Цивилизация
Глава канцелярии великой княгини Марии Владимировны Романовой Александр Закатов в очередной раз публично напомнил о желании возглавляемого его патронессой Российского императорского дома получить в России официальный, юридически закрепленный статус как исторической правящей династии.
Было бы логично оценивать эту давнюю инициативу сквозь призму личности самой Марии Владимировны и ее семьи. Их роль в нашей общественной жизни в последние годы не очень заметна и редко выходит за границы интересов узкого круга лояльных монархистов. Сын Марии Владимировны Георгий Михайлович Романов пошел работать в «Норильский никель». Вряд ли такой шаг согласуется с намерением взять на себя общенациональные функции, пусть и в основном представительского характера. Зарубежный опыт, на который ссылается Закатов, говорит как раз о том, что экс-монархи могут обладать немалым общественным и даже политическим авторитетом и влиянием без всякого признания, как, например, недавно скончавшийся эрцгерцог Отто Габсбург или бывший болгарский царь Симеон II. Зачем государственный статус нужен Марии Владимировне, не отличающейся политическими амбициями и малопопулярной, — непонятно.
Кроме того, права Марии Владимировны на российский престол не бесспорны, многие родственники не признают ее в качестве главы династии. Поэтому формальный жест признания может поставить власть в некрасивое положение участника внутрисемейной ссоры. Однако
если вынести за скобки личностный фактор, признание за императорской династией официального статуса может иметь важные правовые и политические последствия. Прежде всего, этот шаг кардинально изменит историческую идентичность российского государства.
Сегодняшняя Россия видит себя либо совсем новым государством, либо продолжением Советского Союза в усеченных границах и без коммунистической идеологии. Наша государственная история начинается либо с 1991, либо с 1917 года. Об этом свидетельствуют как политические заявления власти (вспомните фразу Медведева о России, которой исполняется 20 лет), так и правовые акты. Все, что до 1917 года, для РФ — tabula rasa. Отдельные исключения (часть государственной символики и наград) лишь подтверждают это правило.
Если же Россия признает императорский дом официальным институтом (для такого признания, очевидно, потребуется принять особый закон), это станет декларацией ее преемства с дореволюционным российским государством. Императору до марта 1917 года принадлежала верховная власть. Признание императорского дома будет означать, что РФ придает определенное публичное значение лицу, которое в Российской империи было бы носителем власти и высшим государственным органом. Иными словами, император как ключевой институт старого правового и политического порядка будет включен в современную российскую политсистему и законодательство, пусть и с чисто церемониальными функциями.
Что даст стране такое «восстановление монархии»? Во-первых, это решение может стать дополнительной опорой легитимности государства. РФ как совершенно новое образование, которому 20 лет, трудно воспринимать серьезно. Если же Россия объявит себя продолжателем исторической государственной традиции, этот шаг поможет укрепить авторитет государства как ключевого национального института. Кроме того,
такая идентификация в какой-то степени позволит компенсировать постсоветский имперский синдром, который сейчас охватил значительную часть общества. Хотя, конечно, любые символические шаги не заменят институты демократической легитимации и эффективный госаппарат, поэтому их роль в укреплении авторитета государства не стоит переоценивать.
Во внешнеполитической сфере это решение тоже может дать положительный эффект. Одна из важных проблем российской внешней политики — ее статус преемника СССР на международной арене. Помимо очевидных преимуществ (постоянное членство в Совбезе ООН, участие в ключевых международных договорах эпохи холодной войны), это положение влечет за собой существенные издержки: Россию считают ответственной за международные преступления Советского Союза. Многие соседи хотят взыскать с нее компенсации и постоянно муссируют эту тему. Признание императорского дома позволит сместить акценты в образе России за рубежом. Наши партнеры будут иметь дело уже не с деидеологизированным СССР в усеченных границах, а с государством, которое пытается отмежеваться от советского режима. Если мы признаем за экс-монархией официальный статус, то мы, очевидно, отказываемся от безусловной солидарности с казнившей последнего императора коммунистической властью и в определенной степени снимаем с себя ответственность за ее преступления.
Не менее важно признание монархии для восстановления единства российской правовой системы, нарушенного большевиками в 1917–1918 годах (когда было отменено дореволюционное российское право). Хотя российская Конституция позволяет применять действовавшие до 1993 года правовые акты, поскольку они ей не противоречат, на практике законодательство империи по-прежнему считается недействительным. Придание императорскому дому официального статуса будет означать фактическое признание дореволюционных основных государственных законов, которые определяли положение императора и порядок престолонаследия. Этот эффект является преимущественно символическим — в повседневной практике старые законы применяться не будут. Хотя и тут возможны исключения. Например, восстановление дореволюционного права позволит поставить вопрос о реституции прав собственности. Кроме того, именно оно может стать основой для правовой оценки советского режима и его преступлений (напомним, что такая задача была сформулирована президентским советом по развитию гражданского общества в рамках программы «национального примирения»).
Наконец, есть еще один возможный результат. Наследник императорского престола, получив официальный статус, неизбежно станет политической фигурой. Вопрос в том, насколько самостоятельной и деятельной. Разумеется, это целиком зависит от того, кто именно из потомков Романовых будет признан государством в этом качестве. Ясно, что нынешней власти подобные опасные конкуренты не нужны. И для нее Мария Владимировна Романова и ее сын Георгий представляются наиболее удобным выбором. Они всегда выражали свою лояльность власти, политических амбиций у них не видно (по крайней мере, до настоящего момента). Нет оснований предполагать, что после официального признания их активность резко повысится.
Может ли на месте официального главы императорского дома оказаться другое лицо? Теоретически. Дело в том, что, согласно распространенному (хотя и не общепринятому) мнению, прав на российский престол, в строгом соответствии с дореволюционными законами о престолонаследии, не осталось ни у кого, в том числе и у Марии Владимировны и ее сына (она и ее сторонники, естественно, придерживаются противоположной точки зрения). В этих условиях потомки Романовых для восстановления династии могли бы избрать из своей среды ее нового главу и таким образом возобновить нарушенный порядок престолонаследия. При этом, разумеется, Марии Владимировне пришлось отказаться от претензий на исключительное положение и избираться на равных с другими потомками династии. В этой процедуре могла бы принять участие Русская православная церковь, обеспечив ей необходимую символическую и духовную легитимацию.
Восстановление династии подобным образом могло стать не меньшим по значению событием, чем ее официальное признание властями. Однако пока среди потомков Романовых стремления к компромиссу не наблюдается.
Максимальная задача, которую могли бы поставить перед собой потомки Романовых, если они все же придут к согласию о главе династии, – объединение вокруг себя альтернативной элиты, несвязанной с советской номенклатурой и коррумпированными элементами в современной власти.
Стать символом национального и государственного возрождения на гражданских и демократических началах – вот цель, ради которой стоит и восстанавливать династию, и требовать ее официального признания.
