Интеллигенция покинула кухню

Помнится, в разгар предвыборной кампании Станислав Говорухин солидаризировался с В. И. Лениным, назвавшим интеллигенцию г…м нации. Собственно, и при советской власти эта, говоря языком госдепа, «страта» называлась «прослойкой» в бутерброде, где сверху рабочий класс, а снизу трудовое крестьянство. На большее интеллигенты рассчитывать не могли, а пайки, которые лучше бутерброда, доставались только тем представителям «прослойки», которые сочиняли речи вместе с Леонидом Ильичем в Завидово. Сегодня же, согласно свежему мартовскому исследованию Левада-центра, 30% граждан считают, что интеллигенция не оказывает никакого влияния на то, что происходит в России. В феврале этого года был проведен другой опрос: респонденты считают, что наибольшее влияние на жизнь в стране оказывает президент (65%) и правительство (56%), а наименьшее — интеллигенция (13%) и профсоюзы (9%). Собственно,

это четкое отражение того, что у нас жестко вертикальная структура управления страной, не допускающая влияния общества на принятие ключевых политических решений.

Надо сказать, что по сравнению с опросом 2006 года снизилось число респондентов, которые отмечают отсутствие влияния интеллигенции на национальную повестку: тогда таких было 40% среди опрошенных. Но число людей, отметивших повышение ее влияния, увеличилось всего на два пункта — с 11% до 13%.

Бунт интеллигенции, состоявшийся в декабре, январе и феврале, остался незамеченным. В том смысле, что считалось: это оранжевая революция или протест рассерженных горожан (сама терминология навязывалась оппонирующей интеллигентам стороной). В массовом сознании вышедшие на площадь не ассоциировались с традиционными представлениями об «интеллигентах», смешных персонажах с седыми бородками профессорского типа, пританцовывающих под слова песни «талая вода – ерунда, да, ерунда». Собственно, так оно и есть:

43% опрошенных полагают, что интеллигенция — это как раз профессура.

Возможно, интеллигенция и впрямь устаревшее понятие, соответствовавшее определенному отрезку истории. Но функция интеллигенции сегодняшней, в сущности, осталась прежней. Как сказано в «Высокой болезни» Бориса Пастернака (это, между прочим, 1920-е годы): «А сзади, в зареве легенд,/ Идеалист-интеллигент/ Печатал и писал плакаты/ Про радость своего заката».

«Прослойка» никуда не делась. Даже если эта страта и не осознает, что она реинкарнация досоветской, раннесоветской и позднесоветской интеллигенции (суммарно 49% респондентов Левада-центра считают, что интеллигенция в России практически исчезла). Как ее ни называй по-научному — «коммерческой интеллигенцией» или «креативным классом» (выпотрошенное и адаптированное к массовому медийному сленгу понятие, взятое напрокат у Ричарда Флориды), — она существует и, больше того, определяет идейный мейнстрим протестного движения. Потому что, как ни крути, принадлежность к интеллигенции неизменно определяют не уровень достатка или тип потребительского поведения, а образование, род занятий и политические ценности (или убеждения). Кстати, по Далю, интеллигенция — «разумная, образованная, умственно развитая часть жителей».

На Сахарова 24 декабря и на шествии 4 февраля социологи Левада-центра проводили исследование социальных характеристик протестовавших. Главный «маркер» участников — высшее образование (63% на Сахарова и 62% на Якиманке, и это не считая людей с незаконченным высшим или двумя или тремя высшими образованиями, что давало еще приблизительно 20%). Но в отличие от классических представлений о неуклюжей и неустроенной интеллигенции протестная «прослойка» — люди не витийствующие, а работающие. То есть, в терминах социологической анкеты, «специалисты» (от 36% до 46%). Их убеждения: демократы — наивысший балл 36% на Якиманке и либералы (31% там же). То есть на площади более 60% сторонников политически свободного общества, основанного на рыночной экономике.

Это, собственно, и есть портрет современной интеллигенции.

При всей важности интернета, всяких там фейсбуков и твиттеров не они являются определяющими свойствами протестного слоя, оставаясь техническими, инструментальными характеристиками. И в этом смысле аудитория отечественных площадей была гораздо более качественной, чем, скажем, на той же площади Тахрир.

И именно поэтому сравнение с оранжевыми революциями просто социологически неточно: интеллигентский протест мирный. И в этом нынешнему российскому режиму повезло.

На площадях и проспектах интеллигенция заявила о своем существовании, если угодно, о выходе с кухонь. И ее повестка, а не та, которую предлагает государство, станет спустя некоторое время общенациональной. Это интуитивно чувствуют и участники опроса Левада-центра, которые в меньшей степени по сравнению с глухим 2006 годом отмечают готовность интеллигенции идти на компромиссы с бизнесом и властью. Больше того, с 31% до 18% упало число тех респондентов, которые уверены, что интеллигенция должна обслуживать государственные интересы. Возможно, потому, что за это время понятие «государственный интерес» стало означать интерес узкого слоя приближенных к кормушке и кормилу высших чиновников и руководителей госкорпораций.

В общем, смело можно менять определение: интеллигенция — это те, кто был на Болотной, Сахарова и Якиманке. И им сочувствующие. Интеллигенция перестает быть смешной, неуклюжей и милой. И, главное, перестает быть «прослойкой» или обслугой, требуя представительства.

Для власти дальновидным было бы это заметить.