Цивилизация
Введение.
«Русский народ обвенчался со Свободой… Мы собираемся, и мы обязаны строить новую жизнь на началах, о которых издавна мечтали. Мы понимаем эти начала разумом, они знакомы нам в теории, но - этих начал нет в нашем инстинкте, и нам страшно трудно будет ввести их в практику жизни… Ибо мы, повторяю, народ, совершенно невоспитанный социально, и так же мало воспитана в этом отношении наша буржуазия, ныне идущая к власти».
Эти слова, которые вряд ли вызовут возражения у любого россиянина, каких бы политических взглядов он ни придерживался, были написаны М.Горьким в 1917 году, в первые дни Февральской революции. Их актуальность в наши дни является своеобразным подведением итогов работы всей страны в ХХ веке: мы развивались, но мы не решили тех фундаментальных задач, которые стояли перед Россией сто лет назад. Это, конечно, не означает, что ХХ век был для России потерян: мы развивались, мы двигались вперед. Однако основные задачи, стоявшие перед страной, решены так и не были - ни экономические, ни политические, ни социальные.
И вот в начале XXI века мы стоим по большому счету перед теми же проблемами, с которыми Россия сталкивались в начале ХХ века.
А справедливости ради надо признать — и в начале века XIX, и в начале века XVIII. Трехсотлетний, то есть почти уже вечный, вызов России — задача комплексной модернизации, если точнее — задача догоняющей модернизации, задача преодоления отрыва от наиболее развитых стран мира. Причем речь идет о модернизации как комплексном феномене общественной жизни, несводимом только к экономической или, скажем, военной сфере. Реальная модернизация охватывает экономику и политику, социальную жизнь и научное творчество, военное дело и библиотечное хозяйство.
В чем особенности российской модернизации? В чем особенности современной модернизации? Как соотносится современная российская политика и задачи модернизации? Каковы риски и опасности, которые подстерегают современную Россию, на путях модернизации в XXI веке? Этим вопросам посвящена настоящая статья.
Раздел 1. Модернизация России: вызовы и задачи.
1. Лозунг, которому триста лет.
«Догнать и перегнать» — отнюдь не изобретение сталинских пиарщиков времен индустриализации. Эта задача стоит перед Россией вот уже на протяжении нескольких столетий, а в качестве стержня внутренней политики не сходит с повестки дня со времен Петра Первого. Российские власти и российская элита всегда хорошо осознавали необходимость преодоления отставания своей страны от наиболее развитых стран мира (поначалу — Европы) и уж по крайней мере недопущения того, чтобы отставание это достигало опасных масштабов с военно-политической точки зрения.
Сутью модернизации является формирование сильной в экономическом, политическом, военном, научном и иных отношениях страны при росте благосостояния ее населения. Модернизация предполагает комплексное обновление общества, когда трансформация различных его секторов осуществляется во взаимосвязи.
Если отбросить политкорректные условности, то модернизация представляет собой достижение уровня технологий и институтов, характерных для современных западных демократий. Можно сколько угодно говорить о ценности различных цивилизаций и уважении к ним, о важности сохранения национальной идентичности, но непреложным фактом является то, что лидерами современного экономического роста являются западные страны. Более того, страны иных регионов мира, успешно решающие задачи модернизации, в процессе своей трансформации становятся все более похожими на западных «пионеров современного экономического роста» — как по структуре своей экономики, так и по сущностным характеристикам политических институтов. Первой это продемонстрировала Япония, теперь в этом направлении идут и другие, менее развитые европейские и неевропейские страны. Тем самым понятие «запад» в современном политическом языке имеет не столько географический, сколько институциональный контекст.
Пока мы не знаем модели более эффективной, чем современная западная экономико-политическая система. Разумеется, путь к ней может быть весьма специфичен, должен опираться на собственные традиции и особенности национальных институтов. Однако по мере продвижения вперед, по мере приближения к уровню наиболее развитых стран мира страна, которой удается совершить этот прорыв (а таких успешных случаев существует немного), становится в институциональном отношении все более западной. Иными словами, «Восток», которому удается совершить модернизационный рывок, становится «Западом». В противном случае им не сойтись никогда.
