Цивилизация
Премьер-министр Ирландии Брайан Коуэн заявил на саммите Европейского союза в Брюсселе, что не позднее будущей осени вновь вынесет на референдум в своей стране вопрос о ратификации Лиссабонского договора о реформе структур ЕС. Того самого договора, который ирландцы несколько месяцев назад уже отвергли на точно таком же референдуме. Сколь пышны бы ни были словесные кружева, которыми окружено это решение, общего впечатления они не меняют:
правительство Ирландии в союзе с руководством ЕС пытается не мытьем, так катаньем добиться от непокорных ирландцев нужного решения. Собственно, почему? И, с другой стороны, чем же так не мил Лиссабонский договор большинству ирландцев? И только ли им одним?
Заявление премьера Коуэна – хороший повод вернуться к вопросу о еврооптимизме и евроскептицизме, сути и перспективах каждого из этих мировоззрений (ведь речь идет скорее именно о мировоззрениях, чем об оформленных политических течениях). И о том, что каждое из них несет нынешней Европе.
Лиссабонский договор – сокращенный и доработанный вариант евроконституции, «похороненной» французами и голландцами в 2005 году на референдумах, аналогичных ирландскому. (С тех пор Ирландия осталась единственной из стран ЕС, где закон требует всенародного голосования для решения подобных вопросов; в остальных 26 государствах Союза теперь достаточно ратификации европейского договора парламентом). Он предусматривает определенные, хоть и не самые радикальные, шаги по централизации ЕС, который, объединяя уже почти три десятка стран, стал очень рыхлой и трудноуправляемой организацией. В частности, будут введены должности президента и министра иностранных дел Евросоюза, сокращено до 15 число членов Еврокомиссии (фактического правительства ЕС), упрощен порядок принятия решений в руководящих органах Союза. Всё это довольно далеко от строительства некой европейской империи с единым сильным центром, но, тем не менее, Лиссабон – шаг в сторону федерализации Европы. Именно поэтому Брюссель добивается одобрения договора во всех без исключения странах Союза: в противном случае на горизонте возникает призрак «Европы разных скоростей», требующей пересмотра всего нынешнего европейского проекта. Но именно
федерализация Европы вызывает возражения и опасения в некоторых странах ЕС.
Ирландия стала одной из них. Активисты организаций, выступавших перед июньским референдумом против ратификации Лиссабонского договора, говорили об угрозах, которые этот документ несет суверенитету страны. Среди таких угроз называлось вышеупомянутое сокращение числа еврокомиссаров, которое могло бы лишить Ирландию голоса в европейском кабинете министров (сейчас своего представителя в Еврокомиссии имеет каждая страна ЕС). Много говорилось и о возможных изменениях налогового режима, и о перспективах унификации европейского законодательства, в результате чего в консервативной католической Ирландии, как в большинстве остальных стран ЕС, могли бы быть разрешены аборты. Нельзя сказать, что эти угрозы представлялись жителям Ирландии столь страшными, однако у большинства из них сложилось неприятное ощущение внешнего вмешательства в дела небольшой страны, попытки навязать ей чуждые представления, ценности и институты. Именно это ощущение, во многом иррациональное, ирландским сторонникам евроинтеграции тогда развеять не удалось, и референдум они проиграли. И именно это ощущение, пожалуй, остается главным препятствием на пути к действительно единой Европе – далеко не только в Ирландии.
В отношении большинства стран ЕС более или менее верна формула «левые еврооптимисты против правых евроскептиков».
Социалисты и социал-демократы, как правило, являются активными сторонниками евроинтеграции, видя в ней способ распространения модели западноевропейского социального государства на всю Европу и одновременно эффективное средство борьбы с национализмом, фашизмом и ксенофобией. Правые политические силы, напротив, более скептичны, полагая, что интернациональная и космополитичная евробюрократия во многих случаях угрожает суверенитету отдельных стран, их экономическим интересам и культурному своеобразию. Многие правые и ультраправые (например, Народная партия в Дании или Партия свободы в Австрии), упирая на ограничение иммиграции, считают, что ЕС делает в этом плане слишком мало, и что отдельные страны способны более эффективно, чем Союз в целом, ограничивать наплыв «нежелательных» иностранцев. Однако сама проблема евроинтеграции почти никогда не является центральным пунктом программы тех или иных политических сил, за редкими маргинальными исключениями (например, британская Партия независимости – United Kingdom Independence party).
Соотношение сил сторонников и противников ускоренной интеграции в разных странах ЕС неодинаково.
В большинстве крупных стран Западной Европы, входящих в Евросоюз еще с тех времен, когда он был скромным «Европейским сообществом угля и стали», позитивное (хоть и не восторженное) отношение к ЕС однозначно преобладает и разделяется сторонниками как левых, так и правых партий.
