Неделю назад организаторы «Славянского гей-парада» подали в суд на московскую мэрию, которая запретила их мероприятие. Очевидно к осени их иск рассмотрят, причем результат рассмотрения можно предсказать заранее: ЛГБТ-активисты проигрывают регулярно с 2006 года. И нынешняя жалоба тоже выглядит скорее публичной акцией — попыткой забить гол престижа в заведомо проигранном матче. Сам гей-парад был опять сорван, не помогло даже «Евровидение», к которому его приурочили: западные СМИ упомянули, как ОМОН заметал участников парада на Воробьевых горах, но всерьез потеснить в заголовках Александра Рыбака не удалось. В Питере, правда, власти не стали разгонять шествие из сотни гей-активистов, однако там шли только по тротуару и безо всяких лозунгов, как обычные пешеходы, так что это тоже не тянет на свободу собраний. На самом деле,
провал гей-парадов в Москве — это правильно. Гей-парада в России быть и не должно. Правда не потому, что, как утверждают некоторые солидные мужи консервативного толка, «есть люди, а есть педерасты». Гомосексуалисты — такие же люди, как и все, но дело в том, что наша публика в массе своей категорически не признает этого простого факта.
Успешный гей-парад был бы просто обманом, так как создавал бы впечатление, что российское общество терпимо к гомосексуализму — а нет ничего дальше от правды.
Проблема до конца не решена даже на Западе. Харви Милка убили всего лишь в 78-м, а ВОЗ исключила гомосексуализм из списка психических расстройств в 1990-м. Гей-браки пока по-прежнему воспринимаются как экзотика вроде легализации марихуаны, и однополые семьи нередко считаются нежелательными соседями, которые способны плохо повлиять на детей — из-за этого «нормальные» семьи могут и переехать.
Тем не менее в западных странах для выхода из тени есть реальная основа. Средний класс, решивший вопросы выживания, занялся самоидентификацией, что создает базу для терпимости: ведь если сегодня ты не принял кого-то, завтра не примут тебя. Хотя
избрание первого цветного президента США вызвало огромный резонанс, никто толком не заметил другое столь же знаковое событие: Йоханна Сигурдардоттир в Исландии стала первой в мире главой государства, не скрывающей своей гомосексуальной ориентации.
Впрочем, в каком-то смысле безразличие к этому факту оправдано: выбирали Йоханну не за ее половые пристрастия, которые исландцев интересовали во вторую, если не в десятую очередь.
У нас попытка геев добиться признания напоминает мечту скакнуть из феодализма сразу в коммунизм, минуя промежуточную стадию капитализма. Россия вообще полна дискриминации — национальной, политической, этнической, половой, социальной — и с гомосексуализмом ситуация едва ли не хуже всего. Можно допустить, что в президенты России выберут татарина или даже женщину, но Харви Милка у нас представить просто невозможно. Передача «Наша Раша» радует аудиторию скетчами про «единственного в мире фрезеровщика с гомосексуальной ориентацией», однако на самом деле от них впору плакать, а не смеяться. Юмор этих скетчей держится на допущении, что простой россиянин может быть открытым геем, а эта идея заведомо абсурдна.
Гомосексуализм в России приемлем только в шоу-бизнесе, и то в гомеопатических дозах. Однако шоу-бизнес — это бахтинский карнавал, который противопоставляется обычной жизни. Относительно нормально простые гомосексуалисты могли бы чувствовать себя в рамках среднего класса, но и там можно нарваться на гомофобов, которые к тому же, в отличие от Запада, будут чувствовать за собой поддержку массового общественного мнения. К тому же наш средний класс — это резервация, которая не имеет доступа к публичному пространству.
Геи могут жить спокойно, пока они сидят по своим углам, но на любую их публичную акцию готовы сбежаться тысячи активистов, которые с удовольствием отколотят «содомитов». ОМОН здесь еще не худший вариант — его хотя бы формально сдерживает закон.
Гей-парады, конечно, ставят проблему «курица или яйцо»: с одной стороны, общество не готово принимать гомосексуалистов, с другой — как им тогда изменить ситуацию? Тем не менее в целом попытки сделать «как на Западе» выглядят иррациональными, потому что ведут не к увеличению терпимости, а, наоборот, нагнетают конфронтацию. Гей-парад в России возможен только по санкции сверху, но и сама вертикаль власти не способна изменить то, что происходит в головах у ее подданных.
Даже если Кремль в припадке либерализма санкционирует ЛГБТ-акцию, это только еще больше озлобит консервативно настроенную публику, которая вообще не уверена, стоило ли отменять статью УК за мужеложство.
Когда лучшая перспектива — пиррова победа, стоит задуматься, нужно ли лезть в бой.
Оплоты гомофобии вроде Ирана или Саудовской Аравии способны навести на унылые мысли, что ситуация, может, вообще никогда не изменится. Однако нелюбовь к геям имеет смысл сравнить с антисемитизмом, история которого дает повод для осторожного оптимизма. Сейчас в России к евреям отношение, слава Богу, уже не то, что даже лет сорок назад, не говоря уже о XIX веке: нелюбовь к ним у старшего поколения и молодежи поглупее могла сохраниться, но дискриминации на государственном уровне больше нет. Этот сценарий вполне может сработать и для сексуальных меньшинств. Другое дело, что с антисемитизмом процесс потребовал десятилетий, и вряд ли с геями будет сильно быстрее. На внутренние подвижки в обществе нужно время, и никому еще не удавалось поторопить косную клячу истории.