная палата нашла, как выразился ее аудитор Сергей Агапцов, «мягко говоря, значительный объем нарушений» в деятельности возглавляемой Анатолием Чубайсом госкорпорации «Роснано». Начатая в прошлом году с подачи депутатов из КПРФ проверка охватывает, по словам Агапцова, «колоссальнейший объем средств». Одновременно Следственный комитет высказывает возрастающие претензии к проекту «Сколково», по своей природе иначе организованному, чем «Роснано», но тоже являющемуся инновационным мероприятием государства и крупного отечественного капитала.
И «Роснано», и «Сколково», каждый по своему, призваны осуществить прорыв в российском технологическом укладе, и оба именно сейчас должны доказывать регуляторам, действующим от имени все того же государства, свою «невинность».
Это, конечно, неслучайно. С точки зрения широких масс населения здесь вообще нет никаких вопросов — нравственные портреты Чубайса и главного действующего лица проекта «Сколково» Виктора Вексельберга этим массам ясны. А с точки зрения аппаратно-ведомственной логики методы сбора и распределения ресурсов, к которым прибегают эти структуры, всегда могут быть подвергнуты расследованию и санкциям.
Так что ничего удивительного в происходящем нет. Есть печальное: «Роснано» и «Сколково», при всей очевидной разнице между ними, являются плодом усилий российского государства, стремящегося создать в одном случае прямой механизм внедрения новых технологий, а в другом — некий «оазис», в котором такого рода механизмы должны были бы самозарождаться в условиях благоприятного — и, заметим, отличного от национального — климата. И теперь более или менее понятно, что эта история не имеет счастливого конца.
В лучшем случае мы будем иметь сериал из разоблачений, уголовных дел и подковерных интриг, в худшем — прикрытие обоих предприятий по принципу «хотели как лучше, но получилось как всегда».
Чубайсовская корпорация, претензии к которой, похоже, будут весьма масштабными, представляет собой государственное высокорисковое предприятие, снабженное большим финансовым ресурсом. Частные венчурные компании такого рода, если смотреть на опыт их работы в США, исходят из того, что девять из десяти финансируемых ими проектов проваливаются, а десятый дает высокую отдачу, способную и покрыть убытки из-за ошибочных вложений, и принести инвесторам прибыль. Но высокие риски участники берут на себя сознательно.
Участие казны в таких предприятиях, как говорят экономисты, контрпродуктивно. Относительно недавно действия администрации Обамы, прокредитовавшей американскую компанию по производству солнечных батарей, были представлены публике как новый подход к реиндустриализации страны на базе высоких технологий, и вскоре кончились конфузом — компания обанкротилась (между прочим, примерно такой же провал является одной из претензий Счетной палаты). Это дало экономистам повод говорить, что прямое государственное участие в высокотехнологичных венчурах есть зло, и его роль должна ограничиваться формированием благоприятного климата, умеренными усилиями по созданию инфраструктуры и мотивацией предпринимателей, которые должны видеть заинтересованность государственных институтов в таких проектах — но лишь после их успеха.
В российской системе власти это, наверное, слишком сложная задача. Есть другой путь — придать сформулированной задаче по переходу на новую технологическую ступень стратегический характер и действовать без особой оглядки на текущие издержки, финансируя не только успехи, но и ошибки (так примерно, как это делалось в ранних атомных проектах сверхдержав). Ну и назначить «комиссаров» по технологиям — с иммунитетом и от непопулярности, и от въедливости контрольных органов. Это тоже своего рода «оазис», причем спрашивать тут результат слишком рано.
Под вопросом остается цена, которую готова заплатить за это страна — она низкой быть не может, но и верхняя планка тут тоже, очевидно, имеется. А ведь помимо финансовых издержек тут есть и издержки, так сказать, нормативного характера. Потому что вступает в действие латинская пословица «что позволено Юпитеру, то не позволено быку». Разумеется, претензии «технологических комиссаров» на роль Юпитеров не приветствуются ни конкурентами, ни населением.
Выбор этого весьма решительного способа преодолевать технологическую отсталость тогда уж должен сопровождаться абсолютной недвусмысленной поддержкой на самом верху. Если «мы за ценой не постоим», чтобы попытаться добиться для России технологических преимуществ, то издержки неизбежны.
И оператора должна прикрывать политическая воля. Но откуда ей взяться, если по сути доверия к «комиссарам» у высшего начальства нет? Так, всего лишь данное взаймы разрешение «попробовать». Итог выглядит вполне закономерным.
В ситуации, в которой отечественная бюрократия ведет аппаратную борьбу за ресурсы, подобные проекты неизбежно становятся в центр скандалов. Но другого способа сконцентрировать силы и средства на высококонкурентных технологичных проектах выстроенная в России система, похоже, просто не знает.