Цивилизация
Трудно писать, когда новости приходят и будут еще приходить и когда непонятно, что все-таки произошло. Но есть сам факт смерти: Александр Долматов, активист партии «Другая Россия», конструктор оборонного предприятия, покончил с собой в тюрьме Нидерландов.
В Голландии Долматов оказался, опасаясь стать одним из фигурантов «болотного дела». По его свидетельствам, за ним следили, прослушивали телефонные разговоры, подсаживали к нему в автозак после задержания 6 мая сотрудника спецслужб, вели. Долматову удалось улететь на Украину, а затем в Нидерланды буквально накануне или в день предполагаемого ареста. В предоставлении убежища было отказано, он дожидался апелляции по делу, но не дождался.
Не хочется додумывать историю до выяснения всех обстоятельств — он не выдержал отказа властей Нидерландов в предоставлении убежища? Ему действительно сказали, чтобы собирал вещи и готовился к депортации в Россию? Он, как ведущий конструктор оборонного предприятия, имел допуски к гостайне и появления такого политического беженца никак нельзя было допустить? От него требовали информацию в обмен на статус беженца? Или случившееся — это личная трагедия, в которой дело 6 мая и попытка эмигрировать не сыграли роковой роли? Тут любой нити хватит.
Причины важны, конечно, но знание деталей ничего не поправит. Молодой парень умер при трагических обстоятельствах. Вот он на фото, тонкая оправа, длинная шея. Его смерть первая в деле 6 мая.
Кто бы мог подумать еще полгода назад, что все кончится этим. Кто бы мог предположить год назад, на первой Болотной, что белые ленты, цветы и конфеты закончатся смертью. Хорошо, что будущего никому не дано знать. Кто бы не отчаялся 10 декабря 2011 — когда, чего уж там, было немного страшно, но весело, — если бы заглянул в 18 января 2013-го, например?
Даже если бы это было только личной драмой, без политики, без соискания статуса беженца, без задержаний и слежки, без сложных российско-голландских дипломатических расчетов, без гостайн, то и тогда трагедия Александра Долматова неотделима от происходящего с оппозицией и, шире, демократическим движением в России. День его смерти теперь — день траура и памяти.
Воодушевления, шариков на реке, шарфиков, бодрого броуновского брожения, когда все любят и поддерживают всех, когда растяжки и флаги любых цветов, плакаты и шаржи — один лучше другого, когда есть надежда на быстрый успех, на трехмесячный блицкриг, на выборы, на еще сто тысяч, которые выйдут на улицу, на чудо, на то, что стены рухнут, рухнут, рухнут и свободно мы вздохнем — ничего этого больше не будет. Пока — нет.
И для кого-то не будет никогда. Свобода запаздывает, смерть торопится. Трагедии последних дней как будто отменяют возможность дожить до лучших времен. Но в худших временах надо тоже как-то жить. Плохое деморализует, но и мобилизует.
Смерть Долматова отменяет тезис о Европе, которая готова помочь мирной русской демократической революции. О гуманитарном рае, который производит вэлферы, виды на жительство и паспорта для беженцев, оппозиционеров и просто образованных, амбициозных, политически требовательных россиян, спасающихся от политических преследований или не желающих больше жить в деградирующей и стагнирующей стране. Никто там нас не ждет — ну разве что людей с деньгами, которых хватит на недвижимость, открытие бизнеса и поддержание европейского уровня жизни. У них достаточно своих постколониальных обязательств перед третьими странами, чтобы взвалить на себя еще тысячи россиян, ищущих лучшей доли. У них свои потоки беженцев, политэмигрантов и гастарбайтеров.
И вряд ли еврочиновники имеют более глубокие представления о реальной жизни в богатой нефтяной стране, родине тысяч миллионеров, чем протестующий горожанин о реальной жизни в толерантной, уютной, правозащитной Европе.
Отказывая в убежище Долматову, представляли ли чиновники, что такое российское следствие по политическому делу, российское правосудие и российская же тюрьма? «GULAG? О!» А это именно ГУЛАГ, не демонтированный со времен Сталина и еще дальше — ВЧК. Но какое голландцам дело до этого?
