Цивилизация
Его даже и близко нет. У ЕР всего 20 мест из 50. У четырех невластных партий здесь уверенный перевес, которого они лишены в новоизбранной Государственной думе. И это при том, что у петербургского законодательного собрания (закса, как здесь его называют) прав на городском уровне ощутимо больше, чем у Госдумы на уровне федеральном. Парламент Петербурга утверждает не только губернатора, но и его замов, он наделен весьма широкими контрольными правами и при некоторой твердости и знании, чего он хочет, может многое продиктовать исполнительной власти. Тем более,
%нынешняя исполнительная власть в северной Пальмире словно бы специально придумана, чтобы работать на контрасте с любыми демократически избранными структурами.
После того как полгода назад сменился губернатор, Смольный впервые в новейшей истории не имеет даже и отдаленной связи с волеизъявлением избирателей. Валентина Матвиенко все-таки когда-то прошла через конкурентные выборы. Георгий Полтавченко уже в чистом виде назначенец Москвы.
Те, кто привык склонять Петербург из-за «питерских чекистов», могут наконец по-доброму улыбнуться. Бумеранг описал полный круг. Петербургская исполнительная власть стремительно пополняется силовиками и вообще приезжими, не связанными с городом людьми, в том числе приезжими из Москвы. Более независимой от выбора горожан администрации город на Неве, пожалуй, не припомнит.
Доверчивый человек вполне может вообразить, что сама история предписывает именно Северной столице стать местом, где наконец в назидание всей стране свершится исторический спор между демократами и автократами.
Тем более что в петербургский закс прошла целая обойма тузов федеральной системной оппозиции. Правда, Сергей Миронов, Оксана Дмитриева и вождь ЛДПР, кажется, предпочитают Госдуму, куда они тоже избраны. Но Григорий Явлинский решил принять петербургское парламентское кресло. И уж, наверно, не для того, чтобы молча слушать разглагольствования о срочной необходимости оградить молодежь от пропаганды гомосексуализма, лесбиянства, а заодно почему-то и от курения кальянов, каковой болтовней единороссы перед выборами пытались привлечь к себе публику.
Яблочная фракция, административным порядком не допущенная в предыдущий состав закса, возвращается обратно в увеличенном и радикализированном составе. Депутатами впервые стали Максим Резник, близкий к несистемным оппозиционерам, и Борис Вишневский, общеизвестный борец против газпромовской башни. Уверена в себе и агрессивна обновленная фракция «Справедливой России», где на одной из первых ролей будет Алексей Ковалев, старый депутат-демократ и градозащитник с четвертьвековым стажем. Играет мускулами и фракция КПРФ, которая смело укрепила свои ряды представителями местной интеллигенции.
За то, что в Мариинском дворце теперь скучно не будет, безусловно, можно поручиться. А вот можно ли поручиться за что-нибудь большее?
Начать с того, о чем в Петербурге начисто забыли, а в других краях никогда и не знали. В 2007-м, на предыдущих городских выборах, ЕР, которую тогда еще не называли ПЖиВ, тоже ведь не сумела заполучить большинство мест и удовольствовалась всего 23. Но, право же, это ничему не помешало. Во всех важных вопросах закс подчинялся Смольному. Все серьезные голосования были почти единодушны. В обе катастрофические снежные зимы депутатский корпус и не подумал прервать свои каникулы и вернуться из теплых стран, чтобы утвердить какие-либо чрезвычайные меры.
Оппозиционная парламентская активность стала фактом только весной этого года, когда, улавливая растущее народное раздражение, «Справедливая Россия» объявила, что пойдет на декабрьские выборы под лозунгом смены губернатора. Губернатора сменила Москва, переместив Матвиенко на место Миронова, а народное раздражение осталось, вылившись в голосование 4 декабря.
Хотя в процессе подсчета голосов остроту ситуации удалось в несколько приемов сильно смягчить, но и
после всех манипуляций ЕР, даже и вместе с ЛДПР, располагает только половиной мандатов — 25, и гипотетическая коалиция СР, КПРФ и «Яблока» вроде бы может и не уступить властям. Впрочем, семнадцатилетняя история петербургского законодательного собрания говорит о том, что власти всегда находили перебежчиков.
