Цивилизация
Внешне ничего не изменилось. Толпы русских покупательниц маршируют по via Montenapoleone, разглядывая осенне-зимнюю коллекции гламурных марок, на Лазурном берегу риэлтерские агентства вывешивают объявления о продаже вилл на русском, а производители плитки, туфель и кухонь пакуют свой товар для отправки в Россию во все возрастающих количествах.
Кавказ далеко, разбираться в тонкостях постсоветской национальной политики тяжело, и даже представители политической элиты с экрана, случается, заявляют, что в Осетии и Абхазии живут этнические русские, и понятно, что они хотят быть с Россией. И все-таки что-то неуловимо изменилось.
«Вы из России? Что там с Грузией? Дурная история, очень нехорошая». И взгляд, сочувственный и в то же время изучающий, проверяя, не торчит ли у тебя из кармана боеголовка СС-20, и вздох облегчения, когда выясняется, что русские тоже бывают нормальные и не кидаются на первого встречного, и даже иногда не согласны со своим правительством.
Так уже было — для тех, кто помнит – во времена СССР, когда обладатели «краснокожей паспортины» на Западе должны были в самом простом повседневном общении преодолевать первый барьер недоверия и объяснять, что, как пел в то время Стинг: «Русские тоже любят своих детей».
Русских снова начинают опасаться. Проблема не в пропаганде, как считают в Москве, привычной к тому, что газеты, а уж тем более ТВ, просто так ничего не скажут. Западные журналисты были и в Гори, и в Цхинвали, по крайней мере, пока Южная Осетия не закрылась от мира и перестала пускать прессу, НКО вроде «Врачей без границ» и дипломатов, и добросердечная европейская публика готова жалеть всех – тем более что грузин и осетин она не очень различает. Проблема не в политиках, особенно в Италии, где Берлускони, чтобы не огорчить «друга Владимира» (и не признать, что он в нем ошибся), вообще отмалчивался две недели и даже не послал своего министра иностранных дел на саммит ЕС. Министр остался на Мальдивах и оправдывался, что современные средства связи позволяют ему работать откуда угодно, а на следующем саммите яростно защищал Совет Россия — НАТО, созданный в свое время под патронажем итальянского премьера, за что заслужил похвалу от Дмитрия Рогозина. Правда, совет на следующий же день заблокировала сама Москва, но вряд ли в Европе можно отыскать более пророссийски настроенное правительство.
Интеллигенция же вообще симпатизирует России, исходя из того, что враг Америки всегда прав по определению.
И все же холодок становится заметнее, и к нему примешивается разочарование от того, что снова придется жить в мире, где есть друзья и враги, где трагедии происходят не в каком-то далеком третьем мире, с которым так удобно быть солидарными, послав с дивана SMS в помощь голодающим, а на пороге Европы, что история не закончилась, как казалось после падения Берлинской стены, а пошла по второму кругу, где снова и угрозы, и ракеты, нацеленные друг на друга, и боязнь, что русские отключат газ.
Для европейцев – не правительств, а так называемых обычных людей — после 1991 года не подлежало сомнению, что когда-нибудь, пусть и нескоро, Россия станет частью Европы.
Это же русские, белые, христиане, образованные, они спутник запустили в космос и лучшие математики в мире, не арабы какие-нибудь, и литература у них великая, и даже заблуждения у нас общие были вроде коммунизма. А теперь знакомый профессор истории говорит, что практически прекратил общение с российскими коллегами: «Раньше у нас было много общего, не потому, что мы всегда соглашались друг с другом, но ценности и понятия были совместимы. После танков в Грузии все кончилось. Мы словно говорим на разных языках».
Танки для европейца – вещь неприемлемая. После великого испуга Второй мировой войны, после 50 лет страха перед «казаками, которые будут поить коней в фонтанах Ватикана», пацифизм стал не только декларируемой основой европейской политики, но и закрепился на почти генетическом уровне. То, что не простили США в Ираке, не прощают и Москве.
Если ты не смог договориться, если на первый же выстрел (вопрос, кто начал, который так волнует Россию, здесь не очень интересует публику) ответил в десятикратном размере, то ты такой же, как Буш, и это в европейских странах вовсе не комплимент.
Во время перестройки в глазах среднего европейца русские были хорошими, и все готовы были вот-вот принять блудных сыновей от коммунизма. В 90-е они были несчастными, и все жалели голодных бабушек, безработных профессоров и жертв русской мафии. В 2000-е они были смешными, со своими пачками денег, бешеным шопингом и сомнительными манерами нуворишей. Но ко всем этим суждениям всегда примешивался снисходительный тон: ну, что вы хотите после семидесяти лет изоляции, привыкнут, научатся, мы тоже не сразу стали воспитанными и демократическими, дай им время, и тоже смогут выбирать правильных политиков и элегантно завязывать галстук. Теперь русских снова начинают бояться. Это тот самый страх, о котором тосковали многие в России, вспоминая добрые советские времена: страх того, кто сильнее тебя, и с кем нельзя договориться в силу отсутствия общего языка. Только не надо путать этот страх с уважением.
Автор — обозреватель газеты La Stampa
