В потемках народной души

Было сумрачное, ленное зимнее воскресное утро. Вся семья Сергея еще спала, когда в дверь позвонили. Настойчиво и по-хамски, как и должно звучать любому звонку в такой день в восемь утра. «Что за хрень», — подумал спросонок хозяин и пошел посмотреть, кому он вдруг понадобился. «Может, ошиблись дверью?» — сонный мозг интуитивно ищет в такие моменты самые простые и неопасные объяснения ситуаций, ломающих привычный ход вещей. Но они не ошиблись дверью. Они пришли именно к нему.

Развернутое удостоверение под нос, в котором с испугу взгляд уперся в слово «безопасности», — и вот уже несколько незнакомых штатских со стандартно неприметными лицами по-хозяйски роются у него в квартире. Сначала Сергей подумал, что это «наезд» по бизнесу, и стал лихорадочно припоминать, где и в чем он мог проколоться. Фирма его существует уже давно, и в целом он вроде бы старался соблюдать те правила поведения, которые, с одной стороны, не давали бы рыскающим точно шакалы по рынку ментам поводов для придирок, с другой — давали бы легальную возможность заработать. Впрочем, в нашей стране, оформил Сергей свою мысль в виде банальных газетных сентенций, ведение любого бизнеса — дело рисковое, если только у тебя нет высокопоставленной «крыши». У него как раз такой крыши не было…

Кошмар продолжался сравнительно недолго, хотя это «недолго» растянулось для домашних в томительные часы озноба от ужаса неизвестности. Людей в штатском интересовали документы, компьютеры и деньги. Документы в основном оставили, компьютеры и деньги унесли. Визитеры были холодно вежливы и столь же холодно бесцеремонны. Обвинений не предъявляли, с актами об изъятии тоже особо не возились. Как появились ниоткуда, так и растворились в сумраке боязливого, неуверенного в себе холодного утра…

Минск еще только просыпался, словно осматривая себя спросонок со стороны: достаточно ли он прибран, чтобы соответствовать строгим регламентам о том непритязательном порядке, который так любит Хозяин… Вроде бы все хорошо, тихо и опрятно. Жителям можно пройтись по просторным улицам, заглянуть в магазины. Собираться в группы при этом настоятельно не рекомендуется.

Недавно, кстати, белорусскому КГБ было дано право лишь по одному факту наличия у него «подозрений» о возможности совершения преступления, притом что такие подозрения вовсе не обязательно кому-то где-то доказывать, врываться в жилища граждан, в офисы и другие помещения и проводить там следственно-разыскные мероприятия.

Лишь потом Сергей понял, в чем, собственно, была причина его воскресного шока с доставкой на дом. А дело было в том, что один из его знакомых оказался завсегдатаем оппозиционных митингов. Белорусские силовики, денежное и прочее довольствие которым мудрый в этих вопросах Батька всегда держал на достаточно высоком уровне, чтобы те не задумываясь выполняли самые его жесткие приказы, методично отслеживают всех, кто хотя бы как-то задействован в оппозиционной деятельности. К примеру, тщательно сканируются все номера мобильников, которые замечены вблизи оппозиционных акций, даже если это «как бы невинный» флешмоб. А затем не только у самих этих людей вдруг начинаются неприятности по работе, но и таким же образом выжигается широкий круг тех, кто просто общается с таким «оппозиционером». Собственно, вся беда Сергея и состояла в том, что он входил в круг общения такого неблагонадежного элемента. Только по этой причине к нему пришли домой, а потом и на фирму. И хотя никаких обвинений никто ему так и не предъявил (притом что все компьютеры были изъяты), фирму свою он в Белоруссии закрыл, а сам перебрался работать на Украину.

В союзном с нами государстве по-своему, очевидно, подходят к трактовке лозунга «Всех не перевешаете!», авторство которого кто-то приписывает декабристам, кто-то — советским пионерам и комсомольцам-героям вроде Зины Портновой и Зои Космодемьянской, а кто-то – временам модного нынче у части российской правящей номенклатуры реформатора Петра Столыпина. Это про него столь метко высказался депутат III Государственной думы Василий Шульгин: «Мы ненавидели такой народ и смеялись над его презренным гневом… Не свободы «они» были достойны, а залпов и казней… Залпы и казни и привели их в чувство… И белые колонны Таврического дворца увидели III Государственную думу – эпоху Столыпина… Эпоху реформ… Эпоху под лозунгом: «Все для народа – вопреки народу»…». Почему-то о такой характеристике Столыпина у нас сегодня подзабыли…

Эпоха информационной революции и тотального интернета, ошибочно отождествляемого адептами Twitter и Facebook только лишь с безграничным распространением свободомыслия и вольнодумия, на самом деле еще и дала в руки охранителей авторитаризма и – еще пуще – тоталитаризма новые мощные инструменты манипулирования общественным мнением, поведением, инструменты сдерживания народного недовольства. Тот же, к примеру, лукашенковский режим пытается с помощью новых информационных технологий доказать, что если уж не «перевешать», то выследить и превентивно наказать можно практически каждого.

