Прихлопнуть петербургскую башню — это не менее грандиозно, чем, допустим, уволить перворазрядного силового министра или отменить сочинскую Олимпиаду. И то, и другое, и третье оповестили бы публику о том, у кого сейчас настоящее могущество.
Но министра уволить все никак не получается, а сочинская Олимпиада неотменяема по определению, хотя этого уже страстно хотят почти все, а не только президент. Остается «Охта-центр».
Политический путь Дмитрия Медведева и траектория газпромовской башни рано или поздно должны были пересечься, и сегодня они пересеклись.
Перед тем как приобрести ценность в качестве объекта большой политики, «Охта-центр» должен был сначала набрать достаточный общественный вес, и за четыре года он таки сумел его набрать. Причем стартовые условия у него были так себе. Ничем не примечательная четырехсотметровая высотка просто затерялась бы где-нибудь в «Москве-Сити». Чтобы встать в глазах общественности вровень с другими великими стройками путинской эпохи — с объектами Олимпиады-2014 или там владивостокского саммита АТЭС-2012, нехватку башенных габаритов пришлось дополнять всероссийской, а отчасти уже и всемирной геростратовой славой.
А этой славе чрезвычайно способствует тот факт, что башни на самом деле нет. Ее только собираются возвести. Если бы «Газпром» умел хоть что-нибудь делать быстро, «Охта-центр» уже был бы построен и благополучно слился со всеми прочими уродствами Северной Пальмиры-XXI.
Ведь творение Филиппа Никандрова из британской архитектурной конторы RMJM, упрекаемое в недостатке «петербургскости», на самом-то деле ничем не хуже и не лучше сотен и сотен других новых зданий и статуй, безнаказанно появившихся здесь за последние полтора десятка лет. Оно только гораздо выше. Смесь паноптикума с доходными кварталами южноазиатских мегаполисов, в которую неуклонно превращается петербургский исторический центр, получила бы достойный себя высотный акцент. Но из-за того, что акцент столько лет оставался на бумаге, хватило времени окрепнуть антибашенной коалиции из энтузиастов-интеллигентов и вполголоса им сочувствующих строительно-архитектурных лоббистов, ревнующих к великому проекту.
Если бы не его серость и вписанность в систему, недруги, видимо, успели бы задушить «Охта-центр» в колыбели, еще до обретения им вселенской славы.
Ведь все петербургские начинания по-настоящему известных архитекторов (новый футбольный стадион Кисе Курокавы, реконструкция Новой Голландии по проекту мастерской Нормана Фостера, вторая сцена Мариинского театра Доминика Перро) давно уже забракованы и либо вовсе заморожены, либо осуществляются методом долгостроя другими людьми, совсем за другие деньги и по совсем другим проектам. Система, как ей и положено, осталась непонятна чужеземным мудрецам и с позором их отторгла.
А непостроенная башня держится. Она виртуальна и именно поэтому оказалась отличным макетом всей нашей модернизации. Можно сказать, ее образцом. На ней уже пора учить студентов, чем эта модернизация у нас оборачивается.
Налицо все типовые признаки. Модернизаторский объект придумывается, заказывается и отбирается высшим начальством за закрытыми дверями и по его собственным, достаточно странным вкусам. Он финансируется нефтедолларами и не будет рентабелен сам по себе. Его пытаются возвести на неподходящем для него месте и среди людей, которых он выводит из себя. Ну и, конечно, излишне объяснять, что ничего по-настоящему передового в этой обновленческой затее как раз и нет. Все заложенные в ней идеи — в данном конкретном случае градостроительно-деловые — из прошлого века. При всем при этом
несуществующая высотка сумела стать самым знаменитым зданием Петербурга, а теперь уже и России. Хотя в природе ее нет, вокруг нее вращаются деньги, сплачивается общественность, делаются и ломаются карьеры, кипит жизнь. В конце концов она должна была сделаться и барометром большой политики.
Понятно, что Путин когда-то благословил Миллера именно на небоскреб и именно у петербургского центра. Но даже в жирные времена он ни разу публично не взял его под крыло: «не нужно эти решения на меня перекладывать, у меня своих проблем хватает» (2007). Поэтому на заре кризисной эры, где-нибудь осенью 2008-го, он мог безболезненно от нее отречься. У нефтегазовых монополий набежали тогда гораздо более насущные расходы, и отказ от нелепой высотки выглядел бы не как унизительная уступка общественному мнению, а как своевременный и почти благородный акт самоотречения. Этот шанс был упущен.
Формальный толкач башенного проекта, петербургское правительство реальным игроком в этой игре никогда не было и не будет. Его задача — ловить настроения Москвы и взвешивать, какое из этих настроений более увесистое. Задача хлопотная. И как раз начиная с прошлой осени, непосредственно после того, как ею были выданы почти все необходимые разрешения, администрация Валентины Матвиенко на всякий случай начала слегка маневрировать, чтобы застраховать себя от попадания под башню, если она вдруг падет.
Поскольку в публичной сфере все руководящие фигуры, кроме Медведева, от этой проблемы самоустранились, история с «Охта-центром» превращается в мерило его и только его власти.
Хотя президентское антибашенное послание сформулировано аккуратно и передано через подчиненных, для всех ясно, что это приказ. Точнее, попытка приказа.
Закрытие или перезагрузка газпромовского проекта будет личной победой Медведева, которую ему не придется делить ни с кем. И это стало бы сигналом не столько широкой публике, сколько номенклатуре. И, наоборот, ренессанс башнестроительства уже почти бесповоротно внес бы ясность в вопрос, за кем у нас последнее слово.
Когда ставки так высоки, у нас любят тянуть резину. И такая возможность есть. Теперь действие переносится в скромное федеральное учреждение Главгосэкспертиза. Именно туда «Охта-центр» готовится сейчас подать бумаги, чтобы получить или окончательное разрешение строить, или отказ, или, что вполне вероятно, совет что-нибудь там пересочинить.
Скромные учреждения надо любить. Там у нас все и решается. Вот на днях скромный Хамовнический райсуд продлил заключение под стражу Ходорковского и Лебедева, несмотря на все крики о том, что новейшие президентские поправки в УПК это запрещают. А он продлил, и оказалось, что право имеет. Теперь осталось посмотреть, на что имеет право Главгосэкспертиза.