Цивилизация
Если каждый народ заслуживает своих правителей, то заслуживает ли он свою оппозицию? Для страны, где любая власть практически беспредельна, вопрос не праздный. Потому что неограниченность, неумеренность и бесконтрольность российской власти — следствие в том числе и отсутствия сколько-нибудь серьезной и действенной оппозиции.
Геннадий Зюганов вот уже полтора десятка лет борется с «преступным режимом». Меняются президенты, от любви до ненависти и обратно гуляет отношение граждан к своим суверенам. И лишь Зюганов, как брошенный на полпути к складу памятник советской однопартийной эпохи, держит передний край обороны. И устроен на этом переднем краю с большим комфортом.
Случайно увиденная сценка из будней бессменного борца за права трудящихся. Геннадий Андреевич в сопровождении свиты охранников после званого обеда выходит из здания одного из западных посольств и направляется к ожидающему его кортежу — лимузин для вождя, джипы для охраны. Неожиданно тишь пустынного переулка нарушает старушечий взвизг: «Геннадий Андреевич! За нашу победу!» Зюганов, с лицом, раскрасневшимся, очевидно, от застольной идеологической полемики, направляясь к автомобилю, уверенно и привычно басит: «Победим! Обязательно победим!»
И ведь не обманывает. Хорошо информированные люди в самой партии и еще более информированные люди в Кремле называют одну и ту же точную цифру будущей думской победы коммунистов — 17% голосов избирателей. По сравнению с 13% на прошлых выборах — явный прирост. Если не считать одномандатников, которых теперь не будет. Зато Геннадию Андреевичу, борющемуся за голоса избирателей не в последнюю очередь в кремлевских коридорах, будет проще обеспечивать правильное поведение своих соратников. И бороться с партийными уклонами вроде выявленного недавно неотроцкизма. «Мы возьмем обещание с каждого депутата, который будет избран, что он будет голосовать так, как решит партийное руководство», — заявил несколько недель назад Зюганов, не исключив, что в партийный регламент будут внесены изменения, которые обяжут каждого депутата от партии четко соблюдать дисциплину.
Партийная дисциплина и партийные авторитеты в специфических российских условиях вещи опасные. Представители «Яблока» в Мосгордуме (в количестве 3 человек) поддержали кандидатуру Юрия Лужкова на пост московского мэра. Голосовавший за это решение Сергей Митрохин, один из самых яростных и деятельных борцов со столичным градоначальником, очевидно, пришел на это голосование с какой-нибудь очередной потасовки с лужковскими застройщиками, а после, наверно, уехал на какую-то аналогичную акцию. Абсурдность ситуации очевидна всем, кроме лидера партии Григория Явлинского, лично убеждавшего московских яблочников оказать Юрию Лужкову респект и уважение.
Никакого практического смысла в этом публичном прогибе перед московским начальником не было: голосов единороссов, имеющих большинство в Мосгордуме, хватало для утверждения Лужкова с лихвой.
Но быть лидером оппозиционной партии в России (речь идет о так называемой системной, принимаемой и признаваемой в Кремле оппозиции) — это больше, чем искусство возможного. Это высокорисковый бизнес.
Отчего-то все эти годы заслугу превращения политического проекта в бизнес-проект приписывали исключительно Владимиру Жириновскому, кстати, тоже публично провозглашающему себя оппозиционером. Но урожаи со своих оппозиционных делянок снимают и все остальные. И умело гасящий в безопасных думских обличениях гнев обездоленных народных масс Геннадий Зюганов. И канализирующий вековую интеллигентскую мечту о разумной, эффективной и справедливой власти Явлинский. И, быть может, лучше прочих в силу своего нескрываемого цинизма — правые (неважно, под вывеской «Выбора России» или «Союза правых сил»), умудряющиеся одновременно занимать обе позиции — быть при власти и в оппозиции ей. Поза, примиряющая конформизм дельцов с пассионарностью идейных либералов.
Впрочем, «привластное» расположение характерно для всей официально зарегистрированной Минюстом российской оппозиционной линейки. Вся разница в степени приближения, в ступеньке, занимаемой у подножья трона.