Российская элита петровской эпохи очень точно почувствовала тот исторический момент, когда задача модернизации стала критически важной, и обратилась на Запад. Именно на рубеже XVII-XXVIII веков намечается появление нового, доселе невиданного в мировой истории феномена — современного экономического роста. Начатый в Англии, он постепенно втягивал в свою орбиту другие западноевропейские страны. На протяжении предыдущей мировой истории экономический рост происходил темпом, невидимым невооруженным глазом, то есть не приводил к сколько-нибудь заметным изменениям в производстве и быте в течение столетий. Различия существовали в пространственном отношении (быт менялся от страны к стране и тем более в разных регионах мира), но не во временном измерении — многие поколения людей данной страны жили примерно одинаково. Теперь же все радикально поменялось: сдвиги в экономике, быте и, главное, в военном деле заметно ускорились и стали очевидны всем. И российское правительство ответило на этот вызов почти мгновенно, поставив перед страной задачу европеизации, то есть овладения самой передовой на тот момент техникой и технологией.
Вместе с тем наличие существенного отставания от наиболее развитых на тот момент государств изначально поставило Россию в положение страны догоняющей модернизации. Как было показано позднее в историко-экономической литературе, догоняющее развитие создает для страны сложности, но и дает ряд преимуществ. Сложности очевидны и связаны с тем, что преодоление отставания должно происходить в острой борьбе с «передовиками», которые отнюдь не рады поделиться своей монополией на успех. (Этот вечный конфликт существует и в современном мире, в нашем отношении с Западом, и его нельзя недооценивать при политическом планировании. Однако суть его не в противостоянии Запада России, а в противостоянии экономически более развитых стран потенциальному конкуренту. То есть, по моему мнению, конфликт этот имеет не культурную, а экономико-политическую природу).
Преимущества же отсталости состоят в возможности использования технологических и институциональных находок наиболее развитых стран для более быстрого решения модернизационных задач отсталой страной.
 Таблица 1.1. Структура занятости в основных отраслях экономки России в сравнении с Францией и Германией, |
| Год | США | Франция | Германия | Голландия | Великобритания | Япония | Россия | |||||||||
| ||||||||||||||||
| Сельское, лесное и рыбное хозяйство | ||||||||||||||||
| ||||||||||||||||
| 1820 | 70 | - | - | - | 37,6 | - | - | |||||||||
| ||||||||||||||||
| 1870 | 50 | 49,2 | 49,5 | 37 | 22,7 | 70,1 | - | |||||||||
| ||||||||||||||||
| 1913 | 27,5 | 41,1 | 34,6 | 26,5 | 11,7 | 60,1 | 70 | |||||||||
| ||||||||||||||||
| 1950 | 12,9 | 28,3 | 22,2 | 13,9 | 5,1 | 48,3 | 46 | |||||||||
| ||||||||||||||||
| 1992 | 2,8 | 5,1 | 3,1 | 3,9 | 2,2 | 6,4 | 17 | |||||||||
| ||||||||||||||||
| Обрабатывающая и горная промышленность, строительство и обслуживание коммунального хозяйства | ||||||||||||||||
| ||||||||||||||||
| 1820 | 15 | - | - | - | 32,9 | - | - | |||||||||
| ||||||||||||||||
| 1870 | 24,4 | 27,8 | 28,7 | 29 | 42,3 | - | - | |||||||||
| ||||||||||||||||
| 1913 | 29,7 | 32,3 | 41,1 | 33,8 | 44,1 | 17,5 | - | |||||||||
| ||||||||||||||||
| 1950 | 33,6 | 34,9 | 43 | 40,2 | 44,9 | 22,6 | 29 | |||||||||
| ||||||||||||||||
| 1992 | 23,3 | 28,1 | 37,3 | 24,3 | 26,2 | 34,6 | 36 | |||||||||
| ||||||||||||||||
| Сфера услуг | ||||||||||||||||
| ||||||||||||||||
