«Из Кремля звонят и спрашивают: чего он хочет?»
«Газета.Ru»: Лидер КПРФ Геннадий Зюганов ждал вашего звонка в понедельник, 28 июня. Вы созвонились? Можете рассказать, есть ли какие-то договоренности?
Захар Прилепин: Вот вы мне сказали про это, и я вспомнил, что не позвонил.
— Как же так?! Ведь на кону левая коалиция, столько разговоров было…
— Да, коалиция в планах после выборов. А сейчас все занимаются своими делами, и я хотел, чтобы немножко эта шумиха затихла. Я думаю, надо недельку-другую подождать, и я ему спокойно позвоню. В КПРФ много, активно обсуждали мой приход на их съезд, выставляли его негативно. Сейчас нужно, чтобы немножко ушла вся эта волна, потом мы с ними повстречаемся, и я обязательно все расскажу.
— Продолжая тему о коалиции: вы, когда создавали партию «За правду», говорили, что в нашей политической системе надо обо всем, по крайней мере, ставить в известность администрацию президента. А о возможной коалиции с КПРФ вы с кем-нибудь из АП разговаривали?
— Нет. Вы вырвали мои слова из контекста, я ничего этого никогда не говорил. Я даже не знаю ни каких-либо телефонов, ни людей, которых я могу о чем-то оповестить. Я просто хочу сказать, что мы живем в контексте государства. Конечно же, мы учитываем его реалии.
Я знаю, что на следующее утро или в тот же день вечером после съезда [КПРФ] действительно кому-то из моих товарищей позвонили из кремлевских мест, сказали: «А зачем он туда ходил, а чего он хотел?». Ну они просто переживают, волнуются, проверяют, что там у нас на уме.
Вот, собственно, и все. И какой разговор там произошел — я про это ничего не знаю. Я, конечно, никому никогда не звоню и звонить не буду.
— Вы подчеркнуто уважительно высказываетесь о Зюганове. Но сопредседатель вашей партии Сергей Миронов говорит, что договариваться с КПРФ при нынешнем руководстве нереально. Вы считаете, что такая позиция Миронова адекватна и способствует гипотетическому объединению?
— Я думаю, что все взрослые политики прекрасно понимают определенные правила игры и правила политического этикета и антиэтикета. Зюганов жестко высказывается по поводу Миронова, а он — жестко по поводу Зюганова. При этом они все прекрасно понимают эту ситуацию.
Они все претендуют на схожий электорат. Так или иначе, они себя позиционируют как главные самцы прайда на действующем ландшафте. Ничего в этом особо удивительного нет. Но при этом в уме все осознают необходимость совместной работы. То, что они до сих пор не договорились, ничего не означает.
Вы знаете, это как договор между Сталлоне и Шварценеггером. Они там 5-10-15-20 лет говорили, что они никогда в жизни на одной площадке не снимутся. На самом деле просто не было для этого возможности и сценария. Сценарий появился, и прекрасно снялись, и заработали сверхуспех.
Здесь то же самое. Нужен сценарий, который неожиданно удовлетворит обе стороны. Скажут: «Ну, прежние противоречия исчерпаны, пришло время для активизации новых политических задач».
На самом деле я это видел в 90-е годы. Я наблюдал, когда мои учителя: и [Александр] Проханов, и [Эдуард] Лимонов — разрывали отношения, потом опять создавали коалиции, потом опять разрывали. Можно вернуться в ленинские времена, и вспомнить, как там строили общую партию, страну, политику с людьми, с которыми вчера еще находились в прямом военном или политическом противостоянии. Нынешнее отношение Зюганова и Миронова друг к другу — все это цветочки по сравнению с иными временами, когда конфликты достигали иных степеней.
«Я бы обставил памятниками Сталину все вокруг»
— У вас в партии недавно появилась рабочая комиссия по увековечиванию исторической памяти об Иосифе Сталине. Это имеет какую-то практическую цель, например, ответ на риторику либералов? Вы ведь признаете факт репрессий. Не боитесь, что прославление Сталина отпугнет от вас социал-демократический электорат?
— Вы просто совершенно не пытаетесь меня понять. Вы мыслите в такой узкорейтинговой и предвыборной форме. У меня не такая. Мне все равно, отпугнет это кого-то или нет. Я готов спорить с этим, готов приводить социологию по фигуре Сталина, у которого запредельные рейтинги, наравне с путинскими. Но это все не имеет значения.