Оплотами же евроскептицизма парадоксальным образом являются те, как правило, небольшие страны, которые, как Ирландия, немало выиграли от членства в Союзе благодаря щедрым дотациям последнего и либерализации европейского рынка. Особый случай – Великобритания, на которой, кстати, членство в ЕС тоже отнюдь не лежит тяжким бременем: еще при Маргарет Тэтчер Лондон добился для себя ряда исключений при внесении средств в общеевропейские фонды. Видимо, сказывается «островное мышление» и британские исторические традиции: для многих обитателей Соединенного Королевства Евросоюз остается сомнительной континентальной выдумкой, возникшей, прежде всего, благодаря послевоенному сближению Франции и Германии. Британские консерваторы, имеющие отличные шансы выиграть следующие парламентские выборы, сделали децентрализацию одним из своих программных лозунгов, и для них ЕС – бюрократический колосс, далекий от местных интересов и нужд, в роли защитников которых хотят выступать тори.
Любопытный феномен – восточноевропейский евроскептицизм. Его символом может служить нынешний президент Чехии Вацлав Клаус, сделавший борьбу, как он выражается, с «европеизмом» одним из своих политических приоритетов.
Клаус – консервативный экономист, автор чешских экономических реформ начала 90-х – относится к числу тех европейских правых, которые не против общего рынка, но считают излишней далеко идущую политическую интеграцию ЕС – в первую очередь, единую внешнюю и оборонную политику. На этой почве президент Чехии переругался со всей пражской политической элитой, ведь не только социал-демократическая оппозиция, но и нынешнее правоцентристское правительство занимают куда более проевропейские позиции. Тема «Клаус и Европа» не сходит со страниц чешских СМИ сейчас – накануне 1 января, когда Чехия на полгода станет страной, председательствующей в ЕС. Недавний визит Вацлава Клауса в Ирландию обернулся небольшим скандалом: чешский президент встретился там с лидером ирландских евроскептиков Декланом Гэнли и высоко отозвался о нем, после чего был обвинен правительством Ирландии во вмешательстве во внутренние дела их страны. Позднее, уже дома, Клаус шумно разошелся с некогда основанной им Гражданской демократической партией, которая кажется ему недостаточно евроскептической. Теперь Прага полнится слухами о том, что президент намерен создать собственную политическую силу. Чехия же благодаря Клаусу приобрела репутацию своего рода восточного бастиона евроскептицизма. (Кстати, это единственная страна ЕС, где Лиссабонский договор еще не рассматривался парламентом).
Конкуренцию Клаусу по части недоверия к Евросоюзу, впрочем, может составить его польский коллега Лех Качиньский. Он пока так и не подписал Лиссабонский договор после ратификации его парламентом Польши.
Высокое положение обоих президентов делает проблему восточноевропейского евроскептицизма, возможно, несколько более «выпуклой», чем она того заслуживает. Тем не менее взгляды Клауса и Качиньского отражают состояние умов не столь уж малой части чешского и польского обществ. Эти люди, с одной стороны, несколько разочарованы довольно скромными переменами, которые принесли их странам 4 года пребывания в ЕС, а с другой – опасаются, что дальнейшая централизация Евросоюза приведет к вытеснению этих стран на европейские политические задворки. Решать судьбу Европы в таком случае, по мнению евроскептиков, будут «большие и сильные», прежде всего Германия, к которой многие чехи и поляки питают по историческим причинам неоднозначные чувства.
Нынешний экономический кризис ставит восточноевропейцев, как и другие европейские страны «второго ряда», в особенно сложное положение. Польша и Венгрия уже обратились за крупными кредитами к МВФ. Латвия терпит экономическое бедствие и не исключает дефолта в начале будущего года. В весьма сложном положении оказалась и «мятежная» Ирландия. В этих условиях высказывания лидеров ЕС, выдержанные в духе лозунга «В единстве наша сила», находят все больше благодарных слушателей. Фонды ЕС становятся для жертв кризиса чем-то вроде спасательного круга. Поэтому нельзя исключать, что за 9 месяцев, остающихся до повторного референдума, ирландскому правительству при активной поддержке Брюсселя удастся убедить в достоинствах Лиссабонского договора такое число своих сограждан, которое будет достаточным для получения долгожданного «да». Хотя такое «да» и будет выглядеть несколько вымученным, но тут уж не до красоты...
Иное дело, что от успешности общеевропейских усилий по преодолению кризиса теперь будет зависеть гораздо больше, чем исход голосования в Ирландии.
Если кризис окажется глубоким и затяжным, неизбежно падение популярности интеграционного проекта, который очень многие европейцы воспринимают именно как своего рода страховку, защиту на случай серьезных проблем.
В этом случае все ухищрения, направленные на спасение Лиссабонского договора, могут оказаться пустой дипломатической игрой, а евроскептицизм обретет второе дыхание и новых, возможно, куда более боевых лидеров.
