Цивилизация
Два самых громких скандала последних дней — с Юрием Лужковым и премией ТЭФИ — имеют нечто общее. В основе и первого, и второго лежит печально известный исторический опыт внезапного коллективного прозрения. С мэром теперь всё или почти всё ясно: громокипящие публицистические разоблачения в эфире должны уступить место судебным расследованиям, ведь доверие президента дорогого стоит. История с ТЭФИ более тонкая и амбивалентная. Хотя и здесь, следуя привычной для нас логике, прогрессивная общественность сочла своим долгом первым делом вычленить врага. Им стал президент Академии российского телевидения (АРТ) Михаил Швыдкой.
Прогрессивная общественность инкриминирует Михаилу Ефимовичу страшное: он не назвал на церемонии вручения премий имя Мананы Асламазян, получившей приз за вклад в развитие отечественного ТВ. Народ заволновался. Владимир Познер заклеймил произошедшее «шоком» и даже стал раздумывать вслух, не выйти ли ему из состава академии. Коллективное прозрение традиционно сочетается в наших широтах с частичной амнезией. Почему-то никто из волновавшихся не вспомнил, что при Михаиле Ефимовиче премию Манане все-таки дали, а при Владимире Владимировиче об этом не могло идти и речи. Кроме того, академики даже и не пытались в свое время защитить главу «Интерньюс», попавшую под раздачу в связи с «делом ЮКОСа».
Для Познера шок – поступок его преемника, для меня – бытование ТЭФИ в течение последнего десятилетия. Сначала АРТ умудрилась не заметить исчезновение целых двух телеканалов — НТВ и ТВС. Позже высокие судьи не удостоили своим вниманием превращение информационного вещания в паркетное, исчезновение политаналитики, разрушение дискуссионных форматов, воцарение таблоидной эстетики, вынужденный уход из профессии ее лучших представителей – от Елены Масюк до Леонида Парфенова.
Чем активней власти зачищали ТВ, тем безмолвнее становились академики. Они окончательно увязли в смазанности критериев, базирующихся на корпоративной любви-ненависти. Тлеющую жизнь поддерживали лишь местные разборки по поводу выхода из состава АРТ того или иного канала. Тогда начинали звучать ритуальные речи о гамбургском счете, который исчезнет вместе с академией. (Можно себе представить, сколько раз перевернулся в гробу Виктор Шкловский, автор термина, примененного к сегодняшнему ТВ.) В стране, где телеэпохи отсчитываются президентскими сроками, гамбургский счет – особая субстанция, в которой единицей качества стал один Познер. Создавалось впечатление, что он уже навечно прикован цепями к золотому Орфею. Если Владимир Владимирович не получал ТЭФИ, то был номинирован на премию. И это правильно: в наше время искусство балансирования на грани стало важнейшим из искусств.
При Познере кульминацией ТЭФИ назначалась титаническая борьба между Екатериной Андреевой и Сергей Брилевым. При Швыдком (если уж мыслить в таких категориях) помимо Асламазян 5 бронзовых статуэток получил РЕН ТВ, подлинная элита новостного вещания. А уж слова, прозвучавшие на последней церемонии, и вовсе носили характер откровенного оппозиционного акта посреди ледяного безмолвия. Имею в виду не только письмо Олега Дормана, отказавшегося от премии за «Подстрочник» (он говорил о тех, к сожалению, безымянных академиках, которые сделали ТВ «главным фактором нравственной и общественной катастрофы»), но и другие, не менее сильные высказывания. Лауреат Михаил Осокин, с трудом скрывая презрение, дал исчерпывающую оценку второй реальности: «ТВ симулирует жизнь и создает иллюзию гражданского общества». Другой лауреат, коллега Осокина по каналу Татьяна Лиманова, вообще замахнулась на святое, взяв в сообщники Владимира Набокова: «Портреты главы государства не должны превышать размеры почтовой марки».
Академики – продукт десятилетия, когда означенные портреты превышают размер кадра. Поэтому они привычно направляют свой гнев на второстепенное, а не на главное. Оно, конечно, легче клеймить Швыдкого, совершившего оплошность, чем защитить, скажем, Андрея Макарова, чье ток-шоу «Справедливость» подверглось беспрецедентно наглой цензуре аккурат в дни триумфа ТЭФИ. (В эфир не вышли два щедро анонсируемых выпуска, посвященных закону о полиции, и нет гарантии, что острая программа вообще устоит в сетке вещания.) Мало того, что академики не возвысили голос в защиту Макарова, так они еще и отказали ему в награде, на которую он был номинирован, хотя ничего более интересного, чем «Справедливость», за год на экране так и не появилось.
Всякий раз, когда смотрю тэфиозную церемонию, вспоминаю слова Евгения Гришковца: «Я никогда еще не видел на экране такого количества людей, изменивших себе». И эти люди запрещают Михаилу Ефимовичу ковыряться в носу?
