Цивилизация
«Папа, я на этой неделе не буду ходить в школу, наступило время борьбы». Девочки и мальчики из хороших семей ставят своих родителей в известность о том, что они идут на баррикады. В начальных классах дети на уроках выводят под руководством учительниц плакаты и растяжки, с которыми они потом пройдут маршем по улицам. На площадях городов митингуют студенты и учителя, университеты, школы и даже детские сады оккупированы в знак протеста. Газеты обещают новый 1968 год, «студенческую революцию», а со всех концов Италии в Рим направляются десятки специальных поездов и автобусов на всеобщую демонстрацию, совмещенную 30 октября с всеобщей забастовкой. Идет великий крестовый поход против реформы школы.
Реформа Джельмини — по имени министра образования Марии Стеллы Джельмини, 35-летней (возраст для Италии шокирующе юный) ярой сторонницы премьера Сильвио Берлускони, поначалу не обещала ничего особенного. Каждый министр образования, правый или левый, пытается переделать школу, каждый сталкивается с огромным сопротивлением и каждый не добивается почти ничего.
По вопросам образования общественное мнение неизбежно раскалывается, проверенных решений здесь нет, и то, что одним кажется разумным организационным решением (вроде ЕГЭ), другим представляется кошмарным извращением, да и на практике применение самых благих идей часто оборачивается абсурдом.
Серьезная очкастая Мария Стелла (которую, правда, недоброжелатели сразу записали в любовницы Берлускони, но их в правительстве уже «насчитали» не меньше четырех) предложила вернуть в начальные классы единого учителя (приблизительно как в старой советской школе, этакую «вторую маму»), который бы вел все предметы, за исключением иностранного языка и музыки. Кроме того, она потребовала от издательств не переиздавать учебники чаще, чем раз в пять лет, а возможные дополнения выпускать отдельно (чтобы избежать трат на книги, которые в старших классах доходят до нескольких сотен евро, и некоторые банки даже начали предлагать особую форму потребительского кредита на учебники), и ввела давно упраздненные оценки за поведение, пытаясь таким образом бороться с все растущим хулиганством в школах. Плюс, разумеется, сокращения преподавательского состава, завещанные еще левым правительством Проди и выражающиеся не столько в увольнениях (запретное в Италии слово), сколько в незамещении постепенно уходящих на пенсию учителей.
Меры если и не разумные, то вполне обсуждаемые. Кому-то по душе «вторая мама», а кто-то (в основном опираясь на плохие воспоминания собственного детства) предпочитает, чтобы чадо уже в шесть лет моталось из класса в класс каждый час, лишь бы не зависеть от расположения одного-единственного учителя. Но обсуждать никто ничего не захотел. Простаивавшая с весенних выборов машина оппозиции завертелась на полную мощь. Сенат обсуждал реформу под крики демонстрантов снаружи и депутатов внутри, часть левых упорно пыталась сорвать голосование, чтобы перенести его на 30 октября, день забастовки, когда давление масс стало бы невыносимым. Лидер крупнейшей оппозиционной Демократической партии Вальтер Вельтрони предложил «единственно возможный компромисс»: Джельмини отзывает реформу, и начинаются переговоры.
Министр уперлась, и Берлускони встал на ее сторону, пообещав послать полицию в школы, чтобы обеспечить выполнение ими своих функций. И тут уже борьба пошла не на жизнь, а на смерть: премьер посягнул на святое.
Столкнулись уже не два видения школьных проблем, а два мировоззрения. 1968 год, в самом деле, начался в классах и аудиториях и, обрушив старую репрессивную и классово сегрегированную школу, перевернул все общество.
Лицеи крупных городов до сих пор бережно хранят память о временах дубинок, перманентной оккупации классов и крови в рекреациях. И немногие даже сорок лет спустя отваживаются вспоминать о негероической стороне той эпохи, когда все делились на «коммуняк» и «фашиков» и отчаянно мутузили друг друга. А те, кто просто хотел учиться, либо эмигрировали в частные школы, либо осторожно пробирались по стеночке, чтобы не попасться на глаза политическим вожакам.
Для интеллигенции это вообще поворотный исторический момент, и многие 50-60-летние до сих пор своим положением обязаны вождизму лицейских времен. Именно с тех пор оценки за поведение стали считаться чуть ли не признаком диктатуры, а непосещение школы — неделями, месяцами — не карается ни вызовом родителей, ни красными чернилами в дневнике, ни, упаси боже, исключением.
В некоторых шикарных лицеях Рима и Милана (речь все время идет о государственных школах, в которых учиться считается престижнее, чем в частных) до сих пор проводится ежегодная оккупация (не считая экстренных случаев), когда уроки отменяются, а ученики митингуют и ночуют в спальных мешках в спортзале, куря траву и возбуждая друг друга призраком фашистской и полицейской опасности. Попытка возразить, что это, по меньшей мере, непедагогично (не говоря уже о том, что люди платят налоги для того, чтобы школы работали, а не наоборот), грозит общественным остракизмом. Вся эта довольно смешная, если смотреть со стороны, система поддерживается ностальгией родителей и корпусом учителей, одним из самых организованных секторов госслужащих, почти полностью монополизированным левыми профсоюзами. (На юге Италии, где работы нет, место учительницы — одно из самых распространенных вознаграждений политиков своим клиентам, что привело к невероятному раздуванию штатов при одновременном катастрофическом сокращении уровня обучения).
Праздник непослушания 60-х уже подвергся ревизии во Франции, где Николя Саркози во время предвыборной кампании обрушился на него с яростью и пообещал, что если его изберут президентом, ученики снова начнут вставать при появлении учителя (что считается признаком авторитарного государства).
Мария Стелла Джельмини тоже полагает, что в 1968 году ничего хорошего не было и заявляет о том, что «переменка длиной в сорок лет закончилась». И тут уже никому не важно, лучше ли иметь одного учителя или нескольких, и с какой частотой надо переиздавать учебники. Волна протеста, впрочем, умело организованная профсоюзами и крайне левыми, оказалась столь многообещающей, что лидер Демократической партии Вальтер Вельтрони, Вельтрони, кресло под которым сильно шатается, решил исправить свою репутацию «умеренного» и «разумного» левого и возглавил многотысячную демонстрацию против реформы школы в Риме, по старой коммунистической привычке прочитав полуторачасовой доклад о том, как плох Берлускони.
Правда, даже многие левые эксперты признаются, что реформа Джельмини вовсе не так уж плоха, даже наоборот, и что никаких голодных преподавателей, уволенных жестоким министром, не предвидится. Некоторые родители втихую сетуют на то, что из-за переизбытка учителей детям придумывают все новые и новые занятия, а после восьми часов в школе им приходится еще делать уроки, и высказывают некоторое недоумение при получении от преподавательниц детского сада повесток на оккупацию учебного заведения. За малолетством учеников учительницы вербуют старшее поколение, которое не отваживается возразить, отчасти в силу воспитания, а отчасти, опасаясь мести преподавателей своим чадам. И вот по улицам Болоньи маршируют малолетки, трогательно скандирующие «Джельмини, не отнимай у меня любимую учительницу» (лицеисты митингуют под более политизированные лозунги типа «долой диктатуру Берлускони»). А родители покорно залезают в спальные мешки в спортзале, вспоминая молодость и время от времени звоня домой, чтобы узнать, как там дети, оставленные под присмотром бэби-ситтера во имя борьбы за свободу.
Автор - обозреватель La Stama
