Обсуждение категорического отсутствия в России гражданского общества стало настолько популярным в политических и околополитических кругах, что и говорить о его существующих институтах стало как-то неприлично. Если бы в России существовало развитое гражданское общество, оно бы, несомненно, немедленно прекратило бы войну в Чечне, заставило бы власти выпустить на свободу Михаила Ходорковского, снизило бы рейтинг Владимира Путина, а заодно бы дало по рукам деприватизаторам Саяно-Шушенской ГЭС и привело бы историческое здание Военторга в состояние 1906 года.
Впервые введенный еще Аристотелем термин «гражданское общество» всегда обладал для российского демократического движения непреодолимым обаянием. Так, при подготовке нынешней российской Конституции в 1993 году в нее предполагалось внести специальную главу «Гражданское общество». Если бы это произошло, мы бы сейчас в точности знали, каковы должны быть в России институты этого гражданского общества и по каким признакам можно судить, есть ли оно в России или нет.
Разумеется, хорошо было бы представить себе Институты Гражданского Общества как широкий проспект зданий, в которых разнообразные общественные объединения занимаются научной организацией разнообразной душеспасительной деятельности, как то: защиты инвалидов, недопущения ввоза ядерных отходов в Россию, проведения демонстраций против оккупации Палестины или, наоборот, за. Но слово «институты» в данном случае понимается в более широком смысле. Институты ГО — не только политические партии, движения и объединения, это, прежде всего, сложные механизмы более или менее конструктивной реакции общества (а точнее, граждан, составляющих это общество) на события в окружающем ландшафте вне государства.
И таковых реакций в последнее время наблюдается все больше и больше. Только выглядят они, с точки зрения адептов «настоящего гражданского общества», дико, бессмысленно и неприглядно.
Так, например, невероятное огорчение вызывают все более частые выходки национал-большевиков, именуемые ими «акциями прямого действия», последняя из которых проведена была в Большом театре. Активисты и активистки НБП (организация запрещена в России), желая продемонстрировать зрителям оперы «Мазепа» свое неприятие политического режима Владимира Путина, сорвали второй акт представления декламацией и демонстрацией соответствующих лозунгов, проникновением в Царскую ложу и зажиганием пиротехнических устройств. Казалось бы, куда уж явственнее показать, что ГО в России — явление состоявшееся!
Активисты защиты прав животных в Лондоне в конце 80-х обливали нитрокраской соболиные шубы прямо на модных барышнях. И, признавая это несомненным хулиганством и порчей частной собственности, ни один английский политолог не отрицал, что явление это обязано собой пусть и своеобразному, но росту гражданственности и общественной активности сторонников равенства человека и скотов бессловесных.
Вердикт же национал-большевикам в России двадцать лет спустя таков: нет в России ГО — есть хулиганы и отморозки, и поделом их охрана отметелила.
Вот шли бы они к Басманному суду агитировать за свободу Ходорковскому — тогда можно было бы говорить о ростках ГО в нашем Отечестве.
Самые разнообразные форумы, дискуссии и обсуждения, на которых пока немногочисленные участники ГО обсуждают перспективы становления этого самого ГО, проводятся никак не реже, чем аналогичные мероприятия, посвященные привлечению в Россию как иностранных, так и внутренних инвестиций. И не беда, что в России с 1999 года наблюдается инвестиционный бум, а при случае выглядящее совершенно негражданственным и бездуховным общество в регионах с легкостью сбивается в тысячные воинственные демонстрации у офисов местных «Энергосбытов», имеющих обыкновение поднимать тарифы, — инвестиции в Россию все равно недостаточны, а ГО в стране нет как нет.
Сознательное насаждение институтов, имеющих отношение к ГО в России, также считается неудачным. Так, с трудом созданный институт судов присяжных демонстрирует свое категорическое нежелание выносить приговоры, которые бы свидетельствовали о развитии в России ГО, и демонстрирует желание то оправдать (а это всегда заведомо известно) банду рэкетиров или кровавых палачей чеченского народа, то посадить за решетку честных ученых и политиков. Возможность того, что вердикт присяжных — не следствие манипуляций ФСБ и МВД, не решение запуганных и замордованных обывателей, а сознательное решение вполне рядовых участников ГО, не допускается. В любом случае эти вердикты рассматриваются как следствие слабости в России ГО, нуждающегося в выращивании, а то и государственном финансировании.
Тем временем явления, напоминающие собой свидетельства существования гражданского общества, но за таковые не признаваемые, становятся все более разнузданными.
