Цивилизация
Заявление МИД России о прекращении социально-экономических санкций в отношении Абхазии, а также обращение народного собрания этого де-факто государства к международному сообществу и российскому парламенту с просьбой о юридическом признании снова актуализировали «абхазский вопрос». Для понимания его динамики и перспектив разрешения следует отказаться от нескольких ошибочных подходов, утвердившихся в последние годы в СМИ и экспертных кругах как в России, так и в зарубежных странах.
Сегодня грузино-абхазский конфликт (а формирование всей инфраструктуры абхазского де-факто государства стало главным следствием этого 14-месячного противостояния) рассматривается по преимуществу как российско-грузинский.
Такому пониманию помогли, с одной стороны, последовательное стремление грузинского руководства переформатировать конфликтное урегулирование, представив Грузию как жертву аннексионистских устремлений соседней державы. С другой стороны, этому способствовал крикливый российский агитпроп — здесь и все антигрузинские мероприятия 2001–2006 годов, и жесткая полемика с Саакашвили, и борьба с «оранжевой угрозой», и тезис Путина об «универсальном характере» косовского самоопределения. Как бы то ни было,
российские и грузинские пропагандисты сработали как одна команда. В результате их действий Абхазия перестала восприниматься как самостоятельный субъект и, если угодно, жертва конфликта.
Между тем ООН, несмотря на политическую гиперинфляцию ее роли, рассматривает Абхазию в качестве отдельной стороны конфликта.
Мало кто помнит, что в ходе грузино-абхазского вооруженного противостояния, по разным данным, погибло от двух до трех тысяч абхазов (в довоенный период численность абхазов в республике составляла 93267 человек). Совершенно игнорируется и тот факт, что в ходе войны в Абхазии главными ее участниками были не грузины из восточной части Грузии, а абхазские грузины (по различным оценкам, до 80% мужского грузинского населения Абхазии принимало участие в трагических событиях 1992–1993 годов). Все это, конечно же, не оправдывает те этнические чистки, которые были предприняты в отношении грузинского населения экс-автономной республики, включая и мирное население. Однако нельзя закрывать глаза и на то, что конфликт для Абхазии (с Кремлем или без него) является не в последнюю очередь попросту демографической проблемой (и даже демографической катастрофой). В этом плане говорить о «победе» абхазов в войне можно лишь условно, имея в виду военно-политический фактор. Таким образом,
фактор России для Абхазии — это гарантия невозвращения в Грузию и не более того.
Даже если представить, что российские миротворцы уйдут завтра с реки Ингури, это не решит вопрос о политической лояльности абхазов (равно как и армянского, и русского населения непризнанной республики, в абсолютном большинстве своем настроенного против Тбилиси).
Кстати сказать, позиция Москвы по Абхазии никогда не была константой. Здесь очень важен вопрос о санкциях против этого де-факто государства. В 1994–1995 годах Россия рассматривала Абхазию ни много ни мало как союзника Чеченской республики Ичкерия. Именно тогда была закрыта граница по реке Псоу. В реальности такое союзничество имело место в период грузино-абхазской войны, потом чеченские боевики меняли свою политическую ориентацию (в 2001 году Руслан Гелаев, поддержанный Тбилиси, совершал рейд против абхазов в Кодорском ущелье). Однако
обеспокоенная сепаратистским вызовом Москва в январе 1996 года продавила через структуры СНГ решение о введении социально-экономических санкций против Абхазии. Тогда это решение активно поддержала Грузия.
До 1999 года граница с Абхазией была «на замке». Мужчинам в возрасте 18–60 лет запрещалось переходить Псоу (это, между прочим, привело к своеобразной «гендерной революции» в непризнанной республике, поскольку женщины стали ответственными за выживание семей). Все это не вернуло Абхазию под юрисдикцию Тбилиси, а потому
после 1999 года Москва фактически прекратила режим санкций в полном объеме. В марте 2008 года этому лишь придали юридическую форму.
Впрочем, под юрисдикцию Тбилиси не привела абсолютно деструктивная позиция Кремля на выборах 2004 года (Кремль тогда поддержал экс-офицера КГБ Рауля Хаджимбу, а победил Сергей Багапш, которого наш агитпроп клеймил чуть ли не как «агента Грузии»). Тогда московские эмиссары тоже грозили Абхазии блокадой. Однако и в 1999-м, и в 2004 году Абхазия, с точки зрения Сухуми, из двух зол выбирала наименьшее. В марте 2006-го --октябре 2007-го абхазским винам был закрыт доступ на российский рынок. В 2007 году вводился временный запрет на экспорт абхазской сельхозпродукции в Россию (якобы по санитарным соображениям). Добавим сюда отнюдь не транспарентные отношения абхазских крестьян и российских таможенников и пограничников на Псоу… Таким образом,
идеализировать отношения России и Абхазии, равно как и рассматривать Сухуми в качестве марионетки Москвы, не приходится.
