Цивилизация
На заявление кубанского губернатора о казачьей полиции смело можно было откликнуться чем-то избитым вроде «если бы этого не было, то надо было бы придумать». Александр Ткачев вообще выглядит идеальным персонажем нашей жизни — и в смысле своей политической непотопляемости, и как образец стиля.
Ткачев настолько хрестоматийно выступил по национальному вопросу, едва стала отступать вода Крымска, так идеально нарушил энное количество пунктов законодательства на межнациональную тему, что остается только дождаться, когда прокуратура или СКР столь же безупречно обнаружат полное отсутствие в его словах поводов для возбуждения дела.
Интереснее другое.
Анонс казачьей полиции лишен смысла абсолютно со всех точек зрения. С политической — ничего нового про Ткачева мир не узнал. Нескольких дней, на которые граждане отвлекутся от воспоминаний о потопе, губернатору все равно не хватит, чтобы изменить их представление о себе, да и никакого значения это мнение для его дальнейшей политической судьбы не имеет.
Тезис совершенно пуст и с содержательной точки зрения. Кто они, эти страшные люди, которых казачья полиция не допустит на Кубань? Кубань, например, это традиционный регион расселения армян, и курс молодого патриота хмельные кубанские славянофилы на эту тему проводили здесь еще при батьке Кондратенко, ни на йоту не изменив ситуацию. Разве что здешние армяне перестали считаться инородцами, благо подоспели другие кандидаты в чужаки.
Здесь можно было бы вспомнить и русских, бежавших от войны в Чечне и встречавших на Кубани такой прием, что добрая их часть при первой возможности предпочла вернуться к горцам. Но это отношение не рекламировалось, казачья полиция для выдворения соплеменников не учреждалась.
С чеченцами проще. Чеченцев можно не любить не таясь. Но и эта нелюбовь с практической точки зрения не более осмысленна, чем само заявление Ткачева. Словом, даже для Александра Ткачева ситуация идеально абсурдна. Но именно бессмысленность его заявлений проливает свет на нечто более серьезное, чем даже несменяемость кубанского губернатора. Нужно только выделить первичное.
Первично то, что Ткачев — человек на своем месте отнюдь не только из-за того, что вся страна — Крымск замедленного действия. Ткачев очень кстати там, где национализм имеет не только историческую подоплеку.
Сегодня ведь инородец — это не тот, кто пьет кровь христианских младенцев и режет баранов на глазах христианских детей. Инородец — тот, кто претендует на бюджетное место в детском саду, кто может сбить цену на рынке, в том числе и наркотическом, тот, кто вполне может потеснить кого угодно из торгового комплекса и перекупить уже прикормленного чиновника.%
Инородец — тот, кто в отличие от местных умеет жить, чувствуя локоть такого же инородца, и эта самоорганизация вызывает бессильный гнев, замешенный на бессильной зависти.
Можно, таким образом, считать проблему социально-экономической, но менять что-то на губернаторском уровне значит подвергнуть себя риску быть заподозренным в излишней и, главное, нерегламентированной активности. Что абсолютно бессмысленно, потому что проблема та же, что и в Крымске, называется она вертикалью власти, и любое реформаторство — это форма бунта против нее.
Значит, быть Ткачевым — объективная необходимость, и рассказывать про казачью полицию — это то же самое, что убеждать всех в том, что в трагедии Крымска виновны муниципальные вожаки.
В патриотическом раже Ткачев путает инородцев внутренних и внешних. Для него это не важно, и Северный Кавказ в его изложении находится за той же границей, что и Южный. Ткачев для власти — человек, как уже отмечено, идеальный, в том числе и по части национального устройства страны, для которого подобный подход становится частью технологии. Северный Кавказ, как убеждены многие граждане нашей страны, не наш, и если даже не в пограничном смысле, то в политическом и человеческом точно. Власти это бы совсем не мешало. Но Крымск и казачья полиция, то, что проистекает, как мы видели, из принципа вертикали, ему же начинает и противоречить. Потому что
если не считать Северный Кавказ до конца своим, то нечего удивляться, что рано или поздно в той или иной форме этот Северный Кавказ начинает считать себя не совсем вертикальным.
И власть одновременно должна культивировать Ткачева, негласно поддерживать Кадырова в его споре с Евкуровым, но так, чтобы и Евкуров не почувствовал себя уязвленным. В итоге Крымск переходит в лесные пожары, Кондопога в Сагру, которая расползается по всей стране, среди «лесных братьев» все чаще обнаруживаются дети местных чиновников и полицейских начальников. На этом фоне казачья полиция выглядит не самым кошмарным продолжением. Просто случай из жизни губернатора Ткачева. Идеальный, то есть, по обыкновению, несчастный.
