Цивилизация
В последние дни канал «Россия» стал ньюсмейкером № 1. Сначала «Вести недели» сделали удивительное открытие: за 10 лет в Москве уничтожено 700 исторических зданий, Музея Гоголя нет, столица управляется, как барская усадьба. Даже на святое замахнулись: оказывается, Церетели и Шилов отнюдь не великие художники современности. Еще зрители не успели переварить эти откровения, подтачивающие трон Лужкова, как пришла следующая новость: в телепроекте «Имя Россия» с большим отрывом лидирует Сталин, в 4 раза опередивший Пушкина.
Только взбаламученное медийное пространство чуть успокоилось, как снова грянул гром. ВГТРК дружной семьей (каналы «Россия», «Вести», «Спорт», «Культура», «Вести-24», «Бибигон») отказалась номинировать свои работы на телеконкурс и собирается выйти из состава учредителей ТЭФИ. Прогрессивная общественность заволновалась, завопила о гамбургском счете, который исчезнет вместе с Академией российского ТВ (АРТ). Можно себе представить, сколько раз перевернулся в гробу Виктор Шкловский, автор термина, примененного к сегодняшнему ТВ.
Попробуем, как любят говорить оба Владимира Владимировича (Путин и Познер), отделить мух от котлет. Что есть академия – машина для распределения премий или серьезный общественный институт? Первое без второго не может существовать. ТВ – искусство молодое, а в нашем варианте еще и подменяющее первую реальность. Без осмысления сложившегося волею истории и случая контекста нельзя идти вперед. Иначе рабы рейтинга всегда предпочтут гамбургский счет счету в Гамбурге (что, заметим, и происходит). В стране, где телеэпохи отсчитываются президентскими сроками, гамбургский счет – особая субстанция.
В его отсутствие единицей качества становится один Познер. Похоже, он уже навечно прикован цепями к «Золотому Орфею». Хотя рейтинг «Времен» невысок, а искусство балансировать на грани не является важнейшим из искусств. В творчестве, как и в любви, состоятельность нужно доказывать здесь и сейчас, а припорошенная нафталином стилистика «Времен» не меняется год от года. На мой взгляд, только в этом году В. П. честно заслужил ТЭФИ — за блистательно задуманный и виртуозно выполненный поистине авторский проект «Одноэтажная Америка».
Смазанность критериев, базирующаяся на корпоративной любви-ненависти, — одна из главных проблем ТЭФИ. Если вдруг голоса в жюри сравняются, как было в прошлом году при определении лучшего звукооператора, то смелое решение примет все тот же Познер – он тотчас отдаст приз своим одноканальцам. Как ему сходу удалось определить, что качество звука в шоу «Две звезды» лучше, чем в «Завещании Ленина» и «Борисе Годунове», трудно сказать. Зато ясно другое: горячее чувство патриотизма, даже корпоративного, нынче в большей цене, чем профессионализм.
Кульминацией ТЭФИ обычно назначается титаническая борьба между Екатериной Андреевой и Сергеем Брилевым. Иногда настает черед Петра Толстого, третьего не давно. Умение воспевать высокое начальство в доступной ему форме ценится очень высоко во времена управляемой демократии. Государственнический раж телепремии (награждаются в основном федеральные каналы, оплот Кремля) соседствует с копеечной псевдооппозиционностью протестного голосования (это когда победу одерживает «Основной инстинкт», снятый с эфира вместе с блистательной Сорокиной). И непонятно, что лучше – такая вязкая реальность или бунт конформистов, имевший место 4 года назад, когда некоторые проснувшиеся ото сна академики сделали попытку принять Декларацию о защите свободы слова. Мало того, что бумага отдавала графоманией общих мест, стертых слов, смутных мыслей. Она еще и равнялась росписи в конъюнктурной бездеятельности. Разве свобода слова оказалась в опасности только в 2004-м? Разве еще три года назад тэфиозный зал не пел в едином порыве: «Давайте-ка попробуем, хоть это и непросто, потянемся друг к другу – ведь мы одна семья. И, может быть, получится большое телевидение»? Тогда АРТ умудрилась не заметить исчезновение НТВ и ТВС – так при переезде на новую квартиру забывают в углу престарелого дедушку. Эту этическую особенность премии тонко уловил Евгений Гришковец: «Я никогда еще не видел на экране такого количества людей, изменивших себе». Не потому ли «Бронзовый Орфей» стыдливо прикрыл глаза?
У академиков глаза открыты, но зрение избирательное. Они много чего умудрились не заметить: превращение информационного вещания в паркетное, исчезновение политаналитики, разрушение дискуссионных форматов, воцарение таблоидной эстетики, вынужденный уход из профессии ее лучших представителей – от Елены Масюк до Леонида Парфенова. Да и в эстетическом плане ТЭФИ – зона сплошного парадокса. Любая премия призвана поощрять прорыв в неведомое, эксперимент, поиск. Ведь в творчестве (а ТЭФИ утверждает ТВ именно в статусе творчества) общий путь плох именно потому, что он общий. Однако если внимательно посмотреть на списки победителей, из года в год очевидна закономерность: академики всегда предпочитают новаторству традицию. Зато они не забывают себя. Высокий титул академика во всем мире, на который любит ссылаться Познер, требует известного самоограничения. На наших бессмертных это не распространяется. В персоналке «За личный вклад» они назначают в основном себя и только по кругу, совпадающему с формой Садового кольца. Бывают исключения – Ирену Лесневскую, которая не из обоймы, наградили, правда, в тот момент, когда она ушла с ТВ.
Одним словом, премии, как империи, рушатся тогда, когда их время вышло. Смерть ТЭФИ – не физический, а метафизический процесс, над которым не властны даже академики.