Москва стала ближе к Абхазии после 2003 года, когда непризнанные республики стали рассматриваться уже как единственный рычаг давления на Тбилиси. И то, что 6 марта Россия отменила санкции по отношению к Абхазии, лишь свидетельство банкротства надежд на решение «абхазского вопроса» с помощью Москвы. Проблема не в том, будет ли Россия проабхазской или прогрузинской. А в том, что сегодня абхазское общество (не только, подчеркнем еще раз, абхазы, но и представители других этнических общностей) не готово к интеграции в состав Грузии. Да, спору нет, Москва использует конфликт как инструмент для продвижения своих интересов. Но только этим конфликт грузин и абхазов не ограничивается. Пора наконец понять, что
Абхазия — это не платок, который можно переложить из одного кармана в другой. Без российской военно-политической поддержки непризнанная республика все равно будет сопротивляться интеграции в состав Грузии. Возможно, не так успешно или даже совсем безуспешно.
Однако такое сопротивление будет, равно как и поддержка со стороны северокавказских республик внутри РФ (особенно адыгоязычных субъектов, которых в составе России четыре).
Абхазия рассматривается (как и Карабах, и Южная Осетия) как тень Косова. Между тем Косово попало в фокус мировой политики только в 1998–1999 годах, в то время как ООН принимал резолюции по Абхазии уже в 1992–1993-м. До конца 1990-х Косово рассматривалось прежде всего в балканском контексте.
С самоопределением Косова или без оного Абхазия сделала свой выбор. Выбор жесткий и жестокий (учитывая этнические чистки 1993 года).
Но следует также обратить внимание, что эти чистки гораздо в меньшей степени коснулись Гальского района (где грузинское население соблюдало относительный нейтралитет). Именно туда вернулось порядка 55 тысяч грузин (это данные Тбилиси, по абхазским данным цифра составляет 70 тысяч человек). Сегодня в народном собрании Абхазии представлены 3 грузина из этого района (в Абхазии их предпочитают именовать мегрелами).
В чем может быть действительное влияние Косова на Абхазию? Самоопределение в Косово со всей определенностью актуализировало вопросы лояльности и идентичности. Сербы были готовы считать Косово своей территорией, но психологически они не были готовы к тому, чтобы албанец мог стать, например, министром или даже президентом общего государства сербов и албанцев. Сегодня Грузия много говорит о территории Абхазии, а Азербайджан о территории Карабаха. Но
насколько готовы Тбилиси и Баку к инкорпорированию новых граждан, которые до сего времени были не настроены даже обсуждать такую возможность? Насколько сегодня абхазы готовы не просто взять грузинский паспорт, но считать Грузию именно своей страной, а президента, сидящего в Тбилиси, своим президентом?
Между тем без ответов на эти фундаментальные вопросы решить «абхазский вопрос» (равно как и другие головоломки Южного Кавказа) не получится. С Путиным или без оного, с американским влиянием или без него.
Впрочем, никаких «домашних заготовок» от Кремля мы так и не дождались, хотя самое время их показать. Сегодня все споры внутри России ведутся между двумя крайними позициями. Признать немедленно, чтобы насолить США и показать место Грузии. Или не признавать, так как абхазские лидеры любят Путина, а значит, они против демократии и свободы. Однако сторонникам и первого, и второго подходов нет никакого реального дела до Абхазии и тех людей, которые там живут или вынуждены были покинуть эту республику. Между тем для того, чтобы выдавать «домашние заготовки»,
необходимо понять, чем так уж плох «казус Косова». И сделать это без экзальтации и истерик по поводу православных святынь.
На наш взгляд, разрешение конфликта в Косово плохо тем, что во главу угла мирного процесса был поставлен вопрос о юридическом определении статуса территории. Гуманитарные проблемы спорного региона никого всерьез не интересовали. Вопрос о том, какой флаг будет реять над Приштиной, стал основополагающим. Этот вопрос остается главным и в Абхазии. Между тем перенос акцента с вопроса о статусе на развитие экономики и социальной инфраструктуры территории был бы наиболее оптимален. Учитывая и предстоящие в 2014 году Олимпийские игры. Такой вариант позволил бы сначала решить повседневные вопросы людей, помог бы перевести их с режима «выживания» к развитию. А потом уже на этой основе было бы целесообразно решать статусные проблемы (какой флаг устанавливать над Сухуми).
Кто знает, возможно, посредством нормальной экономической кооперации Абхазия и пришла бы к идее общего государства с Грузией.
По крайней мере, так еще никто не пробовал. Раньше в Тбилиси все больше говорили о контроле над «сердцем Абхазии» (Верхним Кодори), правительстве для Абхазии «в изгнании» (но без абхазов) и операциях в Гальском районе. Главное с российской стороны — не сделать фатальных ошибок. Например, требовать признания Абхазии де-юре или говорить о ее включении в состав РФ. Мол, раз нам дали Олимпиаду, то возьмем и Абхазию! Такой экспансионистский подход точно вызовет у наших партнеров отторжение. Вместо жестких и не вполне продуманных авантюр Россия сегодня могла бы предложить действительно работающие схемы примирения, в основе которых будет не проблема статуса и юрисдикции, а права человека и социально-экономическая реабилитация, гуманитарное восстановление конфликтных регионов. Только в этом случае мы можем говорить не только об олимпийской, но и о политической победе России и об имеющихся у нас «домашних заготовках», которые будут базироваться на новой методологии и принципах решения конфликта.
Автор — заведующий отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа.
