Цивилизация
Не исключено, что уходящий 2010 год может сыграть в истории современной Европы (Европы «большой», от Атлантики до Урала, а не только той, что объединена в рамках Евросоюза) примерно ту же роль, что когда-то сыграл 1929-й — год начала индустриализации и насильственной коллективизации — в истории СССР, а именно стать «годом великого перелома», когда окончательно набирают силу тенденции, определяющие развитие общества на много лет вперед.
Экономический кризис последних трех лет, из которого большая часть стран ЕС, Балкан и бывшего СССР вроде бы начала выбираться, но как-то медленно и неуверенно, привел к переходу количества в качество.
В 2010 году во многих странах особенно четко проявилось влияние социально-экономических проблем на политические процессы и психологическое состояние общества.
С одной стороны, мы имеем почти повсеместный рост безработицы, снижение (пусть пока не резкое, не обвальное) уровня жизни среднего класса, не говоря уже о более бедных слоях населения, и неизбежные правительственные меры экономии, ведущие к дальнейшему росту протестных настроений.
С другой – налицо неумение правящих элит убедительно объяснить необходимость принимаемых мер. Все сильнее проявляется слабость, непопулярность, а иногда и откровенная коррумпированность властей. В конфиденциальной переписке американских дипломатов, обнародованной Wikileaks, было немало нелестных характеристик ведущих политиков, от Ангелы Меркель и Никола Саркози до Сильвио Берлускони и Владимира Путина. Характерно, что практически никого, кроме самих «потерпевших», эти характеристики не покоробили, не показались явно ложными или оскорбительными. Большинство ознакомившихся с материалами Wikileaks согласилось: да, они таковы – стареющий итальянский плейбой, больше интересующийся юными девицами, чем скучными экономическими материями; пресноватая немецкая фрау, старательно избегающая острых углов и радикальных решений; жесткий «альфа-самец», вожак хищной московско-питерской стаи... Но
каково сознавать, что нами правят такого рода лидеры? Неудивительно, что массовые акции протеста, порой сопровождаемые актами насилия, в уходящем году стали для Европы явлением очень распространенным – от Ирландии и Греции до России и Белоруссии.
Этот протест имеет не только социальную окраску. Встревоженное, неспокойное общество во все времена склонно искать конкретных виновников своих проблем – тех, с кем проще поквитаться, гораздо проще, чем с политиками или банкирами, на службе которых силовые структуры и мощь капитала. Чаще всего в этой роли выступают «чужаки» – люди иной расы, веры или культуры. Социальные и психологические проблемы очень легко приобретают национальную окраску, особенно в обществе пестром, состоящем из этнически и культурно неоднородных элементов. А иных обществ в «большой» Европе уже практически не осталось: глобализация дает себя знать. Но похоже, общественное сознание повсюду, от Парижа до Москвы, не поспевает за происходящими переменами.
Нынешняя Россия, с ее несколько изоляционистским взглядом на мир, часто воспринимает свои проблемы и беды как нечто уникальное или особенное. Между тем вопросы межнациональных отношений, так называемой этнической преступности, ксенофобии и национализма, о которых так много стали говорить в этом году, наглядно демонстрируют, что Россия уже стала частью Европы, правда не в том смысле, который обычно придают понятию «европеизация». Но ведь и Европа меняется, теряя привычный толерантный, уютный, «плюшевый» облик. В уходящем году эти перемены были особенно быстрыми и очевидными.
Президент Франции Никола Саркози и министр внутренних дел Брис Ортефё вряд ли болеют за московский «Спартак». Но их недавние действия по отношению к обосновавшимся во Франции нескольким тысячам восточноевропейских цыган наверняка понравились бы российским футбольным фанатам и националистам, собравшимся 11 декабря на Манежной площади под простым, но зажигающим многие сердца лозунгом «Е**ть Кавказ, е**ть!». Хотя французские власти соблюли формальные приличия и даже дали на дорогу депортированным цыганам что-то вроде отступных,
логика у ребят с Манежной и обитателя Елисейского дворца одна и та же: представителей беспокоящих этнических групп следует тем или иным способом убрать с глаз долой.
