История изгоя: как Полански бросил вызов «Джокеру» и Тарантино

Против всех: почему дело Дрейфуса стало делом Поланского

Борис Шибанов
Кадр из фильма «Офицер и шпион» (2019) Gaumont
Капитан французской армии Альфред Дрейфус был арестован по сфабрикованному обвинению в шпионаже 15 октября 1894 года. Его дело стало самым вопиющим случаем антисемитизма на государственном уровне, который расколол общество на две части. Спустя 125 лет режиссер Роман Полански снял свою версию событий тех лет под названием «Офицер и шпион», которая получила Гран-при Венецианского кинофестиваля. «Газета.Ru» — о фильме изгоя про изгоя.

Сфабрикованное французскими военными в 1894 году дело капитана Альфреда Дрейфуса о его возможном шпионаже в пользу Германии стало знаковым для Европы конца XIX века, положив начало по-настоящему серьезной и широкой общественной дискуссии об антисемитизме в Европе и его неприемлемости в цивилизованном мире.

Уже в 1899 году, когда Дрейфус был повторно осужден военным судом, один из отцов кинематографа, автор «Путешествия на Луну» Жорж Мельес, снял короткометражный фильм, в котором ясно давал понять свое несогласие с приговором. И вот, спустя 120 лет за этот ставший, увы, вечным сюжет взялся другой легендарный режиссер — Роман Полански.

В качестве названия для своей версии событий вековой давности Полански выбрал заголовок письма писателя Эмиля Золя, обращенного к президенту французской республики тех лет Феликсу Фору — «Я обвиняю».

В нем Золя, возмущенный откровенно антисемитским делом, развернувшимся во Франции, считавшейся столицей культуры и гордившейся своими передовыми взглядами, указывал на чудовищные ошибки следствия и подделку документов. В частности, он писал, что почерк в документах, служивших доказательствами вины Дрейфуса, принадлежал офицеру Фердинанду Эстерхази, которого начальство пыталось выгородить ради сохранения собственного престижа.

«С этих пор на лице Франции горит след позорной пощечины, и в книгу времени будет занесено, что это отвратительное общественное преступление было совершено в годы вашего правления», — писал Золя президенту.

Это письмо придало делу невиданную огласку. Так, в своей переписке Антон Чехов, стоявший на позициях «дрейфусаров», порой обращался к делу Дрейфуса, обозначая свою позицию именно через французского коллегу.

«Вы спрашиваете меня, все ли я еще думаю, что Золя прав. А я вас спрашиваю: неужели Вы обо мне такого дурного мнения, что могли усомниться хоть на минуту, что я не на стороне Золя?» — писал он в 1898 году.

Сам процесс расколол общество на две части по признаку отношения к евреям. Один из идеологов создания независимого еврейского государства, Теодор Герцль, писал, что идея переселения своего народа в Палестину пришла ему при виде толпы, скандировавшей: «Смерть евреям!»

Для Романа Поланского, который родился в Париже в 1933 году (через 27 лет после полного оправдания Дрейфуса и за два года до его смерти), этот исторический процесс стал точкой пересечения большинства ключевых тем, очерченных его собственной судьбой.

После оккупации войсками Гитлера Польши в Кракове было создано гетто, куда его интернировали вместе с семьей. Отца Романа Поланского отправили в концлагерь в Маутхаузене (где тому чудом удалось выжить), а мать была убита в Освенциме. О том, что ее забрали нацисты, он узнал, вернувшись домой после облавы, во время которой солдаты использовали его как живую мишень для метания ножей. Самому Поланскому удалось сбежать в деревню Высока, что спасло ему жизнь.

Страшные воспоминания о событиях тех лет легли в основу фильма «Пианист» 2002 года с Эдрианом Броуди в главной роли, который жюри Каннского кинофестиваля во главе с Дэвидом Линчем удостоило главной награды — Золотой пальмовой ветви. Сам Полански получил за «Пианиста» награду американской киноакадемии «Оскар» за лучшую режиссуру.

Учитывая, что в 1966 году он уже получил «Золотого медведя» Берлинского кинофестиваля за фильм «В тупике», в случае победы в Венеции в этом году он мог бы собрать у себя дома все четыре главные международные кинонаграды. Впрочем, этому не суждено было сбыться — жюри предпочло более актуального «Джокера» Тодда Филлипса.

Тем не менее, Гран-при и ряд менее значительных наград, а также стоячая овация зрителей в Венеции и восторги критиков явно дали понять, что киносообщество считало основной посыл своего старого (в этом году снявшему пять фильмов за последние девять лет режиссеру исполнилось 86 лет) фаворита, против которого в 1977 году было возбуждено дело об изнасиловании несовершеннолетней.

И хотя Полански шел навстречу следователям и «бежал» из США во Францию только после нарушения условий сделки судом, несмотря на то, что сама жертва — Саманта Геймер — неоднократно просила снять с него обвинения и жаловалась, что стала жертвой правосудия из-за постоянных публикаций подробностей дела, а освобождения режиссера, помимо ведущих кинематографистов мира, требовали президент Франции Николя Саркози и представители внешнеполитических ведомств Польши и Франции, тот продолжил оставаться объектом преследования со стороны американского правосудия.

Триумф новой работы Поланского «Офицер и шпион», посвященной травле еврея во Франции на рубеже веков, резонирует с сегодняшней действительностью еще сильнее, если учесть киноконтекст, в котором он появился.

Шутка ли — его фильм без сомнений будет фигурировать в списках лучших фильмов года по соседству с «Однажды… в Голливуде» Квентина Тарантино о зверском убийств жены Полански Шэрон Тейт бандой Чарльза Мэнсона, а вокруг «Джокера», который увел «Золотого льва» у выпускника культовой польской киношколы в Лодзи, постепенно разгорается скандал из-за авторских отчислений за использование в одной из ключевых сцен песни Гари Глиттера, отбывающего наказание за педофилию.

Таким образом, несмотря на возраст, непрекращающиеся удары судьбы и общественное давление, Поланскому удается спустя 57 лет после своего режиссерского дебюта непоколебимо возвышаться на кинематографическом горизонте, посреди павших сверстников и молодых коллег, лишь заигрывающих с теми дьявольскими искушениями и темными силами, которым поляк с присущим ему двусмысленным черным юмором вновь бросает лишь два слова: «Я обвиняю».