Цивилизация
«При планировании стратегии долгосрочного социально-экономического развития необходимо в качестве непременного параметра закладывать управляемую и направляемую государством постепенную либерализацию общественно-политической жизни, развитие политического плюрализма и цивилизованных форм участия граждан и бизнеса в политической жизни страны», — такими словами три года назад завершалось введение в доклад ИНСОРа «Демократия: развитие российской модели». Тогда это звучало крамолой, и на авторов обрушилась площадная брань. Сегодня такая мысль стала едва ли не общим местом в экспертных кругах, разрабатывающих социально-экономическую стратегию развития страны. Воспроизводится она и в более поздних докладах ИНСОРа — «Образ желаемого завтра» (2010 г.) и обсуждаемом ныне «Обретение будущего». Tempora mutantur et nos mutantur et illis — времена меняются, и мы меняемся вместе с ними, гласит древнеримская мудрость.
Буксующая модернизация и все новые свидетельства неэффективности бюрократической машины приводят все большее число людей к мысли о необходимости современных политических институтов.
Но полемика вокруг повестки дня завтрашней России не становится менее острой. Это явственно проявилось в реакциях на последний доклад ИНСОРа.
Предложенный в нем подход — эволюционное открытие политической системы — вновь столкнулся с критикой с разных сторон. «Охранители» обвиняют его в «неоконсерватизме» и «ультралиберализме» одновременно: такого быть не может, но обвинителям просто надо было для эффекта использовать все ругательные слова, какие они знали. Есть и обвинения в экстремизме и разрушении основ. К ним примыкают и упреки в непонимании исторических корней российского общества.
С другой стороны, этот подход называют попыткой «научить интеллектуальной деятельности и вегетарианству крокодилов» или «авторитарной модернизацией авторитарного политического режима». Это хлестко. Более того, не приходится удивляться степени отчаяния и неверия в способности нынешнего режима к переменам, охвативших многих российских либералов. Их неверие объясняется третьим ньютоновским законом: сила их противодействия государственной машине равна силе, с которой эта машина выталкивала многих опытных, деятельных и современных политиков за пределы истеблишмента (почему — скажем ниже). Проблема с позицией таких либералов только одна: они подобно Юлию Нисневичу требуют «срочной замены правящего авторитарно-клептократического режима на политический режим демократического типа». Но нигде и никогда не объясняют, как эту замену осуществить без революций и масштабных потрясений.
ИНСОР исходит из другого: российское общество достаточно современно, развито, образовано, чтобы построить современные демократические институты в режиме диалога и компромисса, а не революций.
Монголия, Молдавия, Македония, Румыния, Болгария — все эти страны не выше, а ниже России и по уровню экономического развития, и по «современности» общественных структур, но все они продвинулись значительно дальше в создании институтов плюрализма и согласования интересов. Это не решает автоматически их модернизационных проблем, но создает политическую рамку, ориентирующую страну на развитие и создающую механизмы разрешения конфликтов.
Этот аргумент позволяет ответить и на критику с другой стороны. Все упомянутые выше страны имеют немало общего с Россией в исторически сложившейся конфигурации общества: все они задержались в феодальной эпохе, познали жесткий тоталитаризм с очень слабой традицией самоуправления и плюрализма, наконец, все они (за исключением Монголии) — домен православной политической культуры. Их успехи (конечно, далеко не безоговорочные) в демократизации обусловлены не благоприятной социально-экономической и политической «базой», а целеполаганием элит, для которых образ «современности», «желаемого будущего» четко ассоциировался с «Европой». А современная Европа — это демократии. Не будем наивными: для России «болгарская модель» не была возможной по многим причинам — российская полития отличается сложностями и противоречиями, неведомыми малым европейским странам. Но значит ли это, что открытие политической системы в России невозможно?
Увы, изучение опыта прошлых российских модернизаций подталкивает к грустному в этом случае ответу «да».
Во всех российских модернизациях — от допетровских времен до наших дней — государство мыслило себя единственным субъектом модернизационных процессов, оставляя всем негосударственным экономическим субъектам и обществу лишь роль исполнителя замыслов.
Реформы институтов востребовались лишь в той степени, в которой это было необходимо для достижения поставленных государством целей, устранения препятствий им со стороны косных политических установлений и общественных сил. Российское государство (не исключая и советско-коммунистической его инкарнации) стремилось модернизировать свой военно-стратегический потенциал, реформировало армию, ради этого перестраивало экономику, внедряло современные технологии, заимствовало зарубежный опыт и привлекало зарубежных специалистов, изменяло механизмы социальной мобилизации ради поставленных целей, но всегда стремилось сохранить максимально возможную степень контроля над обществом — как «верхами», так и «низами».
