Цивилизация
Напоминаю репертуар политического театра за последние 17 лет. Начало девяностых годы прошло под знаком киплинговской «Книги джунглей» с Ельциным в роли Акелы. Нечаянно народившаяся демократия предстала в образе человеческого детеныша Маугли. Верховный Совет являл собой сборище бандерлогов. Хасбулатов – Шерхан, ну и т.д.
Выборы 1996-го – «Карьера Артуро Уи» с тем отличием, что победил не Уи. Старый президент Догсборо, все-таки, вылез из глубокой ямы и сохранил за собой власть. В 2000-м году играли бессмертную комедию «Горе от ума» с очевидным распределением ролей.
Ельцин – Фамусов, Софья – электорат, Чацкий – Явлинский, Зюганов – Скалозуб, Репетилов и Загорецкий – Жириновский.Путин – выступил в роли Молчалина. Роль последнего, как и в пьесе, оказалась самой выигрышной.
Та предвыборная кампания, что развернулась на экране телевизора в 2004-м году, временами напоминала компанию горьковской ночлежки из пьесы «На дне». Путин тогда уже был вне конкуренции. И, возможно, он стал режиссером-постановщиком того спектакля. На роли обитателей ночлежки в пределах Садового кольца пробовались Хакамада (Барон и Настя), Рыбкин (Актер), Миронов (Лука), Малышкин (Пепел). Сатиным, которому ничего не надо было в этой жизни, смотрелся Жириновский, подначивавший всех претендентов и философствовавший в свое удовольствие. Вся слава вместе с электоратом досталась режиссеру-постановщику.
А какую пьесу наши «артисты» дадут в сезоне 2007/2008? Вот вопрос вопросов. Еще пару месяцев назад мне представлялся он открытым. А теперь очертания набирающей обороты политической борьбы все более напоминают перипетии очень известного сюжета.
Когда Владимир Путин в сто двадцать пятый раз сообщил о том, что он уходит и стали накатываться одна за другой волны моления о даровании стране Третьего срока, у меня сама собой возникла ассоциация с памятной сценой из «Ревизора».
Это та сцена, где захмелевший Иван Александрович рассказывает о том, как его все столичные чиновники просили и умоляли принять на себя руководство неким крупным Департаментом.
Из текста пьесы следовало, что многие из генералов находились охотники и брались, но подойдут, бывало, — нет, мудрено. После видят, нечего делать, — к нему, к Иван Александровичу. Тот нет-нет, не могу, не буду. Тут 35 тысяч одних курьеров. Это меньше, чем 65 тысяч художников, но, все-таки…
Помню как по мотивам этой сцены импровизировал свой монолог Аркадий Райкин: «Ивансаныч, Ивансаныч, просим, умоляем… Нет-нет, не могу, не буду, никогда…».
Чтобы так захмелеть, не обязательно перебрать алкоголя. Довольно одного безмерного и безразмерного почитания и поклонения. Если по улицам скачут и скандируют: «Просим, умоляем…», то, как тут не потерять представление о реальности.
Решено: играем «Ревизора». Я бы предложил следующее распределение ролей.
Сквозника-Дмухановского могли бы сыграть Зубков, или Лужков.
Последний — как более опытный актер. Первый – как исполнитель в большей степени актер лояльный и управляемый; Зубков отсебятины, к которой, бывает склонен увлекающийся Лужков, себе не позволит.
Напомним, каким представлялся Гоголю его персонаж: «Городничий, постаревший на службе и очень не глупый по-своему человек. Хотя и взяточник, но ведет себя очень солидно; довольно сурьезен; несколько даже резонер... Его каждое слово значительно. Черты лица его грубы и жестки, как у всякого, начавшего тяжелую службу с низших чинов. Переход от страха к радости, от низости к высокомерию довольно быстр, как у человека с грубо развитыми склонностями души».
Что до меня, я бы отдал эту роль Юрию Михайловичу. Мы, зрители, его лучше знаем как актера и его легко представляешь во всех коллизиях пьесы.
Кроме того, в Городничем уездного городка поражает уровень компетенции. Упущений в хозяйстве полно, но о них Сквозник-Дмухановский ведает лучше всякого аудитора, предположим, Счетной палаты. Он до тонкости их знает.