По большому счету, в России нет и никогда не было оппозиции в привычном, классическом понимании этого термина. Это проблема, можно даже сказать, беда не только нынешнего времени. Это родовое (или видовое) отличие российской политики, или, как любили говаривать советские историографы, родимое пятно предшествующих исторических эпох. В России нет оппозиционеров, есть бунтари, мятежники, или, выражаясь современным языком, экстремисты.
В былые времена и эпохи даже за подозрение в мятежных настроениях пытали на дыбе, отрезали языки и оправляли на бескрайний русский Север, за реальные попытки бунта четвертовали, вешали, ссылали в сибирские рудники, что на деле было лишь казнью, растянутой во времени. Первые официально дозволенные властью оппозиционеры — члены I Государственной Думы, осмелившиеся не подчиниться царскому указу о ее досрочном, спустя два месяца после начала работы, роспуске, получили по несколько месяцев тюрьмы и были лишены права участвовать в выборах.
Проходят века, меняются режимы и правители. Но монархическая или республиканская, феодальная или социалистическая, советская или демократическая российская власть остается неизменной в одном — неприятии любой и всяческой оппозиции.
В России есть власть и антивласть. Антивласть, пока не стала властью (так было, например, когда Горбачева в Кремле сменил противостоящий ему Ельцин), не оппонирует, она бунтует. А значит, с точки зрения правящего режима, преступна по определению. В наипервейшие планы ГКЧП входил арест президента РСФСР Ельцина. Во время противостояния Кремля и Верховного Совета в 1993 году вопрос о власти и антивласти в конечном счете также решился сугубо силовым способом. Примеры вполне убедительные, чтобы напугать потенциальных оппозиционеров.
И ведь напугали и убедили в том, что оппозиционер, если он, конечно, не готов подобно Лимонову и его нацболам сидеть в тюрьмах, должен быть частью власти, причем ее необходимой частью.
Есть более изящная, искусно задрапированная в шелк и бархат политической риторики формула византизма. Кто первым ввел ее в современный оборот — сказать затруднительно, но особенно она любима демократическим крылом российской оппозиции. Смысл идеи прост: власть в России по-прежнему византийская по сути, а потому, чтобы изменить, облагородить ее, оплодотворить умными идеями, надо действовать изнутри, сотрудничать с нею.
Вот и сотрудничают. Всяк на свой лад, всяк как может. Вряд ли из одного лишь страха. Хотя в мае 1999-го, когда были объявлены провальные результаты голосования по импичменту, вся на тот момент почти насквозь оппозиционная Ельцину Дума издала общий облегченный вздох. Пытавшиеся лягнуть полумертвого льва депутаты всерьез опасались возможности повторения сценария 1993 года. Но главная причина все же не в страхе.
Те, кто привык воевать в кабинетах, уже не в состоянии вести открытую борьбу в чистом электоральном поле, опираясь не на кулуарные обещания кремлевцев, а только на поддержку граждан.
Поддержка эта, правда, слабеет от выборов к выборам. Отчасти из-за многолетней сервильности оппозиционеров, которая по прошествии стольких лет очевидна самым стойким и наивным избирателям. Но и потому, что сами граждане, не готовые митинговать (отстаивать свои попранные права активным образом, по опросам, готовы не более 20% населения, на деле митинги, марши, забастовки собирают от сотни до пары тысяч граждан), помогать оппозиционерам организационно или финансово, все менее расположены даже к пассивной поддержке — голосованию. О тех, кто противостоит власти, граждане вспоминают, исключительно когда «жареный петух клюнет», когда действия конкретного чиновника затрагивают их личные интересы и, кроме как у оппозиционеров, помощи искать не у кого.
Но даже эти частные хлопоты оппозиции вовсе не гарантируют хотя бы электоральной благодарности.
Традиции скучного, рационального выбора тех, кто противостоит зарвавшейся власти, как не было, так и нет в России. Есть другая традиция — хвататься за копья и колья с воплем «Царь-то не настоящий!».
В логику стихийного, бессмысленного и беспощадного русского бунта системно противостоящая власти оппозиция не вписывается. Каждый народ заслуживает и свою оппозицию.
И пока в нашей стране не появится, в том числе и при благодаря широкой гражданской поддержке, оппозиция настоящая, власть не начнет меняться нормальным, а не революционным, преемническим или иным противоестественным образом. И формула «власть и антивласть» по-прежнему будет предопределять тревожное будущее страны.
