Цивилизация
Июньский телеэкран дарит зрителям удивительную возможность почувствовать себя одновременно в разных исторических временах. На одном полюсе — пронзительный кинороман Николая Досталя «Завещание Ленина» о жизни и судьбе многолетнего колымского сидельца Варлама Шаламова, на другом — бесконечное словоблудие о величии державы в концерте на Красной площади и далее везде — от акции «Роди патриота!» до передачи Ильи Резника «Служить России!».
Впрочем, подобный идеологический плюрализм — не такой уж бином Ньютона. Он сам по себе знак и символ цветущего советского застоя. Сегодняшний день неизбежно рифмуется с ранними семидесятыми, когда дозволенная дозированная смелость «Литературный газеты» контрастировала со стихией тотального единомыслия. Есть, полагаю, еще одно объяснение неслыханной дерзости госканала, отважившегося на исходе телесезона запустить колымскую драму.
Градус равнодушия в обществе, инфицированном сериально-развлекательной бациллой, стремится к своему апогею.
Даже мягкотелая интеллигенция, не говоря уже о других референтных группах, стенает — устали от негатива. Уровень исторического самосознания минимальный, большинству населения, включая самый лакомый для ТВ зрительский сегмент — молодежь, что сталинские лагеря, что троянская война — все едино. А «Завещание Ленина» требует сосредоточенной работы ума и души. Фильм пробирает вечной мерзлотой заснеженного колымского погоста — таким видом открывается каждая серия. Он не адаптирует историю до формата милых шарашек «В круге первом» (сочинение Солженицына и Панфилова) или нестрашных лагерей «Московской саги» (сочинение Аксенова и Барщевского). Низкий рейтинг «Завещания» — диагноз обществу, не помнящему родства. 100-летие Шаламова совпало с 70-летием большого террора, о котором ТВ просто забыло. Так что второй канал не очень рисковал сотрясением основ с помощью «Завещания».
В фильме по филигранному сценарию Юрия Арабова гроб Шаламова везет автобус, водитель которого бережно протирает фотку Сталина на лобовом стекле. И это предвидел писатель. Не может быть другого времени, говорил он под конец жизни в 1982-м, когда люди остались прежними. Они-то и принесли в нынешнюю идеологию прежние клише.
Иммунная система новой государственности дает сбой, она не вырабатывает своих гормонов, а берет их напрокат из «раньшего» времени.
В День России от барабанного боя на темы патриотизма сводило скулы. Венец творенья — концерт «Россия молодая» на Красной площади. Шел он, как утверждают титры, в прямом эфире, хотя стартовал на экране ближе к 23.00, а Мария Ситтель еще в 20-часовых «Вестях» сообщила, что в эти минуты начинается торжество в самом сердце страны. Но это так, мелкая ложь по сравнению с ложью большой.
Внешне ничего особенного, все исполнители известны мельтешением на каналах хоть в праздники, хоть в будни. А по сути — спецмероприятие. Песнопения постоянно прерываются на полуслове. То посреди Uma2rman на экране материализуется некая Мария Минчева из организации «Новые люди» и зайдется в заклинаниях: у нас великая страна, мы очень патриотичны. То Антон Сихарулидзе от «Молодой гвардии Единой России», освятивший коньки партбилетом, прервет «Смысловые галлюцинации» спичем о державе победителей, объединяющих пожилых людей и «маленьких малышей». То Мария Дрокова («Наши») посреди Кинчева принимается объяснять суть патриотизма. Следует сходить в детдом, настаивает девушка, поговорить по душам с ветераном, организовать субботник.
Скверное знание родного языка и катастрофическое неумение выразить простенькую мысль, о котором недавно убедительно говорил Владимир Путин, у авангардной молодежи с лихвой искупается ниагарой чувств.
И не только у молодежи. Возьмем хотя бы Илью Резника. Он не всегда в ладу с рифмой и стихотворным размером, а как любим народом и властями! В своей авторской программе «Служить России!» он глядится эдаким Зевсом-громовержцем в белых одеждах. Весь свой недюжинный дар пиит в любую минуту готов бросить на прорывной участок — сочинить и спеть оду пограничным войскам, президентскому полку, всей армии в целом, тусовочке с водочкой. По части любви к отчизне Резнику конкурент разве что суровый шансонье Александр Новиков с его драматическими признанием: «Ах, Рассея моя, Рассея, заливаю глаза вином, хоть минуту подумать об ином». Илья Рахмиэлевич тоже не способен ни минуты подумать об ином. Сильное чувство рождает сильные слова: «И вновь звучит у стен кремлевских наша клятва — за президента, за Россию, за народ!».
Резник обскакал даже известного охранителя, министра просвещения Уварова.
Тот в своей триединой формуле грядущего процветания — «православие, самодержавие, народность» — власть в лице Николая I поставил все-таки на второе место.
Но и Резник бледнеет на фоне акции «Роди патриота!», щедро освещенной новостными программами. Она прошла в Ульяновске в День России. Кто родил патриота — получил джин. Акция вдохновила врача роддома на стих, мощи которого позавидовал бы сам Резник: «Россия, ты — обитель рая, я горжусь тобой».
Вот она, наша любимая национальная идея — вербальный патриотизм. Явление загадочное. Раньше советское словоблудие было стержнем идеологии, важной частью системы. Но зачем оно нужно в свободной стране, которую мы вроде так успешно строим?
Что заставляет почтенных людей громко говорить на площадях о чувствах интимных, среди которых и любовь к родине, свойственная любому нормальному человеку?
В России всегда слово путали с делом. Теперь родину больше любит тот, кто больше об этом говорит. Это в XVIII веке князь Голицын, сделавший для страны не меньше, чем все говорящие вместе, мог отважиться на разумное высказывание: мой патриотизм зависит от состояния моей недвижимости. Сегодня такая фраза обратит в недвижимость всякого, кто ее осмелится публично произнести.
Автор – обозреватель газеты «Газета»