Чужой политический прагматизм ничем не лучше родного. Наивно было думать иначе. Хотя уже по ответу Белого дома на петицию о включении депутатов Госдумы в «список Магнитского» стоило кое-что понять. Было воодушевление, но сменилось разочарованием. «Мы разделяем вашу озабоченность по поводу принятого Госдумой законопроекта, который, если станет законом, запретит международное усыновление между Россией и США и ограничит возможности российских организаций гражданского общества работать с американскими партнерами. Мы продолжим поднимать эти беспокоящие нас вопросы на переговорах с правительством России», — ответил Белый дом и удалил петицию. 8 июня, когда Долматов бежал, ничего этого протестующие еще не пережили, конечно, поэтому и махали платочком ему вслед — хоть этот парень спасся.
Политический класс во всем мире циничен. Умеет договариваться с любыми правительствами. Могли и с Советским Союзом, даже во времена «холодной войны». А тут демократия, курс на интеграцию, экономический кризис, нефтяная и газовая конъюнктура, европейские интересы, большой восточноевропейский партнер.
Кроме нефти и газа еще и Год России в Нидерландах и наоборот. Не до беженца с его обысками и уверенностью, что завтра бы посадили. Политика, ничего личного. Местная бюрократическая машина. Проблемы с мигрантами. А риторика может быть любой.
Они договорились бы и с оппозицией. Они когда-то и с Лениным разговаривали, несмотря на пролетарский дух, неприятный аристократии и буржуазии, репрессивный характер большевистского режима и перспективу мировой революции. Но не раньше, чем возникли серьезные основания.
Простой вывод, который из этого следует: никто не поможет гражданам России, кроме самих граждан России. Не хочется спекулятивных аналогий с временами, когда Европа и Америка тоже разворачивали беженцев обратно, но осмысленная деятельность по проектированию и строительству собственной страны — единственный возможный вариант спасения в нашем случае. И не когда-то потом, после, а прямо сейчас. Смерть Долматова возвращает к делу 6 мая, к судьбам 18 политзаключенных, о которых так страшно лишний раз подумать. Достаточно ли сделали десятки тысяч участников протестных митингов и маршей для «узников Болотной»?
Сергей Кривов, самый старший из арестованных, голодает в СИЗО с 14 декабря, протестуя против решения суда, который продлил его арест. Адвокат Кривова Вячеслав Макаров 16 января отстранен от дела по требованию следователей. Что делают протестующие и сочувствующие оппозиции, чтобы помочь Кривову? Все ли вообще знают об этом?
«Болотное дело» — самая больная тема протеста. По нескольким причинам. Среди 18 узников мог оказаться любой
из тех, кто выходил на Чистые, Болотную, Сахарова, на «Прогулку писателей», на «Оккупай Абай», на марш против «закона подлецов». Равно как и любой имел шансы пополнить ряды беглецов. Их 7. Один из них, Леонид Развозжаев, похищенный в Киеве и обнаружившийся за решеткой в Москве, сейчас этапирован в Иркутск, где расследуют дело по мотивам «Анатомии протеста». Политическое дело Александра Долматова завершилось вчера. Максим Лузянин уже осужден на 4 года и 6 месяцев. Остальные сидят или находятся под подпиской о невыезде.
Переход из состояния протестующего в политзаключенные не требовал особого политического активизма. Достаточно было выйти на площадь и оказаться в том самом узком месте в неподходящее время. И сделать теперь как будто ничего нельзя. Решимость стоять до конца в этом деле сформулирована с последней прямотой: «они испортили мне праздник — я испорчу им жизнь».
Но только ли страх заставляет проходить тихо мимо «болотного дела»? Как проходили на последнем марше мимо плакатов с напоминанием про обстоятельства Сергея Кривова. Не все, но многие. Сидят и будут сидеть не звезды протеста, не лидеры, не спикеры митингового движения, а неизвестные, в общем, люди. Обычные. Их личные драмы не способны подвигнуть гражданское общество к солидарным действиям в их поддержку. Это, если по-честному, означает, что пока никакого такого общества и нет, это пока только мечта об обществе, где ценен каждый отдельный человек. Если так, то гражданское общество живет в старой, «провластной» системе координат.
Судьба Леонида Развозжаева, особенно после выхода «Анатомии протеста», волнует больше, чем судьба Леонида Ковязина, например. Знаете, кто это?
Вот и я тоже не особенно интересовалась до вчерашнего известия о самоубийстве в Нидерландах.
