Цивилизация
Неделю назад, в предыдущей своей колонке «Последний бой», я раскритиковал решение «Первого канала» показать праздничным вечером 9 Мая фильм Федора Бондарчука «Девятая рота».
В сухом остатке суть моих претензий такова. Как ни велик сегодня общественный запрос на положительного героя и героику вообще, нельзя ставить знак равенства между Великой Отечественной и неправедной, преступной афганской войной.
Написал об этом и огорчился. Не потому, что пожалел о сказанном. Нет, про войну в Афганистане, которую я видел своими глазами (прослужил в армии с 79-го по 81-й), собственное мнение менять не собираюсь.
Просто я подумал: ну хорошо, а где брать положительных героев, которые, увы, нужны большинству «юношей, обдумывающих житье», чтобы было «делать жизнь с кого».
Если говорить об афганской войне, можно ли, к примеру, сделать положительного киногероя из советского солдата или офицера, который отказался участвовать в той неправедной войне? Были ведь такие случаи.
В 1988 году, когда я впервые попал в США как тележурналист, в Сиэтле американские коллеги устроили мне интервью с одним из бывших советских военнослужащих, который, по официальной версии, сдался в плен афганским моджахедам, потому что не хотел участвовать в операциях «ограниченного контингента», во время которых гибло мирное население. Несмотря на все мое негативное отношение к той войне и даже готовность принять другую правду, правду человека, изменившего присяге, я по сей день помню гадливое чувство, которое долго не покидало меня после того интервью: передо мной оказался не герой и не борец за идею, а банальный трус, предатель, дезертир.
Но что тогда делать с историей про Иннокентия Володина из романа «В круге первом», экранизацию которого недавно увидела вся страна по каналу «Россия»?! Солженицын, которого прокремлевские публицисты изображают носителем истины в последней инстанции, моральным лидером общества, совершенно сознательно изменил прежний, получивший широкую известность сюжет романа, где в завязке Володин пытается просто предупредить невинного человека о грозящих ему неприятностях, на новый: Володин звонит в посольство США и передает им совершенно секретную информацию о готовящейся попытке советской разведки похитить американские атомные секреты. То есть совершает акт предательства, государственной измены, шпионажа. Тут даже самые либеральные критики, даже самые твердокаменные поклонники Солженицына, привыкшие к старой (на самом деле не изначальной, а написанной только для того, чтобы обойти советскую цензуру) версии романа, поморщились: ну зачем же Александр Исаевич попытался обратить предательство в добродетель?
Тогда где же его искать, положительного героя? А там же, в той эпохе, которая дала нам Солженицына. Хоть меня очень сильно покоробила верноподданническая попытка ведущего программы «Реальная политика» на НТВ Глеба Павловского предсказать президенту Путину будущее нового морального лидера общества, я абсолютно согласен, что прежде таким лидером был покойный академик Андрей Дмитриевич Сахаров, которому в минувшее воскресенье, 21 мая, исполнилось бы 85 лет.
Кстати, можно опять обратиться к кинематографу. В начале 60-х, когда практически никто, кроме узкого круга посвященных, не знал ни фамилию отца советской водородной бомбы, ни названия строго засекреченного города Арзамас-16, где Сахаров прожил почти двадцать лет, занимаясь созданием новейших образцов советского ядерного оружия, став академиком в 32 (!) года, трижды Героем социалистического труда, в это самое время страна засматривалась фильмом Михаила Ромма «Девять дней одного года». Примерно такой же лесной городок, примерно такие же засекреченные ученые, которые, рискуя жизнью, пытаются проникнуть в тайны термояда… Сколько мальчишек решили тогда поступать на физмат, попав под обаяние самого главного положительного героя-физика в исполнении молодого Алексея Баталова!
Никто не знает, разумеется, как сложилась бы судьба баталовского персонажа спустя еще двадцать лет. А вот про судьбу академика Сахарова в начале восьмидесятых была сложена одна из самых остроумных шуток того времени – в первом куплете одной из «старых песен о главном», «Сормовской лирической» меняется только одно слово:
На Волге широкой, на стрелке далекой
Гудками кого-то зовет пароход.
Под городом Горьким, где ясные зорьки,
В рабочем поселке профессор живет.
Боюсь, при нынешнем пугающем незнании истории (а порой и агрессивном нежелании ее знать), которым отличаются многие молодые люди, эту шутку оценит не всякий. В январе 1980 года Сахарова, который к тому времени уже давно жил в Москве, без суда и следствия сослали в Горький, то есть в Нижний Новгород, за то, что ученый выступил с резкой критикой советского вторжения в Афганистан в декабре 79-го.