| 1820 | 15 | - | - | - | 29,5 | - | - | |||||||||
| ||||||||||||||||
| 1870 | 25,6 | 23 | 21,8 | 34 | 35 | - | - | |||||||||
| ||||||||||||||||
| 1913 | 42,8 | 26,6 | 24,3 | 39,7 | 44,2 | 22,4 | - | |||||||||
| ||||||||||||||||
| 1950 | 53,5 | 36,8 | 34,8 | 45,9 | 50 | 29,1 | 25 | |||||||||
| ||||||||||||||||
| 1992 | 74 | 66,8 | 59,1 | 71,8 | 71,6 | 59 | 47 | |||||||||
| ||||||||||||||||
| Источник: Maddison A. Monitoring the World Economy 1820-1992. OECD, 1995. P. 39. | ||||||||||||||||
| ||||||||||||||||
Таблица 1.2. Отставание России по уровню среднедушевого ВВП в Германии и во Франции. |
| Страны | Годы | |||
| ||||
| 1870 | 1913 | 1950 | 2001 | |
| ||||
| Франция | 60 | 63 | 46 | 50 |
| ||||
| Германия | 60 | 63 | 55 | 48 |
| ||||
| * душевой ВВП: до 1913 года по Российской империи в границах СССР, 1870 г. - 1023 доллара, 1913 г. - 1488 долларов; для 1950 года - СССР, 2834 доллара; для 2001 года - по Российской Федерации, 3650 долларов. | ||||
| ||||
| Источники: Данные о душевом ВВП за 1870-1950 годы см.: Maddison A. Monitoring the World Economy 1820-1992. Development Center Studies. - OECD, 1995. Данные о душевом ВВП за 2001 год см.: World Development Report 2003. The World Bank. Данные приведены к долларам Geary-Khamis 1990 года. | ||||
| ||||
то есть не повторять этапы роста «передовиков», а перескочить через некоторые их этих этапов.
Мировой опыт успешного решения задач догоняющей модернизации свидетельствует, что задача эта очень сложная. Только единицы стран смогли успешно решить ее — Франция, Япония и Германия в XIX - начале ХХ века, Италия, Австралия, Новая Зеландия, Канада, Финляндия в ХХ веке. Ряд стран Европы и Юго-Восточной Азии в настоящее время более или менее успешно движутся по этому пути (Ирландия, Испания, Португалия, Южная Корея и др.). Однако гораздо более богатым является опыт провальных модернизационных экспериментов и даже отката назад. Примером последнего является Аргентина, которая в начале ХХ века входила в десятку наиболее развитых стран мира.
У российского опыта модернизации есть одна особенность, отличающая его от многих других стран. Как показывают историко-экономические исследования, Россия на протяжении последних примерно 200 лет сохраняет стабильный отрыв от таких более развитых в экономическом отношении стран, как Франция и Германия (см. Табл. 1.1 и 1.2). Этот интервал составляет 45-55 лет, и хотя он то несколько увеличивался, то сокращался, но в общем глубина отставания колеблется в указанных пределах.
Здесь надо обратить внимание на три обстоятельства участия России в модернизационной гонке. Во-первых, неравномерность развития отдельных секторов жизни. По некоторым параметрам и на отдельных этапах истории сближение происходит гораздо более сильное (например, военный потенциал), а по другим — сохраняется гораздо более сильное отставание (производительность труда). Во-вторых, неустойчивость модернизационных достижений. Никогда не удавалось закрепиться на достигнутых рубежах — после прорыва в той или иной сфере начинался откат назад. Причем откат этот происходил не только из-за кризиса в самой России, то есть прямого ухудшения положения в данном секторе. Гораздо чаще отрыв начинал увеличиваться из-за ускорения развития передовых стран на новом технологическом витке и отсутствия у России заранее подготовленных ресурсов для очередного рывка. В-третьих, интервал этот оказывается почти индифферентным к политическому строю и характеру правительств.