Меня увековечивание памяти Сталина волнует не меньше увековечивания памяти Ленина. Просто памятники Ленину сохранились, а памятники Сталину посносили. Для меня важна любая история, связанная с закреплением результатов истории советской власти.
Сталин, Дзержинский, советская литература, Фрунзе, советские маршалы, космонавты — это все единая концепция. Она для меня крайне важна в силу того, что страны бывшего Варшавского блока, западные державы, бывшие советские республики, Украина и Прибалтика — все они живут в режиме тотального антисоветизма, который разрушает наши геополитические, а главное — культурные позиции.
Если мы допускаем вопиющий, зловредный антисоветизм на сопредельных территориях, мы теряем собственные политические позиции, а следом и культурные, и экономические. Если мы отказываемся от советского наследства, то, значит, мы не имеем права ничего предъявлять соседней Украине, значит, мы не являемся правонаследниками советского политического проекта.
Это значит, что все эти идеи, которые предлагают партии «Справедливая Россия» и КПРФ, мы на самом деле не желаем реализовывать, боясь отпугнуть часть граждан.
Доводя эту историю до логического финала, это означает, мы не имеем права предъявлять какому-нибудь фильму «Зоя» за то, что он получился идиотским. А чего мы предъявляем? Если мы, с одной стороны, изо всех сил боимся увековечить память Сталина, а, с другой стороны, мы удивляемся факельным шествиям в Киеве. Давайте, если выбрали какую-то концепцию, ей следовать.
В моей концепции Сталин и борьба с факельными шествиями в Киеве — вещи одного порядка. А не так, что здесь да, здесь нет, там нам не нравится, там советских ветеранов не обижайте, а здесь мы Дзержинского не будем ставить. Это как так? Я не готов в таком абсурдном мире жить. У меня есть представления, и я им следую достаточно последовательно, как мне кажется.
— Но даже сейчас вы ведь все равно подчеркиваете, что это борьба с антисоветизмом.
— Так и есть. И эта борьба включает в себя не только установление памятников Сталину и советские концепции. Это целая методология. Либералы с ней совершенно спокойно работают. У них не только «Ельцин-Центр», не только свои либеральные святые, не только принятие европейской формы жизни, как самой пригодной для существования России. В целом они работают по всем направлениям — литература, музыка, мемориалы и правозащитное движение.
Соразмерная система должна быть и с нашей стороны. И, тем более, мы не должны вычленять сами из себя какие-то фигуры, важнейших персонажей, таких как Сталин. И с этим сквозняком двигаться к победе.
— Просто все равно это звучит, скорее, как борьба «против», нежели «за».
— Да почему? Это борьба «за» — за новый социализм ХХI века, за историческую память, за Бессмертный полк, за преемственность истории. Я в гробу видал совершенно этих либералов. Сегодня они есть, завтра их нет, послезавтра еще кто-нибудь будет.
— Но либералы — ваш главный раздражитель?
— Да нет, почему. Просто, когда есть фигура, я с ней работаю. В этом смысле отношение к конкретному либералу не является для меня определяющим моментом.
Меня на самом деле гораздо больше огорчает антисоветизм действующей администрации России. Например, что на уровне администрации Москвы было принято решение не восстанавливать памятник Дзержинскому. Вот это меня огорчает гораздо больше.
Огорчает и то, что администрация президента так или иначе крышевала совместную позицию российских либералов с «Эхо Москвы» и российских националистов по вопросу этого памятника. Не либералы играют первую скрипку, а действующие российские политические системы. Скорее, мы раздражаем их, чем либералов, которые, конечно же, в данной истории куда менее невменяемы. Если бы мы только с ними боролись бы, я бы уже памятниками Сталину обставил бы просто все вокруг.
«Мы представители совершенно уникальной культуры»
— Что подразумевает проект «Новая Евразия»? Он же пересекается с планами об СССР 2.0?
— Это одно и то же, просто разные полуопределения одной и той же концепции. Условно, мы понимаем, что территория ряда бывших советских республик стилистически, географически, политически, культурологически, конечно же, неизбежно будет возвращаться, «магнитироваться» российской государственностью и стремиться к общему центру.