Вспомним опыт александровских реформ, стопятидесятилетие которых отмечается (но как-то очень вяло) в нынешнем году. Империя могла заставить собственных чиновников принять военную и судебную реформу, но земельную провела с флюсом в пользу помещиков как «опоры трона», а не крестьян и уж тем более не решилась ввести даже начала представительной власти — даже земство казалось угрозой. Высвобожденные реформой общественные силы и экономические субъекты остались политически бесправными. Всесильные помещики и предпринимательский класс, с одной стороны, оттертый от вершин власти, с другой — поддакивающий этой власти в защите от рабочих и крестьян, — вот та гремучая смесь, которая обрушила империю.
Советские модернизации создавали общество современное по многим параметрам — от индустрии и науки до урбанизации, образования и социальной системы, но без минимальной рыночной конкуренции и без грана политической свободы, т. е. без хозяина и гражданина. Потому-то Горбачеву пришлось начинать с реформы политики: реформу экономики старая система делать и не захотела, и не смогла (в отличие от китайской, где даже коммунистические бонзы не забыли, как китайцы умеют и работать, и торговать).
И сегодня властная вертикаль откровенно не доверяет обществу и стремится им помыкать — чтобы не мешали делить «общественный пирог» и пилить бюджетные деньги. Потому-то их и устраивает только такая оппозиция, которая ни при какой погоде не сможет претендовать на смену власти, только те партии, жизнеспособность которых ограничена одним стареющим поколением или одним немолодеющим лидером. А молодые, энергичные, «рыночные», которые не встраиваются в общий строй, а возражают, — это недопустимый риск…
Чем сложнее общество, тем выше риск, что сверхцентрализованная и монополизированная власть потеряет эффективность, не услышит или не заметит новых тенденций в обществе, переусердствует в сохранении статус-кво там, где жизнь диктует необходимость перемен.
Наконец, при закрытой политике неизбежны ошибки и в формулировании решений и тем более в подаче их обществу. Урезание пособий по беременности сразу после объявления демографической политики приоритетом, введение стандартов школьного образования так, что общество из этой программы услышало только то, что физкультура обязательна, а словесность и математика — нет, регулирование любительской рыбалки так, что все рыболовы испугались, что их не пустят на любимую речку… Это лишь простейшие примеры не столько законодательного брака, сколько полной утраты властью способности слышать общество и разговаривать с ним. Кризис доверия между властью и обществом, кризис веры гражданина в то, что от него в этом государстве что-либо зависит, — это может стать приговором для любых модернизационных начинаний. Рецепт один — создавать каналы диалога и участия. Доклад ИНСОРа именно об этом: о том, как постепенно открыть эти каналы, чтобы общество научилось формулировать требования к власти, а власть — слышать общество. Меньше адмресурса с выборами и партиями, меньше давления на судью, больше воздуха местному самоуправлению, жестче спрос за коррупцию — вот первые шаги на этом пути. Нужно очень крепко прирасти ягодицами к начальственному креслу, чтобы такие меры казались экстремистскими и ультралиберальными. Или те, кто ругает доклад за экстремизм, испугались, что мы последуем совету доброжелательного критика доклада — продвигаться «к цели незаметными шагами, каждый из которых выглядит слишком мелким, чтобы вызвать беспокойство и активное противодействие»?
Оглянемся вокруг: в обществе не только недоверие к власти, но и растущий спрос на информацию. Интернет как источник новостей о политике уже составляет конкуренцию телевидению, а в молодежной и высокообразованной аудитории едва ли не обгоняет его. И пользователи интернета готовы тратить время, чтобы найти эту информацию, объективную, острую, не проходившую цензуру и самоцензуру. Экспертное сообщество спорит о разных «повестках дня», приоритетах в экономике, политике, социальной сфере. Опросы общественного мнения фиксируют растущий с каждым годом запрос на реальную оппозицию — как критика, ограничителя власти (но, подчеркнем, не на ее смену), вместе с тем растет и разочарование в выборах.
Экспертное сообщество рисует разные прогнозы и сценарии развития страны. Даже президент признается, что внутри правящего тандема при единой задаче по-разному видятся методы и способы достижения процветания России. Конец света? Да нет, это совершенно нормальные явления, радостное свидетельство того, что и лидеры, и граждане — нормальные живые люди.
Да, архаики и патернализма в России слишком много, чтобы открытие политической системы прошло безоблачно. Но не открывать ее значит загонять под спуд бюрократического прессинга все более сложные противоречия, подменять выработку доверия и согласование интересов трескучей риторикой о «стабильности», которую все большая часть общества воспринимает как застой и издевательство над здравым смыслом.
Как открывать систему, как строить институты, сколько в нашей политике нужно «левого» и «правого», социального и консервативного — обо всем этом можно и нужно спорить. Претендовать здесь на истину в последней инстанции глупо: мы слишком давно не слышали реального голоса общества и его активных групп. Но для того, чтобы этот спор был осмысленным, чтобы в нем рождалась истина, нужна современная и конкурентная политическая система. В этом смысле другой повестки дня у России нет.
Автор — председатель правления Центра политических технологий, руководитель дирекции по общественно-политическим проблемам развития Института современного развития
