Цивилизация
Многие политические события уходящего года — прежде всего голосование о выходе Великобритании из ЕС и победа Трампа на президентских выборах в США — оттенили фактор неожиданности в глобальной политике. Традиционные инструменты, на которые привычно опирались государственные деятели, — поддержка истеблишмента, пропагандистский аппарат, готовность большинства соглашаться с мнением элит, — все они в одночасье оказались дискредитированы.
Стало понятно, что традиционная «полярная» политика во многом себя изжила и куда более устойчивыми становятся системы, где имеется сложный и многогранный консенсус между разными социальными группами и идеологическими лагерями, где политика делается скорее коллективно и с оглядкой на оппонентов, чем единолично и с верой в собственную непогрешимость.
И сколь бы ни кичилась Россия своей особостью, возникающая новая реальность имеет к ней самое непосредственное отношение.
Политическая жизнь России в уходящем году не была слишком бурной, но именно это и вызвало очевидную, на мой взгляд, «усталость» всей политической конструкции. За фасадом «новой нормальности» шли и идут процессы, несомненно, вызывающие озабоченность правящего класса.
Хотя выборы в Государственную думу формально стали триумфом «Единой России», никаких радостей по этому поводу мы не увидели. Хотя о победе Трампа в Кремле, похоже, мечтали, она тоже не вызвала восторга. Даже растущие цены на нефть не корректируют невеселые экономические ожидания.
Послание Путина Федеральному собранию стало самым беспредметным и неамбициозным за все время его президентства. Причина этого заключается в разрушении ранее существовавших двух «путинских консенсусов» и в очевидном отсутствии нового, третьего.
Первый консенсус основывался не только на пресловутом «размене благосостояния на политическую пассивность». Ситуация была более сложной, так как в политике присутствовали довольно разнообразные силы, которые представляли разные социальные срезы, но в целом поддерживали курс власти.
Этот консенсус на протяжении первых двух сроков Путина постепенно разрушался по сути, несмотря на то что неискушенному наблюдателю могло показаться, что он с каждым годом лишь крепнет. Я бы назвал его рациональным консенсусом, так как, с одной стороны, его сторонники осознанно и в соответствии со своими базовыми интересами поддерживали власть и, с другой стороны, сама такая поддержка приближалась к полному одобрению.
«Оппозиция» не подвергалась уничтожающему давлению, но скорее сама теряла свои позиции ввиду удовлетворенности граждан властью.
Этот консенсус был серьезно подорван кризисом 2008–2009 годов и эпохой президентства Медведева, которые показали неэффективность системы и породили смутные мысли о возможности ее «модернизации», в том числе и предполагавшей смену лидера.
Возврат Путина в Кремль потребовал новой повестки дня — и она была найдена в апелляции к имперскости, в аннексии Крыма, в доктринерстве на тему «русского мира», в умножении амбиций на тему присутствия России в глобальной политике, более активном вмешательстве в дела соседних, и не только, стран.
Эту фазу я бы назвал эмоциональным консенсусом, так как, с одной стороны, его сторонники смутно понимали, чем они так гордятся и чего ждут от страны, но, с другой стороны, подвержены этому новому «головокружению от успехов» были практически все. «Оппозиция» в новых условиях стала ассоциироваться чуть ли не с врагами народа и потому была оттеснена на очень отдаленную периферию.
Между тем
за последние два-три года российское общество изменилось намного сильнее, чем принято считать.
Рациональные мотивы поддержки власти исчезли практически у всех граждан, привыкших за долгие годы полагаться на себя и не зависеть от бюджетных подачек. Эмоционально ощущение «вставания с колен» стало проходить по мере того, как была осмыслена роль Крыма и стало ясно, что ни в Донбассе, ни в Сирии глобальных побед одержано не будет, а бесконечная вовлеченность в эти конфликты чревата только проблемами.
Если нефть не успеет вернуться к докризисным ценам до того, как будут потрачены резервные фонды, а «братания» с Америкой и Европой не случится, путинские консенсусы уйдут в историю. Общество разделится на не столько молчаливое, сколько инертное большинство и на не столько протестное, сколько индивидуально активное меньшинство.
Россия окажется — а скорее, уже оказалась — обществом, организованным экономически и политически согласно классическому принципу «80/20».
В нем основные богатства создает меньшинство; ему же принадлежит лидерство в сфере инноваций; оно намного более открыто миру и предприимчиво; в этой среде возникают новые идеи и смыслы — и это меньшинство не поддерживает Путина и созданный им режим.
Я убежден: оно не является угрозой власти, как некоторым казалось в 2011 году, оно существует в параллельной реальности, как бы «уехало в Лондон» — часть физически, а часть ментально. В повседневном существовании и в своем мировосприятии
эти люди перестали быть частью России лишь потому, что Россия перестала быть самой собой, превратившись в коллективного Путина.