Причиной такой ситуации являлась некомплексность модернизационных усилий российского государства.
Власти всегда сосредоточивались на отдельных аспектах модернизационной задачи, игнорируя остальные или даже принося их в жертву. Можно даже выделить некоторую закономерность, прослеживаемую в трехсотлетней истории российской модернизации. В первую очередь страна ставила и решала задачи модернизации в военной сфере и в отраслях, с ней сопряженных (будь то металлургия в XVIII веке, железнодорожный транспорт в конце XIX - XX веках или космические исследования во второй половине ХХ века). На втором месте стояла экономическая модернизация, которая, естественно, должна была дать базу для решения военных задач. Меньше уделялось внимания культурной модернизации, которой начинали всерьез заниматься тогда, когда общее отставание оказывалось критически опасным. И, наконец, полностью игнорировалась модернизация политических институтов, которые, напротив, пытались консервировать на максимально продолжительные периоды времени. Только тяжелейшие системные кризисы (в середине XIX века, в начале и в конце ХХ) приводили к политическим реформам, причем в двух из трех случаев политические трансформации имели форму полномасштабной революции, то есть через полный слом государства с присущими революции колоссальными издержками.
Таким образом, опыт российской модернизации позволяет сделать первый важный вывод: устойчивые и долгосрочные результаты могут быть достигнуты только при осуществлении комплексной модернизации данного общества, включая его технологическую базу и институты. Модернизация не может решить вопрос сокращения разрыва, если она протекает в одних секторах при игнорировании или за счет других. Иными словами, логика «поэтапной модернизации» — сперва экономика и армия, потом, может быть, политика и социальные отношения — не дает устойчивого результата. Представляется, что именно эту мысль имел в виду М.Горький в приведенной выше цитате, говоря об «асоциальности» основных субъектов нашей общественной жизни.
В свою очередь, несистемность модернизационных усилий может объясняться отсутствием механизмов адекватной реакции на модернизационные вызовы. Российская модернизация всегда была верхушечным проектом, замышлялась и насаждалась правительством и потому ориентировалась исключительно на правительственное понимание иерархии задач. Общественных институтов, ее обеспечивающих или корректирующих, практически не существовало (если не считать таковыми КПСС или ВЛКСМ), а потому и задача корректировки курса не могла вовремя осознаваться.
В результате модернизация в России всегда происходила через разрушительные кризисы. Строго говоря, модернизация всегда и везде происходит через кризисы: наступление нового этапа в современном экономическом росте предполагает определенные структурные кризисы, ведущие к отказу от старых форм и появлению новых. Однако в России эти кризисы нередко принимали особенно острый, разрушительный характер, ведущий к быстрому (революционному, а не эволюционному) слому всех или большей части институтов, в том числе и самого государства.
2. Пути модернизации: общее и особенное.
Вопрос о путях ускоренной модернизации отсталых стран (или, говоря политкорректно, стран, отстающих от лидеров) обсуждается экономистами вот уже на протяжении полутора веков. Еще в середине XIX столетия выдающийся экономист Дж.С.Милль сформулировал общие принципы политики, нацеленной на преодоление отсталости. У этих принципов есть две важные особенности: они актуальны и по сей день, а их автор упомянул Россию среди тех европейских стран, к которым его рекомендации имеют непосредственное отношение.
Милль писал в 40-х годах XIX века, что по отношению к «неразвитым в промышленном отношении районам Европы, например России, Турции, Испании и Ирландии», средствам к достижению задач экономического роста служат, «во-первых, улучшение форм управления, более совершенная защита собственности; умеренные налоги и уничтожение произвольных вымогательств, осуществляемых под видом сбора налогов… Во-вторых, желаемого результата можно достичь посредством повышения уровня умственного развития народа… В-третьих, средством достижения указанных целей является внедрение заимствованных из-за рубежа ремесел, позволяющих увеличить прибыли, которые можно извлечь из дополнительного капитала, а также привлечение иностранного капитала, что делает рост производства не зависящим более от бережливости или предусмотрительности самих жителей» . Таким образом, основными факторами роста здесь называются: гарантии прав собственности и отсутствие произвола власти, развитие образования населения, а также привлечение иностранного капитала (в виде финансовых ресурсов и технологий, know-how).
