Цивилизация
Накануне 140-летия со дня рождения Ленина его уже почти забытое имя вновь замелькало на ТВ. Точнее сказать так: верховным криминальным авторитетом заинтересовался специализирующийся на криминалитете канал НТВ. Здесь вновь принялись перетирать тему «Выносить Ленина из Мавзолея или не выносить?», давно причисленную к коллекции вечных русских вопросов: что делать? кто виноват? куда нам плыть?
Тему сколь шумно, столь и беcтолково обсуждали правнуки вечно живого вождя, часть которых, судя по опросам, представления не имела о том, кто он такой (версии звучали самые экзотичные — от писателя XVIII века до художника и коллеги Гитлера). И только один правнук, не идейный, а натуральный, точно знал, о ком речь. Это Виктор Файтельберг-Бланк, симпатичнейший уролог из Одессы. По мере того как он рассказывал о родственной связи с Владимиром Ильичем посредством своей и его мамы, мрачнела коммунистка Нина Останина. Фамилия уролога явно произвела на нее неприятное впечатление. Вероятно, именно с таким выражением лица (смесь брезгливости и страха), как свидетельствуют дневники Вырубовой, произносил Николай Второй слово «интеллигенция». Впрочем, не пикантных деталей ради я затеяла эту колонку. В программе был показан документальный фильм Павла Лобкова «Мавзолей», к сожалению, не весь, а фрагментами. На мой вкус, это лучшее, что было создано на ТВ о тех глубинных, даже ментальных противоречиях, которые мертвым грузом цепляют нас к прошлому, не позволяя двигаться вперед.
Один пласт картины — современный — деловит и физиологичен: журналист ведет репортаж из преисподней, где какой-то алхимической жизнью существуют мощи Ленина. Другой — историко-архивный. Он позволяет увидеть, как внешнее, ритуально-сакраментальное поклонение усопшему со временем обретает черты зрелого идиотизма. А на перекрестках сегодняшнего и вчерашнего возникает абсурд. Зловещий и отвратительный, он властно затягивает в свой омут с зелеными водяными.
Нет, наверное, ничего реальней тоталитарного бреда. В 1924-м едва ли не все газеты распубликовали рецепт, как тленья убежать вождю. А вскоре объявили сей рецепт величайшей державной тайной. Восхищались магией главного трупохранителя страны Збарского, потом его же с головой выдали лубянским мастерам заплечных дел. Берегли мертвеца (что и нынче влетает в копеечку — полтора миллиона долларов ежегодно) и убивали живых, не считаясь с убылью свинца. Отдали мертвецу Красную площадь, убитым не давали и красный угол.
Лобков эпидермой чувствует невнятную субстанцию отечественного абсурда. С помощью виртуозного монтажа, великолепно отжатого текста, тончайшей иронии он рисует время, отмеченное движеньем коллективного безумия. Примеры множат приметы. Вот, скажем, отец и сын Збарские, беззаветно преданные режиму. И безответно режимом устраненные. Они, прислуживая трупу, от трупа и кормились. И ничего так не боялись, как плесени на том, что не имеет плоти… А вот сын архитектора Мельникова, создавшего первый проект ленинского саркофага. Как вдохновенно престарелый сын открывает нам глобальный замысел отца: тот внутренним оком вместо вождя видел Спящую Красавицу. То есть архитектор грезил о сказочной диве, имеющей вторичные половые признаки — бородку и усы… А вот и легендарный Клим Ворошилов. Он словно скачет по звонкой брусчатке на розовом коне, заливаясь соловьем: «В Мавзолее всегда должна царить прохлада майского утра…»
Самое страшное в фильме — скупая картина трудовых мавзолейных будней. Тело погружают в раствор, переодевают, моют. А по соседству лежит ничейный дедушка. Он имел счастье умереть на вокзале в 1949-м — на нем и опробовали новинки в деле бальзамирования. Наш абсурд имеет вид иллюзорной материальности, каковая сопряжена с иллюзией духовности. И все это воплощено в крошечной мумии — ее на протяжение фильма возят туда-сюда в металлической тележке. Главная нота «Мавзолея» — скрежет этой тележки, заунывно-однообразный, неотступный, тревожный. Так, должно быть, звучала бы сама «новейшая история», переложенная на музыку.
Правнукам Ленина, которым дедушка, как и вся новейшая история, крайне не интересен, необходимо по медицинским показаниям как минимум раз в год демонстрировать фильм «Мавзолей». Там истоки большевистского синдрома, чьи всполохи мы ощущаем и сегодня. Некрофильствующая советская власть крепко держит нас за фалды. Ее главный творческий метод, к которому очень подходит определение Эрика Фромма (сказанное, правда, по другому случаю) — «дар упрощенного толкования», чрезвычайно востребован и сегодня. Можно, конечно, стебаться над Лениным, как это делают энтэвэшники, устраивая вождю ребрендинг. Но самый юный из энтэвэшников, Борис Корчевников, горячо и взволнованно старался докричаться до правнуков: смеясь, мы можем не заметить приход нового Ленина. Правнуки равнодушно пожимали плечами. И только Новодворская с Прохановым привычно собачились, оперируя аргументами двадцатилетней давности.