Точнее, не только за это – по совокупности, за все его предыдущие прегрешения.
За то, что, обласканный властью, стал ее обличителем. За то, что требовал уважения прав и свобод, которые декларировались советской Конституцией. За то, что десять лет ходил, как на работу, на все суды над диссидентами, выступал в защиту политических заключенных. За то, что осмелился принять присужденную ему в 1975 году Нобелевскую премию мира.
Сегодня, когда людей все чаще разделяют не на левых или правых, либералов или консерваторов, а на удачников и неудачников, многие наверняка отнесли бы Сахарова к разряду типичных лузеров. Несмотря на все награды, почетные звания, титулы и даже площадь в Нью-Йорке, названную при жизни его именем.
Он не нажил ни дворцов, ни хором, ни машин, все деньги тратил на правозащитную деятельность, да еще однажды пожертвовал свои сбережения – гигантскую по тем временам сумму почти в 140 тысяч рублей — Красному Кресту и на строительство онкологического центра в Москве.
Когда Горбачев вернул его из ссылки в декабре 1986 года, перед нами предстал отнюдь не былинный герой и даже не постаревший персонаж Баталова. Мы увидели типичного московского интеллигента не от мира сего: в драной шапке-ушанке и поношенном пальтишке, нескладный, застенчивый и в то же время упрямый до занудства в отстаивании своей повестки дня. Таких, как Сахаров, теперь называют мерзким словечком «демшиза».
Но весной 1989-го он был героем. Страна смотрела в прямой трансляции, как захватывающий сериал, первый съезд Народных депутатов СССР. Главными действующими лицами и главными оппонентами стали Горбачев и Сахаров.
На фоне элегантного, велеречивого, уверенного в себе Горбачева Сахаров с его тихим голосом, грассирующий, запинающийся — совсем не оратор, в неловко сидевшем костюме, с вечно плохо повязанным галстуком (отчего ворот рубашки все время некрасиво торчал из-под пиджака) выглядел каким-то одиноким, беспомощным, заранее обреченным на поражение.
Он проиграл – казалось, окончательно — в последний день работы съезда. Тогда в зале разыгралась драматическая, если не сказать трагическая сцена, воспроизвести которую, наверное, не всякому режиссеру по силам. Сахаров выглядел жалко и наивно, когда под самый занавес, вечером, когда зал уже просто устал и не хотел вообще ничего воспринимать, начал произносить программную речь. Он призывал принять поправки к Конституции СССР, в частности, об отмене знаменитой 6-й статьи, навечно закреплявшей за КПСС роль правящей партии. Он говорил о том, что империя, доставшаяся в наследство от Сталина, вот-вот развалится, если не изменить систему взаимоотношений между ее составными частями, нациями и народами, и предлагал, чтобы съезд прямо сейчас принял по этому поводу политическую декларацию.
Зал хлопал и топал все громче, Сахаров слабым голосом пытался перекричать зал и, буквально, воздевая руки к небу, воскликнул: «Я обращаюсь к миру!». Горбачев отключил ему микрофон, а когда Сахаров попытался вручить ему текст речи, довольно грубо сказал: «Заберите ваше выступление!».
И вот тут, наверное, все, у кого сохранялось тогда нравственное чувство, вдруг поняли: Сахаров на самом деле одержал моральную победу. Горбачев же ошибся – ошибся жестоко и проиграл: ему дорого обошлось унижение Сахарова и особенно — поведение в тот самый заключительный день, когда Горбачев мог, но не захотел поставить на место распоясавшийся зал, более того, в какой-то момент начал провоцировать «агрессивно-послушное» большинство на дальнейшую обструкцию. После съезда вчерашние сторонники Михаила Сергеевича отвернулись от него, устами одного из тогдашних своих лидеров, Юрия Афанасьева, припечатав: «Горбачев исчерпал свой реформаторский потенциал».
Через полгода, в декабре 89-го, Сахаров, успев увидеть исполнение многих своих пророчеств – стремительное сближение с Западом, падение Берлинской стены, революции в Чехословакии, Румынии, конец Варшавского договора и многое другое, скоропостижно умер от сердечного приступа. Москва хоронила его как героя.
Сегодня академик Сахаров опять в каком-то смысле отправлен в ссылку. Но он опять обязательно вернется. И про него обязательно снимут героическое кино.