Понятно, что это лишь общая постановка. На ее основе необходимо вырабатывать набор конкретных мероприятий, позволяющих воплотить перечисленные три условия на практике, решать задачу социально-экономического прорыва.
Исторический опыт модернизации (и, в частности, догоняющей модернизации) позволяет делать определенные выводы относительно путей и механизмов решения этих задач.
Коротко эти выводы выглядят следующим образом. Во-первых, существуют некоторые общие закономерности, учет которых создает необходимую базу для успешной модернизации. Правда, поскольку успешных случаев немного, то и закономерности эти не носят статистический характер, а основаны лишь на изучении опыта успешных модернизаций. Во-вторых, существует специфика модернизационных процессов в зависимости от особенностей отдельных этапов развития общества, его производительных сил.
В исходной точке осуществление модернизационных проектов связано с возникновением определенных политических предпосылок, необходимых для современного экономического роста. Рост начался в Англии после того, как в этой стране в ходе Славной революции 1689 года были достигнуты политическое и финансовое соглашения (political settlement и financial settlement). Был принят Habeas Corpus Act, в соответствии с которым никто из граждан не мог быть подвергнут аресту, лишен жизни и собственности без решения открытого и независимого от Короны суда. Кроме того, король признал исключительное право парламента устанавливать налоги и сборы, отказавшись от произвола в организации государственных финансов. Финансовое соглашение было естественным продолжением политического, поскольку к этому времени было широко распространено понимание того факта, что произвольные налоги и больные финансы (с неизбежной инфляцией) — это такой же незаконный (внесудебный) отъем собственности, как и произвольная конфискация. Необходимость соблюдения этих договоренностей со стороны Короны обеспечивалась воспоминаниями о событиях 1649 года, когда король Карл I был казнен за злостные злоупотребления королевской прерогативой, выразившиеся в попытках беспарламентского правления, произвольного установления налогов и подчинения судей своей воле.
Заметим, что во всех этих соглашениях не было и речи о введении принципов современной демократии.
Политическими правами обладало незначительное меньшинство населения, свобода слова была очень условной, сохранялась политическая цензура, веротерпимость была крайне ограниченной. Однако все это не смущало предпринимателей (среди которых было немало и полностью лишенных политических прав евреев) начать активную предпринимательскую деятельность, что через несколько десятилетий привело к невиданному в мировой истории ускорению экономического роста. И лишь постепенно, по мере укрепления экономического и политического могущества Британии, постепенно расширялись политические права ее граждан, причем всеобщее избирательное право стало здесь реальностью лишь в ХХ веке.
Разумеется, история последних ста лет знает случаи высокого экономического роста и без этих предпосылок, наиболее ярким примером чего является СССР. Однако в таких случаях рост всегда оказывался непродолжительным, сопровождавшимся колоссальными ресурсными потерями и, главное, всегда приводил к тяжелому системному кризису страны.
В дальнейшем мир прошел через два крупных модернизационных этапа — индустриальный и постиндустриальный, механизмы осуществления которых радикальным образом отличались друг от друга. До сих пор нередко можно услышать призывы при решении современных российских проблем опереться на опыт индустриального рывка первой половины ХХ века. Между тем, как будет показано ниже, такого рода политика в принципе невозможна, поскольку принципиально различна экономическая, социальная, интеллектуальная, демографическая структура трансформируемых обществ — аграрного в первом случае и индустриального во втором.
