Тот еще праздничек

Похмеляясь после мужского праздника, задумался про армию.

Даже не про рассказы моих одноклассников, одногодков, соседей и приятелей, которые служили еще при Советах. Их рассказы однообразны, хоть и служили они по всему Союзу в самых разных войсках. Ничего особенного. Они чистили картошку, стирали портянки дедам. Копали траншеи и пололи огороды офицерам. Мыли полы, мыли и перемывали. Голодали. Дрались. Били молодых. В общем, влачили жалкое, бессмысленное существование. Убивали время. Иссушали мозги бездельем в самый лучший период, возможный для развития, когда интерес к жизни просто страшный.

Я видел потом, с каким трудом они отходили от этой безмозглой серой действительности, в которой дебилы — сержанты и офицеры — приучали их молчать, терпеть, тупеть. (Когда они пошли учиться в университет, куда бывших солдатиков брали вне конкурса, лишь бы на тройки сдали, а двоек им никто и не ставил.)

Некоторые отошли, прочистили мозг, стали таки журналистами. Иные застряли на том же армейском тупом уровне. Вот интересно, для чего ввели военный этот (ну или пролетарский) ценз? Чтоб поставить в верхах усердных, не размышляющих исполнителей любой начальственной воли? Законсервировать режим? Но режим тот обвалился — и куда девать карьеристов, переучивать на Селигере старых пердунов? Но, во всяком случае, в то время имелся социальный лифт! Один мой товарищ, с которым мы закончили МГУ — я после школы, а он после армии, признался, что долго не мог решить, куда ему после службы идти — в ПТУ или в Московский университет им. Ломоносова. И вот теперь, когда правящая каста не пущает наверх молодых провинциалов, думаешь: а хорош ли социальный лифт, когда он любой ценой? Нету его — плохо, есть он — тоже нехорошо…

Нам не угодишь. Впрочем, чего еще ждать от страны, в которой говорят одно, думают другое, делают третье и все видят вранье и молчат (кроме воспетой поэтом Быковым «русской бабы Наташи Васильевой» из Хамсуда), где начальники меряются мигалками, высотой фуражек и длиной авто — как дикие орангутанги меряются своими приборами? (В скобках замечу, что не все мои знакомые служили бесплатными уборщицами, числясь в Советской армии. Были исключения. Один, например, служил, то есть даже воевал, в Африке, совершая набеги на ЮАР, вместе с кубинцами убивая солдат, офицеров и мирных жителей заради торжества идей марксизма-ленинизма и прочей ерунды.)

Прошли, как говорится, годы. Я окидываю взглядом знакомую молодежь. Которая служила или служит в армии. Что же я вижу? Вот юноша пошел служить, родня не стала его отмазывать, хоть и деньги были. И связи. Как-то так получилось, полно было других забот. Пацан прослужил почти полгода, а после его комиссовали. Что так? А оказалось, у него сколиоз, позвоночник искривлен на сколько-то градусов сверх допустимого. Не положено с таким служить! Военкомат просмотрел. Там медкомиссия на другое заточена. Другой случай. Парень отслужил от звонка до звонка. Чем занимались в армии? Ну там немного строевой, курс молодого бойца. А так — спали, ели, качались. Охраняли друг друга и свои казармы. Какой смысл был в службе? Никакого. Может, хоть специальность получил какую? Нет. Третий — в спортроте, учит полковников играть в теннис. Четвертый — имел проблемы с наркотиками, весь больной. Его хотели комиссовать, но родители занесли денег, чтоб парня не выгоняли из армии. И на том спасибо…

Я провел в войсках 1 (один) месяц. Это были военные сборы после военной кафедры, где меня вроде как выучили на офицера. Запомнилось, что в воскресенье, раз в неделю, у нас была баня, после в понедельник мы рыли окопы и учились, в пыли и в грязи, отражать танковые атаки при помощи учебных гранат. А после всю неделю пропыленные, потные, закопченные, мы рисовали что-то на военных картах и дремали на лекциях. В воскресенье баня — и опять в грязь. Глубоко штатский еврейский юноша с филфака сломал пистолет Макарова, и офицеры со всего полка приходили к нам посмотреть на это чудо — они раньше не верили, что ПМ можно сломать голыми руками. А другой на марш-броске потерял автомат, и мы потом сутки его искали, прочесывали лес. Кажется, нашли? Не помню. Оружие у нас кто хочет — тому не дают, а кто от него бежит — тому его всучивают насильно, и люди уж не знают, как от него избавиться…

Я почти все вечера чистил картошку — в наказание за то, что не мог правильно вытянуться перед старшиной, и не ел его глазами, и не застегивал воротник, и курил на посту. По периметру нашей энской части ходила старая алкоголичка с рюкзаком, она торговала водкой, которую очень удобно было хранить в солдатской фляжке, ее заставляли носить на поясе. В последний день, перед отъездом, к нашей палатке подошла группка палимых солнцем молодых бойцов, худых, изможденных, с синяками, в зеленке, с опущенными головами, с рабской покорностью в каждом движении, с глазами избитых собак. Эти сироты убогие, защитники Отечества, — представляю, какими красавцами они себя изображали в дембельских альбомах, — униженно просили поменяться с нами сапогами. Тот дырявый мусор, в который они волею старослужащих, форменных негодяев, были обуты, давно мечтал о помойке.

В общем, армия — совершенно верно, школа жизни. Какая жизнь, такая и армия. Да не так плохо в армии! Там хорошо. По сравнению с тюрьмой, которая тоже школа жизни.

Короче, с праздником вас — лучше позже, чем никогда…