— Но все-таки между российской государственностью и понятием Евразия есть разница.
— Да нет, если вы немного знаете концепцию Гумилева. Речь идет практически об одних и тех же пространствах.
— А когда политический проект Евразия имел практическое воплощение? Золотая Орда?
— Была Орда, потом Русь, Россия, потом Российская империя, потом Советский Союз.
— И это все, с вашей точки зрения, евразийство?
— Это политическое воплощение евразийского содружества. Оно находится на территории Евразии, и с тех или иных пор на каждом новом этапе оно возобновляется.
В этом контексте независимые Армения, Украина, Белоруссия, ряд других территорий, конечно являются оксюмороном.
Конечно же все это неизбежно будет включено в общую централизованную государственность.
— То есть, сейчас еще одна попытка реализовать новый евразийский политический проект, где доминантой будет европейская русская культура?
— Вы хотите, чтобы я отвечал на вопрос, исходя из ваших представлений?
— Хорошо, давайте исходя не из моих. Тогда скажите: русская культура — не европейская?
— Русская культура — это русская культура. На самом деле, конечно же русская культура имеет свои совершенно уникальные черты, которые в чем-то, безусловно, роднят ее с европейской культурой. Пушкин наследовал французскому роману, она принимала те или иные формы, в том числе европейской литературы. Ну и что?
Те же самые иные формы были приняты, допустим, латиноамериканской литературой. Является ли латиноамериканская литература европейской литературой? Это же никто обсуждать даже не будет. А у нас обязательно надо про это сказать! Да почему же европейская?!
Мы представители русской, совершенно уникальной культуры, которая взаимодействует с иными культурами. Но в данном случае мы говорим о политическом контексте, который, безусловно, так или иначе соотносится с географическим. И эта концепция уже конкретно прописана людьми умнее вас с нами, начиная от Данилевского, Трубецкого, Савицкого и заканчивая Гумилевым. А вы переводите разговор опять в этот нелепый пинг-понг.
Знаете, я лет в 25 отвечал на вопрос: «Как может существовать национал-большевизм, это же не сочетается?». Хотя написаны уже тысячи книг, все равно последний раз у меня спросили про это вчера. Хотя понятно, что «правые» и «левые» давно уже цепляются в политическом контексте в постоянном режиме. Вон Марин Ле Пен — «лево-правый» политик, очевидно.
Так и Россия является европейской, евразийской и какой угодно. Возьмите любую крупную фигуру русской культуры, и вы найдете там самые разные вещи. Вот Есенин кому ближе: британской поэзии или чувашской и мордовской традиции? Вот задайтесь вопросом. Я думаю, что вы много времени проведете, прежде чем дать ответ себе на этот вопрос.
— Как вы оцениваете современные отношения России с Китаем? Вам кажется, что надо стремиться дальше куда-то к оформленному союзу?
— Какие есть сейчас отношения, такие и должны быть. Потому что у нас общий один стратегический противник и оппонент — это Соединенные Штаты Америки. Пока есть общий оппонент, значит, у нас есть какие-то общие цели. Потом пути безусловно разойдутся, потому что мы две суверенные страны, у каждой из которых свои личные цели. Но я не думаю, что в ближайшей политической перспективе есть пространство для конфликта России и Китая.
— Представители Китая как-то участвуют в развитии евразийской концепции или нет?
— Нет, они там совершенно ни при чем. Нас интересует территория бывшей Российской Империи.
«В 2014 году мы стали откровенными врагами с либералами»
— Как давно вы знакомы с Мироновым?
— Достаточно давно. Мы с ним встречались, обсуждали какие-то текущие личные и политические планы еще задолго до появления партии «За правду». Говорить о близких отношениях невозможно, но мы находились в одном политическом пространстве.
— Какие у вас были отношения в 2011 году, когда он ходил с белой ленточкой? Вы тогда тоже были в оппозиции, пусть и не были на Болотной площади.
— Есть либеральная оппозиция, есть левая оппозиция — это две разных оппозиции. И Зюганов был в оппозиции, и Лимонов был в оппозиции, и Проханов был в оппозиции, и Анпилов был в оппозиции, и Руцкой был. А когда вы говорите «оппозиция», то подразумеваете сугубо либеральный контекст. Вы сразу же начинаете загонять Миронова и вашего покорного слугу куда-то в компанию к Олегу Кашину (признан в РФ иностранным агентом). Не надо вводить в заблуждение ваших читателей.
