Замирение между Кадыровым и Ямадаевыми объясняется вовсе не тем, что Ямадаевы удостоверились в непричастности главы Чеченской республики к убийству лидеров их клана. Мы вообще можем сколько угодно фантазировать насчет незыблемых традиций кровной мести и прочего «ока за око», но наши фантазии не имеют под собой почвы в тех сложных условиях, в которых существует чеченское общество, вовсе не управляемое привычными мотивами, соображениями и известными нам по книжкам обычаями.
Поэтому дело не в том, что Исе Ямадаеву доказали, что Рамзан Кадыров не имеет отношения к убийству его братьев. Неверно было бы и пытаться представить дело так, что Кадыров просто «купил» младшего Ямадаева, возвращая ему «бизнес в Гудермесе». Речь идет о соглашении между соперниками, существующими в другом, отличном от наших представлений измерении — отчасти архаичном, отчасти неотъемлемо вписанном в российскую действительность.
Это соглашение далеко не равноправно: одержавший верх Кадыров принимает проигравших Ямадаевых в свой лагерь.
Как выразился Иса, «я готов всеми силами и имеющимися у меня возможностями быть его соратником». И это очевидным образом консолидирует Чечню. Разумеется, такое соглашение не может не сказаться на внутрироссийских делах.
Вряд ли заведомо более слабым сторонам, которым не посчастливилось попасть в конфликтную ситуацию с любой из влиятельных чеченских «семей», есть такая уж большая разница, стали ли их оппоненты более едиными, чем ранее. Во всяком случае, в коммерческой сфере — до определенного уровня — российское право и поддерживающие его исполнение силовые структуры никогда не обладали необходимым авторитетом для исполнения третейской роли в вопросах взаимодействия с северокавказскими бизнесменами.
В общероссийской политике решение Кадыровым проблемы Ямадаевых — именно такое, не вполне представимое, если руководствоваться нашим здравым смыслом и понятием о праве, если угодно, по-настоящему «индейское» решение, — делает его фигуру еще более внушительной.
Горькие шутки о том, что хорошо было бы сделать Кадырова российским президентом, да вот нельзя, остаются, конечно, шутками. Но зависимость российской политической элиты от чеченского лидера — неявная и отрицаемая, прежде всего им самим, — может вырасти. Хотя бы потому, что в остальной российской политике не водится ничего по своему накалу сравнимого ни с такой враждой, ни с таким соратничеством.
Безусловный выигрыш России лежит скорее в репутационной сфере. Все-таки практиковавшиеся расстрелы Героев России в Арабских Эмиратах или в центре Москвы, под окнами Белого дома, совершенно не способствовали созданию образа могучей державы.
Теперь этих эксцессов можно будет избежать. И о правилах поведения удобнее договариваться с одним легитимным центром силы. Правда, тут возникает другая проблема: этот самый центр может стать чересчур сильным для Москвы. Рычаги, в первую очередь связанные с историей братьев Ямадаевых и позволяющие если не властвовать, то хотя бы разделять, будут утеряны. Так что, кому в этих переговорах будет удобнее договариваться на своих условиях, вопрос, который может разрешиться неприятным для федерального центра образом.