Опыт успешных догоняющих модернизаций XIX-XX веков продемонстрировал наличие серьезных специфических особенностей решения этих задач на индустриальной и постиндустриальной фазах развития мира. Хорошо известен опыт индустриальной модернизации, то есть перехода от традиционных аграрных обществ к обществам с доминированием промышленного производства. Индустриальные экономики характеризовались преобладанием крупных индустриальных форм, массовым производством и экономией на масштабах, активным использованием конвейера в качестве стержня технологического процесса. Это была эпоха унификации и централизации. Поэтому в тех условиях абсолютно доминирующим фактором ускорения социально-экономического развития становилось наличие единого управляющего центра, роль которого исполняло государство. Ускоренная индустриализация характеризовалась масштабным вмешательством государства в процесс аккумулирования и перераспределения капитала от традиционных секторов экономики к приоритетным.
Возможности такого вмешательства предопределялись тремя группами причин. Во-первых, относительно невысоким уровнем и примерно равным набором потребностей основной массы членов общества. Объем и динамику потребностей было нетрудно планировать, а на этой основе и координировать и производителей, оптимизировать хозяйственные связи между ними. Этому способствовал и второй фактор: технологическая база промышленности основывалась на крупных производственных формах («гигантах индустрии»), которые одновременно и нуждались в координации (чтобы не допустить торжества частномонополистических интересов) и одновременно нуждались в ней. В-третьих, относительной устойчивостью производственных и технологических процессов. В первой половине ХХ века можно было четко выделить отраслевые приоритеты, развитие которых обеспечит стране технологический и экономический прорыв, причем имелся, как правило, горизонт в 30-40 лет, в течение которого эти приоритеты будут сохраняться. Естественно, все это способствовало заметному повышению координирующей роли государства, которое могло позволить себе установить отраслевые приоритеты и сконцентрировать на них ресурсы путем соответствующей налоговой и бюджетной политики, а также разных форм планирования (от индикативного планирования в деголлевской Франции до директивного в СССР).
Механизм догоняющего развития в постиндустриальном мире существенным образом отличается от решения аналогичных проблем в эпоху индустриализации. Специфика постиндустриальной системы создает и дополнительные трудности для анализа. Ведь происходит очевидное усиление неопределенности всех параметров жизнедеятельности общества. Это связано с двумя особенностями постиндустриального общества, радикально отличающими его от общества индустриального. Во-первых, резкое повышение динамизма технологической жизни, что обусловливает столь же резкое сужение временных горизонтов экономического и технологического прогноза. Во-вторых, практически безграничный рост потребностей и, соответственно, резкое расширение возможностей их удовлетворения (как в ресурсном, так и в технологическом отношении). Тем самым многократно увеличиваются масштабы экономики и одновременно она резко индивидуализируется (можно сказать, приватизируется): как потребности, так и технологические решения становятся все более индивидуальными , что и обусловливает повышение общего уровня неопределенности.
Сказанное означает, в свою очередь, резкое сужение временных горизонтов, на которые можно делать ответственные прогнозы относительно особенностей и приоритетных направлений технологического развития стран и отдельных секторов.
Если в индустриальную эпоху можно было наметить приоритеты роста на 20-30 лет и при достижении их действительно войти в ряды передовых стран (что и сделала в XIX веке Германия, а затем Япония и СССР), то теперь приоритеты быстро меняются. И сейчас можно попытаться превзойти весь мир по производству компьютеров на душу населения, разработать программы производства самых лучших в мире самолетов и телефонов, но к моменту их успешного осуществления выяснится, что мир технологически ушел далеко вперед. Причем ушел в направлении, о возможности которого при разработке программы всеобщей компьютеризации никто и не догадывался. Потому что главным в наступающую эпоху являются не железки (пусть даже и из области пресловутого high tech), а информационные потоки. Злоупотребление государства пресловутым стратегическим планированием есть «опасная самонадеянность» (если использовать выражение Ф.Хайека) и может привести лишь к консервации отставания.