— Но в 2011 году все-таки, кажется, было перемирие...
— До 2011 года как раз. Действительно, был какой-то период, не очень длинный, приблизительно с конца 2005 года до 2011. Тогда Лимонов создал коалицию с Касьяновым и с Каспаровым с одной стороны, а с другой стороны, скажем, «Эхо Москвы» сделало Александра Проханова и Максима Шевченко своими постоянными авторами. Тогда казалось, что какое-то взаимодействие между левой и либеральной частью оппозиции, оно возможно. Но уже в 2011 году эта концепция начала осыпаться.
Напомню, в день кризиса на Болотной я сказал в прямом эфире «Эха Москвы», что с либералами я больше дел иметь не буду. И Лимонов тогда разругался вдрызг со всей либеральной общественностью. А в 2014 году мы уже стали откровенными врагами.
— Давайте перейдем к выборам в Госдуму. Есть ли какой-то предполагаемый результат, который бы вы сочли успехом?
— В Думу идет как по федеральному списку, так и по округам, та часть моей команды, с которой я пришел в коалицию. Их приход в Государственную думу в качестве депутатов, по крайней мере, большинства из них — для меня безусловная задача-минимум. И этим результатом я буду вполне удовлетворен. Остальные вещи, связанные с процентами и всем остальным, прямо скажу, находятся не на первой позиции. Безусловно я заинтересован в общепартийном результате, мы на него работаем. Но вы спросили о программе-минимум — она такова.
— Таким ответом вы даете повод говорить, что не все ладно у вас с Мироновым и Семигиным. Вы акцентировали именно на успехах своей команды, а не общепартийных. Существуют ли какие-то неразрешимые противоречия?
— Из того, что я сейчас произнес, ни о каких противоречиях речи не идет. Я постоянно говорил, что в партии есть концепция трех колонн, идущих в Государственную думу. Я не скрываю, что у нас есть совершенно спокойная, органичная, добрососедская конкуренция. Есть моя часть команды, есть часть команды Миронова. Геннадий Юрьевич [Семигин] сам за себя ответит.
Для того, чтобы не устраивать друг с другом соревнования, мы просто разделились по регионам. Вот мои товарищи идут в определенной части России, а есть мироновские люди, которые идут по другим округам. И это вовсе не означает ни в коей мере никакого конфликта. Это совершенно спокойное разрешение внутрипартийного паритета и договора.
Более того, в регионы, куда меня люди Миронова зовут в качестве поддержки, я поеду. Если кому-то из моей команды понадобится помощь Сергея Миронова, он тоже приедет. Мы только что с ним встречались, у нас прекрасные отношения.
— После выборов в Думу вы будете подводить итоги работы трех команд?
— Совершенно верно. Нам тоже надо понять, какая часть нашей методологии и нашей идеологии наиболее действенна, потому что мы представляем более радикальную колонну. Например, донбасская тема для нас является большей прерогативой, чем, скажем, для Валерия Гартунга. У него там свой регион, он далеко от Донбасса, а у нас в Ростовской области идет Юрий Мезинов, мой товарищ, донецкий волонтер. Поэтому мы посмотрим, как у кого получилось, и будем это учитывать в дальнейшей работе.
— Ранее Николай Новичков, а это ваш человек, говорил, что в программу попадет пункт о присоединении Донбасса к России. В итоговой программе осталось только признание ДНР и ЛНР. Что произошло?
— Я, честно говоря, не очень помню про использование этих формулировок «присоединение» и «признание». На самом деле, видимо, общепартийные юристы читали и сказали, насколько я помню, что как партия мы не можем требовать присоединения. Можем требовать признания, которое, конечно, де-юре и де-факто предполагает воссоединение с Россией. Как только мы их признаем, значит мы признаем их право на референдум о воссоединении с Россией. Тут вопрос исключительно юридической казуистики.
— Бывший председатель Совета Министров ДНР Александр Бородай планирует идти на выборы от «Единой России», он выиграл их праймериз. Что думаете об этом?
— Желаю ему успеха.
— А в каких отношениях вы сейчас с ним?
— Доброжелательных. То есть, мы не созванивались и не встречались достаточно давно, но и никакая черная кошка между нами не пробегала. Я думаю, что мы сохраним дружеские отношения, даже если будем в конкурирующих политических организациях.