И тут встает самый интересный вопрос: где для каждого конкретного общества находится та грань, та черта, за которой терпение подавлять в себе недовольство жизнью и страх перед возможными репрессиями или просто ущемлением своих материальных или нематериальных возможностей уже перестают быть той плотиной, которая оберегает непопулярный режим от того, чтобы он был смятен потерявшей чувство меры, обезумевшей от «свободы» толпой вчерашних верноподданных раболепных поклонников «стабильности»? Одни считают, что решающий вклад может внести растущая социальная несправедливость, обнищание значительной части населения. Однако опыт многих постсоветских стран показывает: социальная инерция в них подчас огромна, а долготерпение народа, кажется, вообще не имеет никаких разумных пределов, когда лозунг «лишь бы не было войны» на самом деле вселяет в правящий класс уверенность в том, что столь раболепные люди стерпят любые лишения. И разве что отважатся на бунты отчаяния, но никак не на революцию во имя подлинной свободы, которая, как нам известно по собственном опыту, имеет обыкновение разочаровывать массы жестокосердием нового бытия и неизвестностью, непредсказуемостью завтрашнего дня.

Если говорить о сегодняшней России, то мы по-новому пытаемся нащупать ту грань между «еще можно с этим мириться» и «уже невозможно боле такое терпеть». И мы еще не знаем, не решили для себя, какую именно цену за пересечение этой черты мы готовы заплатить. Каждый в отдельности и все вместе. Этот поиск на самом деле еще только начался. И в этом смысле вышеприведенная «белорусская байка» — она и про нас тоже…

Бунты отчаяния, как известно, на наших просторах, опираясь на богатый исторический опыт, научились гасить подачками рядовым бунтовщикам, показательными порками зачинщикам и легкой переменой риторики, обращенной к богоизбранному народу. А декабристы, восставшая часть тогдашнего образованного класса, еще целую вечность искали свой путь к народу, свободы которого они так альтруистично хотели. Искали до тех пор, пока их последователи не набрели на народовольцев и большевиков, осознавших вдруг для себя, что загнать человечество в счастье можно лишь грубой силой, большой кровью.

Эх, если бы власть, которая всегда боится лишь бессмысленных и беспощадных народных бунтов, умела вовремя спохватиться и взяться за ум тогда, когда о том начинают сигналить и вопить наиболее дальновидные представители до последнего момента остающегося по большому счету лояльным к ней образованного класса! Ан нет, почему-то инстинкты самосохранения почти всегда отказывают именно тогда, когда приходит упоение от самого факта того, что очередной авторитарный правитель есть непререкаемый Мессия для своего народа. Который де все разрулит, все решит и все проконтролирует. Ему почти презренны те «умники» из образованного и недовольного меньшинства, которых всегда, он считает, можно заткнуть либо же они сами скурвятся, предпочтя свою теплую уютную норку потребительской сытости тюремным неудобствам сырой и холодной ниши «борцов с режимом». В конце концов, уедут туда, где смогут осуществить то, что всякий авторитаризм или тоталитаризм в подвластных себе пределах считает потенциально опасным, – самореализоваться по своему собственному разумению и сценарию. Или уйдут в себя так глубоко, что их и не найдешь.

И тогда он, наконец (кажется такому всемогущему Правителю), останется один на один со своим послушным, простодушным народом. Которому можно скомандовать «ко мне, бандерлоги!» (никаких ассоциаций, пожалуйста, просто хороший образ). И увидеть в ответ веру и преданность в глазах и душах. И эта вера, и эта преданность почему-то кажутся бесконечно искренними. Очень того хотелось бы. Но как ведь проверить наверняка? А вдруг они все врут? И в какой-то момент он понимает: а они ведь действительно врут. Все ему врут. И только и ждут, чтобы он, наконец, промахнулся…