Действительно, как генералы всегда готовятся к сражениям прошлой войны, так и структурные прогнозы всегда ориентируются на опыт прошлого, на опыт тех, кого принято считать «передовиками». Это имело определенный смысл на этапе индустриализации, когда представления о прогрессивности хозяйственной структуры и об отраслевых приоритетах оставались неизменными по крайней мере на протяжении нескольких десятилетий. Тем самым проблема выявления сравнительных преимуществ страны становится гораздо более значимой, чем в условиях индустриализации. Вновь, как и на ранних стадиях современного экономического роста, необходимо отказаться от заранее заданных и предопределенных секторов прорыва и ориентироваться на выявление тех факторов, которые наиболее значимы для данной страны при данных обстоятельствах.
Индивидуализация обусловливает также важность децентрализации. Если для индустриального общества важнейшей характеристикой была экономия на масштабах, то в постиндустриальном мире роль ее все более сокращается. Разумеется, там, где остается массовое типовое производство, сохраняется и экономия на масштабах, сохраняется и роль крупнейших централизованных фирм. Но по мере того, как на первый план выходят наука и возможности ее практического применения в экономической и социальной жизни, снижается и возможность экономии на масштабах, а за этим снижается и созидательный потенциал централизации.
На место концентрации ресурсов на приоритетных направлениях в качестве важнейшей функции государства приходит обеспечение условий для того, чтобы экономические агенты (фирмы) максимально точно улавливали направления развития производительных сил и учитывали эти вызовы в своей хозяйственной деятельности.
Адаптивности хозяйственной системы становится гораздо более важным условием успеха, чем способность к мобилизации материальных и людских ресурсов, что было предметом особой гордости СССР.
Обеспечение адаптивности общества предполагает раскрытие творческой активности всех агентов и вряд ли достижимо при подавлении их инициативы — как экономической, так и политической. Свобода творчества, свобода информационных потоков, свобода включения индивидов в эти потоки является важнейшей предпосылкой прорыва. Иными словами, необходимо создание политических и экономических условий, благоприятных для развития в стране интеллекта.
Перефразируя известный штамп советских времен, можно сказать, что свобода превращается в непосредственную производительную силу общества.
Особенности постиндустриальной эпохи объясняют и тот расцвет либерализма, который происходит вот уже примерно четверть века. Расцвет, который Ф.Фукуяма романтически провозгласил «концом истории» . Дело здесь, разумеется, не в абсолютном и окончательном торжестве либерализма, а в том, что нынешний уровень развития производительных сил и соответствующие ему модели успешных модернизаций опираются в основном или на либеральную экономическую политику (как в развитых странах Запада), или несут в себе тенденцию к либерализации (как в быстро растущих странах ЮВА). Аналогично обстоит дело и в современной России: какими бы ни были лозунги и декларации российских правительств, начиная с 1992 года все они основывали свои действия на принципах экономического либерализма. Особенно показательно правительство Е.Примакова, которое, несмотря на жесткую антилиберальную риторику, в своей экономической политике осуществляло рекомендации либеральных экономистов, причем в некоторых случаях (например, в области бюджетной и денежной политики) даже более жестко и последовательно, чем находившиеся ранее у власти правые либералы. (Точно так же, как в эпоху торжества развитого индустриализма первой половины ХХ века не только большевики, но и практически все правительства дореволюционной России, да и все правительства западных стран, активно исповедовали идеи централизации и дирижизма ).
Экономический либерализм, таким образом, оказывается важным фактором успешного осуществления модернизационных проектов в современном мире. Однако от отнюдь не тождественен либерализму политическому. Политический либерализм является философской доктриной, объясняющей определенным образом предпочтительные механизмы функционирования человеческого общества, и в этом смысле имеет вневременной характер — во всякие эпохи существуют люди, придерживающиеся этой идеологии. Напротив, экономический либерализм осуществляется на практике только на определенных исторических этапах. Обычно это происходит тогда, когда резко возрастает неопределенность путей дальнейшего развития общества, когда происходит существенная динамизация его производственной базы. Так было в конце XVIII - первой половине XIX века, когда, собственно, и возник современный экономический либерализм. Так же обстоят дела и в наше время, когда ускорение технологического прогресса, вступление мира в постиндустриальную эпоху вновь делает развитие крайне неустойчивым и очень плохо прогнозируемым, а потому делает либеральные рецепты более адекватными. (Но это отнюдь не означает вневременного торжества либерализма).