Можно вспомнить и другие события уходящего года, заставляющие говорить о закате евротолерантности. Это высокие результаты национал-радикалов на выборах в парламенты Нидерландов, Швеции и Венгрии. Это довольно широкая поддержка, которую получил в Германии политик и банкир Тило Саррацин, опубликовавший неоднозначную книгу «Германия самоликвидируется» с резкой критикой мусульманской общины своей страны. Это высказывание канцлера ФРГ Ангелы Меркель о провале нынешней модели мультикультурализма. Это результаты ряда опросов общественного мнения, показывающие рост ксенофобских настроений даже в таких странах, как спокойная провинциальная Чехия, где около 75% опрошенных назвали мусульман «проблемным» меньшинством. При этом доля последователей ислама в этой стране не достигает и 1%, так что абсолютное большинство чехов вряд ли вступало у себя дома в тесный контакт с мусульманами…
Оценивать все эти явления, как, скажем, и московские события на Манежной, можно по-разному. Наиболее распространены две полярно противоположные реакции — «Это отвратительная ксенофобия, с ней нужно всячески бороться» и «Взялись, наконец, за ум, давно пора показать этим (нужный этноним вставить), кто в доме хозяин». То и другое – выстрелы «в молоко». Первое, поскольку ксенофобия, увы, чувство естественное. Настороженность по отношению к чужакам заложена в нас, стадных животных, на биологическом уровне. Можно «любить хачапури» (как было написано на одном из плакатов во время недавнего московского митинга под лозунгом «Россия для всех»), но очень сложно (да и вряд ли нужно) избавиться от деления мира на свое и чужое, близкое и далекое – в национальном, культурном, политическом или ином плане. Но культура и цивилизация заставляют (или по крайней мере должны заставлять) человека обуздывать многие свои инстинктивные реакции, в том числе и агрессию по отношению к тем, кого он считает принадлежащими к «чужой стае». Обуздывать до такой степени, что проявлять эту агрессию становится неприличным, а избегать ее – естественным. Примерно как чистить зубы или принимать душ – это ведь тоже заложено в нас не природой, а культурой и привычкой. Так что
бороться следует не с ксенофобией (это заведомо бесполезно), а с причинами, по которым общество перестает быть цивилизованным, позволяя ей вылезать наружу.
А причины эти чаще всего далеки от того, о чем кричат национал-популисты от Москвы до британских морей. Этнокультурный национализм вообще очень склонен к упрощениям и созданию фантомов. «Чеченские бандиты», «русские пьяницы», «чванливые поляки», «хитрые евреи», конечно, существуют в природе как отдельные люди. Но они же являются стереотипами, если видеть в каждом чеченце бандита, в каждом русском пьяницу, в каждом поляке гордеца, а в каждом еврее хитрого обманщика. Правда, такой взгляд более удобен: ведь он позволяет не вникать в детали сложных проблем. Почему в Западной Европе первое поколение иммигрантов из стран Ближнего Востока и Северной Африки искренне пыталось интегрироваться в европейское общество, но дети этих людей все чаще заявляют о верности своим культурным и религиозным корням и выражают неприязнь и ненависть к Европе, в которой родились и выросли? Почему цыгане, веками живя в европейских странах, остаются одним из самых бедных и необразованных меньшинств Старого Света? Почему во Франции и Италии есть кварталы (а в России уже целые регионы), где о действии законов соответствующей страны можно говорить лишь с большой долей условности?
Национал-популизм дает на подобные вопросы обманчиво простые ответы: потому что «они» такие. Хотя «они», как и «мы», все довольно разные. Потому что у «них» другой «менталитет» (это одно из слов, затертых до почти полной потери смысла, а потому удобных: им можно объяснить все что угодно). Потому что «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись» (и плевать, что Киплинг написал это сто с лишним лет назад, в совсем другом, давно исчезнувшем мире). Среди таких незамысловатых «истин» очень легко скрыть подлинные ответы. Например, тот, что влиятельность или опасность любых диаспор (и вообще групп с особым статусом — той же мафии) обычно основывается на слабости и/или коррумпированности общественной и государственной системы, в рамках которой эти группы действуют.
Слабая система неспособна добиться равного и всеобщего применения закона. В коррумпированной системе несоблюдение законов приносит чиновникам прямые выгоды.
Если государство не в состоянии добиться того, чтобы все его граждане, вне зависимости от происхождения, владели государственным языком, – это слабость. Если государство отпускает из-под стражи подозреваемого в уголовном преступлении, потому что за него попросили «уважаемые люди», – это коррумпированность. И совершенно неважно, какого рода-племени гражданин, не желающий владеть государственным языком своей страны, и откуда родом «уважаемые люди», просящие за преступника. Важно другое: общество, в котором возможны подобные вещи, либо не имеет принципов, которые оно готово отстаивать, либо не имеет воли, чтобы добиться реализации этих принципов. Когда-то Рим погубили не варвары – он выродился сам, а варвары просто сделали то, что им позволили сделать.