Он знает, что больные в богоугодных заведениях походят на кузнецов и курят крепкий табак, а колпаки на медработниках грязные. Он в курсе того, что в присутственных местах сторожа развели домашних гусей с маленькими гусенками. От его зоркого взгляда не ускользнула такая, казалось бы мелочь, как то, что в кабинете у судьи Ляпкина-Тяпкина над шкафом с бумагами висит арапник, выдающий в хозяине страсть к охоте. Знает, что тот берет взятки исключительно борзыми щенками. И насчет заседателя, от которого пахнет так, будто он только сейчас вышел из винокуренного завода, ему известно. И насчет учителя, показывающего ученикам зверские гримасы, ведомо. Вот, что значит настоящий хозяин города.
Я положительно вижу в этой роли, прежде всего, Лужкова. Хотя почему не Зубков? Впрочем, режиссеру-постановщику виднее. За ним последнее слово.
Судью Ляпкина-Тпкина могли бы сыграть в очередь большие юристы Устинов и Чайка. Дмитрию Медведеву подошла бы роль смотрителя училищ Луки Лукича Хлопова. Место попечителя богоугодных заведений Земляники занял бы Сергей Иванов.
На почту вместо Шпекина, про которого у Гоголя сказано: «Проныра и плут», можно было бы бросить Олега Павловского.
Бобчинский и Добчинский это, конечно, — Явлинский и Немцов. Они могут до исступления выяснять, кто первым сказал: «Э…», когда возникла угроза демократии.
Из Жириновского получился бы очень интересный Осип. Такого на русской сцене еще не бывало – помесь Ноздрева с Собакевичем. А не попробовать ли и Василия Ивановича Шандыбина? Тоже любопытный вариант.
Унтер-офицерскую вдову, которую выпорол то ли городничий, то ли она сама себя высекла, замечательно мог бы сыграть Эдичка Лимонов.
На роли Анны Андреевны и Марьи Антоновны можно было бы объявить кастинг. Вот хороший дуэт – Валентина Матвиенко и Ирина Хакамада. Но мне почему-то кажется, что здесь вне конкуренции оказались бы мама Собчак и дочка Ксения. Две блондинки, и обе в шоколаде. Их общество сильно поспособствовало украшению избирательной как кампании, так и компании. Обе «аппетитны», непременно подметил бы Иван Александрович Хлестаков, и потому они могли бы побороться за симпатии столичной штучки.
Прочие роли, по мнению автора пьесы, «не требуют изъяснений. Оригиналы их почти всегда находятся перед глазами».
И то правда:
наш политический истеблишмент являет собой набор типов на все возможные сценические амплуа. И на внесценические – тоже.
Как бы хорош был писатель Проханов в роли учителя «по исторической части». «Я раз слышал его, — вспоминает Городничий, — пока говорил об ассириянах и вавилонянах – еще ничего, а как добрался до Пятой империи, то бишь до Александра Македонского, то я не могу сказать, что с ним сделалось. Я думал, что пожар…».
С купеческой публикой, что пришла к Хлестакову с жалобой на городничего, вообще нет проблем. Если я правильно помню, Антон Антонович называл ее «иудейским народом». Так что бери олигархов и тащи их на сцену. Они все сыграют, как надо. Им и текст не придется учить. Им и о подношениях не надо напоминать.
Главная загвоздка, конечно, в Хлестакове. Не из-за того, что нет достойного исполнителя. Он есть, и все его знают. Дело за концепцией образа. От нее зависит концепция всего спектакля.
Что, если предположить, что Хлестакове не таким уж и был пьяным. И что он только притворялся оным…
Что, если допустить, что все им нафантазированное не было фантазией, плодом его воспаленного воображения… И что он натурально написал «Юрия Милославского», и с Пушкиным был на дружеской ноге. И что его действительно уговаривали возглавить крупный Департамент. И 35 тысяч курьеров скакало по улицам на самом деле…
Тогда другое дело. Тогда Хлестаков – это не штафирка, не тряпка, а это… ого-го. Тогда перед нами сразу два Хлестаковых. Один – актер, актерыч. А другой – Приехавший по именному повелению господин Инкогнито.
Немая сцена. И мы слышим шаги Командора. Все в обмороке. А входит опять же Хлестаков. Чинный, грозный. Далее по тексту:
«Извольте, господа, я принимаю должность, только уж у меня: ни, ни, ни!.. Уж у меня ухо востро! Уж я…».
У нас, по обыкновению, не как у людей: все происходит сначала как фарс, потом – как комедия, затем только в обозримом будущем – как трагедия…
Публикация продолжает серию политических портретов на фоне классической литературы вышедших в «Газете.Ru--Комментарии».