Таким образом, можно выделить следующие важные аспекты экономической политики, которые надо принимать во внимание в условиях постиндустриальной фазы модернизации. Понятно, что они имеют непосредственное отношение и к современной России.
Во-первых, отказ от промышленной политики в традиционном значении этого слова, то есть от попыток определения долгосрочных отраслевых приоритетов, на которых государство могло бы сосредоточить внимание и сконцентрировать ресурсы. Пока все попытки такого рода проваливались, поскольку на самом деле не существует объективного критерия для выделения отраслевых приоритетов. Политика не должна ориентироваться ни на «назначение приоритетов», ни на «выбор победителей». Такие подходы означали бы консервацию формирующихся пропорций, а попытка их практической реализации привела бы лишь к тому, что в качестве приоритетных выделялись бы сектора, обладающие максимальными лоббистскими возможностями. Гораздо важнее своевременно корректировать отраслевую структуру, при которой власть готова гибко защищать политическими (в том числе и внешнеполитическими) методами всех, кто добивается успеха в мировой конкуренции.
<1>Во-вторых, выдвижение на передний план задачи обеспечения гибкости и адаптивности экономической системы, способность экономических агентов быстро и адекватно реагировать на вызовы времени. Адаптивность приходит на место концентрации ресурсов в качестве ключевого ориентира государственной политики. Адаптивность гораздо важнее формальных показателей уровня экономического развития, измеряемого данными о среднедушевом ВВП.
В-третьих, ограниченная возможность долгосрочных прогнозов и важность обеспечения максимальной адаптивности системы позволяет высказать гипотезу о том, что догоняющая страна в современном мире должна иметь более низкую бюджетную нагрузку на экономику, нежели у наиболее передовых стран мира. В этом состоит существенное отличие современного мира от индустриальной эпохи, когда догоняющие страны должны были концентрировать в бюджете гораздо больше ресурсов, чем страны--пионеры индустриализации.
В-четвертых, приоритетное значение для государства и частного предпринимателя имеют инвестиции в человеческий капитал. Прежде всего это относится к таким сферам, как образование и здравоохранение. Последнее помимо гуманитарной составляющей может иметь значительный мультипликативный эффект. При всей условности подобного примера стоит отметить, что здравоохранение может в современных условиях сыграть ту же роль, что и железнодорожное строительство в индустриализации конца XIX века.
В-пятых, обеспечение достаточного уровня открытости экономики. Причем внешнеэкономическая политика должна быть сориентирована на формирование и стимулирование развития новых, высокотехнологичных секторов, а также глубокой переработке продукции традиционного экспорта. Открытость экономики важна и как инструмент, позволяющий ограничить тенденции крупнейших производителей (финансово-промышленных групп) к монополизации экономической и политической жизни страны. Именно на постиндустриальный прорыв, а не на примитивную защиту «отечественных товаропроизводителей» должны быть нацелены переговоры по вступлению в ВТО, а затем и по вопросам формирования общего европейского экономического пространства .
Эти проблемы задают лишь общую базу выработки политики успешной модернизации, являются необходимыми, но отнюдь не достаточным условием прорыва. Каждый успешный модернизационный проект уникален, то есть предполагает способность политических лидеров и интеллектуальной элиты найти те ключевые решения, которые обеспечат искомый прорыв в данной стране и в данную эпоху . Все эти меры плохо поддаются теоретическому анализу и прогнозу. Именно поэтому искусство экономической политики было и остается ключевым моментом при выработке стратегии рывка — будь то индустриального или постиндустриального. И именно поэтому искусство экономической политики было и остается ключевым моментом при выработке стратегии рывка — будь то индустриального или постиндустриального. Только экономические историки будущего могут четко и окончательно сказать, почему у одной страны модернизационный проект оказался успешным, а у другой — провальным.
Автор — ректор Академии народного хозяйства