Именно это, на мой взгляд, сейчас больше всего волнует президента, делая его столь неуверенным в себе. Отчеты ВЦИОМа о «полной поддержке» со стороны 80% уже не радуют, потому что успешность современных обществ определяется не этими 4/5, а другой 1/5, но вниманием этой части граждан президент обделен. Даже несмотря на то что оппозиция показала свою несостоятельность на думских выборах, несмотря на то что Путин будет триумфально переизбран на президентских, он все равно останется президентом машинально ходящих на выборы 80% с полным недоверием со стороны остальных 20%.
Возникающая система оказывается намного менее устойчивой: все мы видели, как «активное меньшинство» меняет режимы от Египта до Украины, от Туниса до Донбасса, и президент ищет новую легитимацию, которой его советники, похоже, надеются добиться через предстоящие выборы.
Однако президентские выборы в такой стране, как Россия, — это совсем не то, что парламентские. От исхода первых зависит практически все, тогда как от результата вторых — почти ничего. Поэтому
даже в рамках «управляемой демократии» 2018 год требует качественных «декораций», но выстроить их крайне сложно.
Когда власть впервые серьезно задумалась о кампании — летом непростого 2015 года — она, опасаясь угрожающего ухудшения экономической ситуации, предположила возможность проведения досрочного голосования на случай утраты полного контроля над ходом событий.
Как известно, худший сценарий не реализовался, и в 2016 году основным вопросом, как может показаться, стал вопрос о том, кто может оппонировать Путину на предстоящих выборах, ведь традиционные спарринг-партнеры типа Зюганова и Жириновского давно уже пенсионеры, а Миронов и Явлинский вряд ли могут рассчитывать больше чем на несколько процентов голосов.
Альтернативой, как показалось отдельным политтехнологам, мог стать Навальный — и он в тот же час был почти оправдан судом, но реализм быстро восторжествовал, и слишком успешный кандидат на пост мэра Москвы снова завяз в кировских тяжбах.
Не стоит сомневаться, что в администрации продолжится поиск искрометных сценариев новой путинской кампании, но сложно предположить, что какое бы то ни было решение, способное, с одной стороны, заинтересовать «отколовшиеся» от власти 20% россиян и, с другой стороны, не нанести неприемлемого ущерба авторитету власти, будет найдено. И, соответственно, расколовшееся на устойчивые большинство и меньшинство российское общество так и останется разделенным.
Между тем задача восстановления консенсуса представляется исключительно важной по двум причинам.
Во-первых, становится понятно, что экономическим, технологическим и в некоторой степени культурным развитием больше уже нельзя пренебрегать, но столь же очевидно, что правильно голосующее большинство ничего нового не создает.
«Экономика разочарования»* даже более опасна, чем падение цен на нефть и западные санкции, вместе взятые.
Утечка мозгов препятствует необходимой модернизации даже ключевых отраслей; превращение почти любого толерантного человека в противника режима не может считаться нормальным. Попытка «национализации элит» оказалась, может быть, и успешной, но бессмысленной — в то же время денационализация настоящей элиты лишь ускорилась, а без нее дальнейшее развитие страны оказывается невозможным.
Во-вторых, нельзя не заметить, что российская власть не умеет действовать ни в какой иной ситуации, кроме полной поддержки. Консенсус может быть рациональным или эмоциональным, но он должен позволять элите не вступать в диалог с обществом — как только она до этого снизойдет, система будет разрушена.
Все происходящее в мировой политике подтверждает неспособность традиционных элит к серьезной схватке с оппонентами — в России же, где президент ни разу не участвовал в предвыборных дебатах, проблема окажется особенно острой.
Иначе говоря, если власть не восстановит основанную на консенсусе систему управления до 2018 года, на предстоящих выборах она только закрепит раскол общества на послушное большинство и несогласное меньшинство — и надежды на успешное развитие страны будут перечеркнуты.
Может ли что-то быть противопоставлено такому развитию событий? Следует ли ждать, что замшелые авторитарные партии «системной оппозиции» выдвинут молодых и амбициозных кандидатов? Стоит ли допустить, что на выборах Путину будет противостоять кто-то из тех, кто называет его «вором и преступником»?
Все эти сценарии — даже несмотря на вчерашние заявления Навального о выдвижении в президенты — выглядят невероятными, так как, хотя даже в них нынешний президент несомненно выйдет победителем, его успех окажется «пирровым».
Система не может допустить, чтобы ее критики обрушились не на «отдельные недостатки» существующей системы управления, а на «сакральную» фигуру своего создателя, — лишенная этого «стержня», она не выживет.
Именно поэтому — пока не поздно — российской политической элите следует переосмыслить поставленные на 2018 год задачи и попытаться вернуть утраченную поддержку нынешних несогласных не на выборах, а в аппаратных интригах, в которых отечественная бюрократия столь изощрена.
*См.: Inozemtsev, Vladislav. «Putin's Self-Destructing Economy» / The Washington Post, 2016, January 18, р. A15
О том, каким именно может быть третий путинский консенсус и кто может его заключить, читайте в следующей колонке Владислава Иноземцева через неделю, 21 декабря