Но главное как раз и не это. Даже и в тех случаях, когда должное число перебежчиков находилось не сразу, когда между Мариинским и Смольным бушевали скандалы, эти споры почти не накладывали печать ни на крупные городские решения, ни на жизнь петербуржцев. Рядовой человек ими не интересовался.
Городской парламент мог жить тихо в нулевые годы. Мог жить шумно в 90-е. В конце 90-х по случаю конфликта с губернатором Яковлевым и жестокого раскола в собственных рядах мог два года прожить без председателя. Но все эти прелести стабильной жизни, а равно и упоение стоянием на краю бездны как-то проходили мимо обычных людей.
Петербургский парламент отстаивал свои учрежденческие права иногда в льстивой манере, а иногда в манере дерзкой и суровой, но это не были права избирателей. Все эти блестящие речи, все темпераментные перепалки, все тамошние парады верностей и измен не трогали сердца простых петербуржцев, которые спинным мозгом ощущали, что эта грандиозная борьба имеет сугубо внутренний смысл, посторонних не касающийся.
Ведь надежный фундамент под сосуществование ветвей власти был подведен еще в середине 90-х, на закате правления Анатолия Собчака. Законодательное собрание, организованное после упразднения Ленсовета, чувствовало себя одиноко. Оно не очень понимало, зачем существует, и избиратели разделяли это непонимание. Разочарованные сначала деятельностью избранного на демократической волне Ленсовета, а потом и его роспуском, они с самого начала предоставили новый представительный орган самому себе.
Надо было подобрать безотказный ключ к отношениям с таким парламентом, и Смольный просто поделился с учреждением-конкурентом крупицей исполнительной власти. Одна пятидесятая доля расходов городского бюджета, поделенная, в свою очередь, на пятьдесят равных долей, ежегодно стала выделяться депутатам для расходования по их усмотрению в закрепленных за ними округах. Именно этот
оплачиваемый из городской казны патернализм, дополняемый, разумеется, традиционной лоббистской деятельностью, все эти годы и был подлинным смыслом существования подавляющей массы петербургских депутатов, а вовсе не политические или там законотворческие труды.
Несколько раз Смольный пытался отнять эти 2%. Закс стонал, но держал их зубами и ногтями. По приказу из Москвы менялась избирательная система, выборы по округам сменились в Петербурге голосованием по спискам (однако с прикреплением кандидатов к «территориям», они же бывшие округа). Но депутатская доля в городском бюджете сохранилась. Она многократно переименовывалась, маскировалась, лишалась официального статуса, но после каждой очередной атаки возрождалась.
Понятно, что ее существование подменяло политическую активность патерналистской и делало депутатов объектами постоянных дисциплинирующих акций исполнительной власти, ведь проекты «хорошего» парламентария финансировались вовремя, а «нехорошего» — не вовремя или никогда.
Но это и было нормальной жизнью в ненормальном климате. Это придавало смысл депутатским должностям во времена, когда на реальную депутатскую работу не было спроса ни снизу, ни сверху, ни вокруг. Если избиратель не готов быть гражданином в годы между очередными посещениями участка для голосования, то его избранник неизбежно переквалифицируется в чиновника или магната местного масштаба, пускай и с сохранением на себе формальной политической маркировки.
Все четыре предыдущих созыва петербургского парламента проделали этот путь.
Пятый созыв приступает к работе не в привычном общественном вакууме, а в атмосфере растущей активности общества. Только в этом силовом поле парламент и может быть парламентом. Если оно исчезнет, если депутаты останутся без призора, то обновленный на две трети депутатский корпус быстро превратится в копию своих предшественников, разве что с реставрацией некоторых стилистических особенностей 90-х годов.
Избранники, тем более такие полуслучайные, как эти, не смогут вести Петербург вперед. Они пойдут вперед, если их самих поведет рука города, если силовое поле общественного мнения просто не оставит им другого выбора.
