Цивилизация
На большом приеме в одном из европейских посольств в Москве, сбившись в тесный кружок, стояли ведущие российские политологи и в голос хохотали. Объектом их грубоватых, почти армейских шуток был коллега, про которого они, иронизируя, говорили, что он единственный в их цехе поддерживает Путина. «Да не поддерживаю я его, — смущенно и пылко оправдывался эксперт, как будто его застукали в кустах с несовершеннолетней. — Я просто за… субъектность власти». Последнее замечание вовсе вызвало приступ гомерического смеха, и, сокрушенно покачивая головами, политологи и политтехнологи, пережившие немало кампаний и честно послужившие той самой власти и ее «субъекту», разбрелись кто куда, прихлебывая вино и разыскивая других знакомых, с кем можно было бы обсудить недостатки нынешнего российского политического режима.
Философия в будуаре. Оппозиция в салоне. Сегодняшний день пародирует 1970-е, когда благополучные жильцы кооперативных квартир, обладатели «пятерок», поставленных в теплые гаражи, пожиратели заказов, принесенных с работы в тихом НИИ, где время утекало сквозь профсоюзные и партийные собрания, сидя на кухнях ночного Тропарева (Бирюлева, Беляева и проч. — нужное подчеркнуть), кляли режим и второпях проглатывали слепые копии какого-нибудь «Метрополя». А потом снова мирно шли на партсобрание, потому что общественно-политическим строй, подпитываемый наркотическими дозами нефтедолларов, казался вечным и неотменяемым, да к тому же обеспечивающим известную степень благосостояния.
Сегодня все то же. Отлив нефти, конвертируемый в прилив валюты, оплодотворяющей все и вся до таких степеней, что ее приходится нечеловеческими усилиями стерилизовать.
Стабильность, таящая в себе столько скрытых угроз, что она теперь называется на современном городском сленге не иначе как «стабилизец».
И оппозиция, которая боится показать и применить себя в прикладном смысле, добровольно забившаяся в гетто политических салонов, научных семинаров и редакций политических и экономических изданий. Давно не видевшие друг друга коллеги-журналисты за минуту физического времени способны дать любые, самые емкие и красочные характеристики текущей политической ситуации. Характерная реплика, понравившаяся мне больше всего: «Я сказал нашему главному редактору, что если так дальше пойдет, то мы вообще начнем писать то, что думаем».
Все тот же сон! Любить власть, даже просто уважать ее в приличном обществе, если это не совсем уж отмороженные «мастера культуры», становится дурным тоном. По блату попавшие в ресторан ВТО интеллигенты обсуждали «партийную мафию». Кто бы мог подумать, что спустя тридцать лет в роскошных ресторанах, где единственный ценз — имущественный, нынешняя коммерческая интеллигенция будет дискутировать по поводу того, что маразм зашел слишком далеко. И, как тридцать лет назад, снова рассматривать возможность отъезда — навсегда.
Все тот же сон, то же «Двойное сознание интеллигенции и псеводкультура» и те же битвы Солженицына с интеллигентским «кукишем в кармане», «образованщиной». В «Двойном сознании» Владимир Кормер, укрывшийся под псевдонимом Алтаев, писал о том, как интеллигенция на протяжении десятилетий продолжала тешить себя надеждой на то, что власть станет лучше и сотрудничество с ней морально оправдает себя. Солженицын в «Образованщине» обличал «двоемыслие» тех, кто способен «читать самиздат и высоко понимать в курилках НИИ», но подчиняет свои убеждения «корыстной погоне за… ставками, званиями, должностями, квартирами, дачами, автомобилями… а еще более — заграничными командировками». Александра Исаевича всегда возмущало стремление нарождавшегося советского среднего класса нормально жить. Но что правда, то правда — именно ему, среднему классу, населявшему городские повести Юрия Трифонова, были в наибольшей степени присущи конформизм и двойное сознание с многочисленными фигами в карманах.
Исаич вступил в бой с «образованщиной» в 1974 году, когда советский режим разбухал от нефти и окончательно отказался от всех попыток реформирования экономики, в которых больше не нуждался: на дармовые деньги можно было купить все что угодно и удерживать интеллигенцию на профсоюзных собраниях, продуктовыми заказами и очередями на автомобили превращая ее в средний класс. Цены на нефть рухнули, вместе с ними затрещала нереформированная отсталая экономика с денежным навесом вместо мозгов, а трудящиеся, покинув курилки НИИ, ринулись сначала за перестроечной прессой, а затем и на баррикады.
~ Сейчас у нас тоже есть нефть — так называемое «естественное преимущество», противоестественным образом отменяющее нужду в реформах и усугубляющее отставание от волшебной страны Португалии. Есть оппозиция — пока салонная, променявшая «Беломор» фабрики Урицкого на «Парламент экстра лайтс» и курилки на кондиционированные кабинеты с портретами президента в шапке с кокардой. Есть углеводородная зависимость, странное психологическое явление, позволяющее с легкостью отправлять в нокдаун компанию, чья фактическая национализация опускает фондовый рынок и уродует внешний имидж страны, или устраивать цирк с запугиванием богатых людей, в результате чего они покупают для родины яйца Фаберже, а потом на эти самые произведения искусства едва не накладывается арест. Все это попахивает этакими сталинистского сорта изощренными издевательствами, столь же нелепыми, сколь и жестокими.
…Впрочем, чем заканчивается дело, мы знаем: нефтяные цены падают — и все летит в тартарары. Интеллигенция вместе с олигархами перестают бояться, оппозиция покидает салоны и выплескивается на улицы, философия оставляет будуары и выходит нагая в ежедневные газеты. Правда, то, что падение цен в прошлый раз обернулось победой демократии — это нам всем просто повезло: демократическая энергия оказалась сильнее националистической. Сейчас все может повернуться иначе. Национализм пассионарен и разрушителен, а демократия дискредитирована. Про нее, как и ценность свободы, вспоминают только в салонах и будуарах. Вспоминают ностальгически и украдкой.