— Тогда зайду с другой стороны: вас коробят попытки «Единой России» сыграть на теме Донбасса?
— Я иронически к этому отношусь. Слово, вами употребленное, не подходит. Не коробит. Я считаю, что все это пойдет на пользу Донбассу. Мы к этому и призываем наше государство. И было бы крайне странно с моей стороны, когда государство обратилось к Донбассу и главную партию направило на помощь, вдруг сказать: «не надо»! Пусть идут и работают. Мы постараемся собрать свои голоса, даже учитывая то, что часть избирателей на Донбассе проголосуют за «Единую Россию».
«Это уже совсем другая «Справедливая Россия»
— «Справедливую Россию», когда она только образовывалась, называли второй партией власти. Свое первое соглашение о сотрудничестве партия заключала с «Единой Россией». Как сейчас вы бы объяснили непосвященному человеку, почему такое сотрудничество невозможно?
— Это уже другая юридическая организация, социалистическая партия «Справедливая Россия — За правду», которая отстаивает социалистические постулаты, полностью противоположные капиталистической партии «Единая Россия», которая отстаивает другой путь развития России. Это полностью два противоположных вектора. И любому человеку, который знает отличие слова «капитализм» от слова «социализм», этого объяснения достаточно.
— Когда вы объединились в феврале 2021 года журналистка «Эха Москвы» Ксения Ларина (признана в РФ иностранным агентом) поздравила всех россиян с первой зарегистрированной в России фашистской партией. Как вы отреагировали на это?
— Я Ксению знаю давно и хорошо. С юмором отреагировал. Она пишет все это серьезно. И я привык уже не огорчаться, а улыбаться в ситуации, когда люди жестоко расходятся с реальностью.
— Вы продолжаете общение с партией нацболов «Другая Россия»?
— Нет, честно говоря. По-моему, съезд у них был, они там приняли резолюции. Я потом спросил у своих ребят, они сказали: «Ну нормально провели». Я думаю, что эта партия не будет никогда зарегистрирована. Да и, прямо скажем, там нет никакой партии. Я поименно знаю, кто в этой организации находится. Там считанное количество людей осталось от тех легендарных имен, и дай Бог им здоровья. Пусть ребята дальше продолжают заниматься той деятельностью, которая приносит им радость и удовлетворение.
Но я вас уверяю, что бóльшая часть действующего политического актива партии «Другая Россия» — НБП (организация запрещена в России)* (Национал-большевистская партия (организация запрещена в России) — запрещенная в России организация) работает со мной. Три из пяти наследников-преемников Лимонова пришли в партию «Справедливая Россия — За правду». И бóльшая часть известных активистов 1990-2000-х годов тоже здесь.
По факту, конечно, мы могли бы сказать, что мы являемся правопреемниками «Другой России», но я не хочу своих товарищей обижать. Я бы не сказал, что я слежу за их политической деятельностью. А они за нашей следят.
— Еще раз, «Справедливая Россия» — фактически наследник «Другой России»?
— «Справедливая Россия — За правду» по факту нахождения в ней 16 членов ЦК НБП «Другая Россия» является ее правопреемником. Потому что у нас большинство управленческого аппарата «Другой России». Но правопреемниками считаются те люди, которым Лимонов передал управление партией, я даже не знаю кому именно. Мы на этот бренд не претендуем.
— Вы писатель, участвуете в ряде творческих проектов. Судя по тому, что вы получили второе место в федеральном списке «Справедливой России», следующие 5 лет, скорее всего, проведете в Думе. Пришлось ли ради этого уже скорректировать какие-то планы? Не боитесь, что заскучаете?
— Боюсь. Но, надеюсь, найдется время и для работы депутатом, и для всех иных сфер моей деятельности — от литературной до театральной, с которыми я точно не хотел бы расставаться. Начнем работать, а там посмотрим. Надо еще дожить до конца выборов, чтобы инфаркт не хватил по дороге. Я пока даже формально не знаю, как это выглядит, только знаю, что депутаты ходят на работу несколько дней в неделю. Посмотрим, не боги горшки обжигают.
- Национал-большевистская партия (НБП) — запрещена в России по решению Московского городского суда от 19.04.2007 года.