Несдаваемость

Видимо, это у нас уже глубоко внутри — делить мир на своих и чужих. Какая разница, кто на самом деле убил Литвиненко? Разве в том проблема, что надо бы разобраться в обстоятельствах преступления, которое потрясло мир? С формальной точки зрения нельзя пока утверждать, что Москва покрывает убийцу.

Но убийца Луговой или не убийца — это ведь никого в Москве не волнует, пока с запросом о его экстрадиции обращается одна из западных столиц: опять наших бьют.

Прямо как в кино или в песне известной. Советская малина врагу сказала «нет». Дырку от бублика они получат — короче, звездный час российской правоохранительной системы. Западные газеты так и напишут: «nyet». Не в том ведь победы отечественной прокуратуры, чтобы добиться экстрадиции из-за границы в Россию, а в том, чтобы симметрично кого-нибудь им не выдать. А параллельно разъяснить: тех им не выдают не из-за того, что российская юридическая практика себя абсолютно дискредитировала, а потому что они им этих не выдают.

О, с каким наслаждением прокуроры и депутаты апеллируют к Конституции, запрещающей экстрадицию российских граждан! Вот он, момент успеха.

Тут, в принципе, надо понимать: дело Литвиненко особое. Это не словесная разборка и не рутинный скандал из тех, к которым все тоже уже привыкли. Это сюжет, изменяющий принятый угол зрения, сообщающий о современной России нечто крайне существенное и в очень доступной форме — не зря уже в Голливуде фильм делают.

Ведь почему это убийство стало для мира одним из главных событий века? Не только и даже не столько из-за полония, ударившего информационной волной по миру, скопившему тяжелый страх ядерной войны. Использование полония лишь усилило ощущение зловещей иррациональности отравления Литвиненко — оно слишком загадочное, а следы его явно ведут в Россию. Все уже выучили, что Москва, прикрываясь риторикой или, наоборот, демонстративно от нее отказываясь, действует в рамках защиты своих интересов — вот так, мол, Москва их видит, будь то газ, Иран или Косово. Убийство Литвиненко невозможно объяснить этой логикой.

Кремль говорит, что Литвиненко был никто и его незачем было травить полонием. Действительно, зачем? Правильный, хороший вопрос.

Столь же правомочный, как и тот, почему три года назад, несмотря на тот же конституционный запрет, Москва удовлетворила запрос туркменских прокуроров об экстрадиции гражданина России Мурата Гарабаева.

Его потом удалось вернуть, после того как Европейский суд пригрозил иском, что Россия допускает экстрадицию — не то что собственных граждан, кого угодно — в страны, где к подследственным применяют пытки.

И еще возникает вопрос, почему в деле Литвиненко на всех уровнях Москва действует так, будто заговор против Литвиненко спланирован в Кремле и оттуда же приведен в исполнение? Физические следы полония недвусмысленно указывают на Лугового. Это всем ясно. Официальная, можно сказать, позиция России: Луговой не виноват. Почему? Кремль сваливает вину на Березовского. Прочитайте сколько-нибудь непредвзятым взглядом расшифровку допроса, который ему в Лондоне в этой связи устроила Генпрокуратура. У вас отпадут сомнения.

И вот предсмертные обвинения Литвиненко в адрес Путина снова на первых полосах мировых газет. Мир обсуждает: Путин или не Путин? Лично мне вот тоже кажется: нет, не Путин. Проблема только в том, что сама постановка вопроса быстро теряет смысл. Разве это Путин не пускал оппозиционеров на самолет, потому что у них билеты фальшивые? Зачем ему? Он говорит, они ему не мешают. Наверняка не он. В Кремле тоже крепнет понимание, что решения принимают другие люди.

Врагам России предъявляют контраргументы по делу Литвиненко, но они как-то решительно не звучат. Не хватает, наверное, убедительности, происходящей из внутренней уверенности в себе. Это как в игре в мафию: тем, кому выпало быть мафией, изображать честных людей занятие не из легких — давит придуманный психологический груз вины. Игра игрой, но Владимир Путин лучше других знает, что, как и почему происходит. У него должна быть полная картина.

Очень вероятно, он не имеет никакого отношения к убийству Литвиненко. Интересно, насколько он в этом убежден сам.