Не будем уже говорить об акции радиостанции «Серебряный дождь», которая попросила недовольных произволом ГИБДД и ситуацией с полисами ОСАГО привязать на выдающиеся части автомобилей белые ленточки. Разумеется, все это — лишь удачно проведенная маркетинговая акция «Серебряного дождя». А что делать, например, с «Конопляным маршем»? На вид — вполне себе мероприятие, свидетельствующее о том, что ГО по крайней мере в Москве достаточно развито. Что делать с немыслимой скоростью, с которой население в России осваивает технологию массовой подачи исков в суд по поводу невыплаченной зарплаты? Как объяснить вполне себе существующую самоорганизацию кавказцев Москвы, довольно быстро отучившую немногочисленных московских скинхэдов появляться в местах их проживания? Наконец, куда отнести и тех самых скинхэдов? Или мы признаем, что их бесчинства не имеют политической и ксенофобской окраски, а являются проявлением подростковой преступности, или же свидетельством того, что с ГО в России все в порядке?
То, что не только в Москве, но и в других регионах России вполне существует развитое гражданское общество, я понял, когда узнал о том, как крестьяне Воронежской области боролись с группой специалистов по заказным банкротствам колхозов для последующей перепродажи земель агрохолдингам. Институты ГО сработали четко: везде, где появлялись «газели» с судебными приставами, их отчего-то встречали группы колхозников, вооруженных вилами, а откуда происходила утечка информации о предстоящем визите правоохранителей, выяснить было решительно невозможно. И сейчас, когда мне рассказывают о том, что множество людей предпенсионного возраста в России получают фиктивные высокие зарплаты, чтобы получить на 200–300 рублей пенсии больше, чем выйдет при их нынешних мизерных, я не удивляюсь.
Организованное десятками людей правонарушение во вполне благих целях — очень типичный для российского гражданского общества институт.
Разумеется, можно желать, чтобы российское гражданское общество было попригляднее и попричесаннее. Но мечтать о том, чтобы через институты ГО решались насущные лишь для отдельных политических сил задачи, — глупость, особенно учитывая степень взаимопроникновения этих политических сил и государства. В этом отношении «Единая Россия» ведет себя честнее, чем СПС и другие демократические организации: она даже и не пытается поставить ГО под свое руководство, понимая, что перед ним в лице этого самого ГО — его главный оппонент, истинный хозяин страны, с которым нужно вести себя осторожно.
ГО, будучи развитым в России в той степени, в которой его ожидают политики, будет, в первую очередь, жестким оппонентом государства, и особенно — в вопросах реформ.
Оно будет изобретательно бороться с ЕГЭ, ломающим сложившуюся систему коррупционного частно-государственного образования, оно будет противиться реформе ЖКХ и поднятию тарифов на коммунальные услуги, оно будет жестко бить по рукам тех, кто попробует не давать ему наблюдать сцены насилия и секса на государственном телевидении, требовать свободной продажи пива на любом расстоянии от школ — поскольку это удобно взрослым, а дети и так где угодно купят, травить приверженцев запрета на публикации желтой прессы. Оно, наконец, выступит за свободу проповедовать национальную, религиозную, социальную и иную рознь — в той мере, в которой эта свобода безопасна именно гражданскому обществу, а не государству.
А если спросят: «На черта ж нам такое гражданское общество?» — отвечу: помимо всех этих отрицательных качеств у него есть на порядок больше положительных свойств. Да, суд присяжных не замечен в оправдательных приговорах по громким политическим делам. Он, впрочем, нужен не для этого, а для того, чтобы в большей степени, чем раньше, выносить справедливые приговоры по делам неполитическим. И он делает это, освобождая множество невиновных, обреченных на срок стараниями нечистоплотных прокурорских работников. И вообще, граждане России вправе сами выбирать, какая проблема сейчас острее для них — свобода Михаила Ходорковского, отношение к которому среди них далеко и от «смерть олигархам!», и от «дорогу капиталу!», или же проблема пробок в Москве. Наконец, институты ГО создаются без принуждения, добровольно — а значит, если мы верим в верность наших либеральных идей, будущее за нами и в гражданском обществе они найдут больше применения, чем в самой распрекрасной, но созданной государственным насилием среде.
~Но главное — нужно нам такое гражданское общество или нет, решать не политикам и не СМИ — оно создается само собой и поэтому неотменимо. Другого гражданского общества не будет. Здесь можно убеждать, но нельзя диктовать и вставать в просветительскую позу — не заметят.
Хотя, конечно, можно выращивать гражданское общество в пробирке, отфильтровывая все ненужные фракции и сдабривая проверенным опытом партстроительства. Полученное будет экологично, политкорректно, отзывчиво, гражданственно и с нужным градусом патриотичности, но без фанатизма и неприятной агрессии. Употреблять со льдом и тоником до полного забвения реальности.
Автор — обозреватель ИД «Коммерсантъ», специально для «Газета.Ru-Комментарии»