Русская дворянка Ольга во время войны прячет еврейских детей и сотрудничает с Сопротивлением. После ареста она попадает к Жюлю — коллаборационисту-полицейскому, который немедленно влюбляется в женщину, несмотря на то что у него есть семья и дети. Он всячески пытается облегчить участь красивой заключенной, но в итоге Ольга все равно попадает в лагерь. Там она второй раз в жизни встречает Хельмута, некогда начинающего немецкого интеллигента, а ныне офицера СС с блестящими карьерными перспективами.
После смерти всех троих оденут в одинаковые робы и предложат рассказать свою историю перед беспристрастным объективом кинокамеры в каком-то месте, по своим функциям напоминающем чистилище.
Титр «Рай» красноречиво появляется поверх перспективы тюремного коридора, и этот кадр идеально готовит зрителя к тому, что будет с ним происходить в следующие два с лишним часа. После великолепных «Белых ночей почтальона Алексея Тряпицына» Андрей Кончаловский вдруг — впервые за 25 лет, прошедшие с выхода «Ближнего круга» со Збруевым в роли Сталина, — решил выступить в историческом жанре.
Перед премьерой на фестивале в Венеции режиссер сообщил, что картина получилась экспериментальная, обновляющая киноязык (жюри фестиваля отметило картину «Серебряным львом» как раз за режиссуру).
Новшества «Рая» заключаются в том, что половину его хронометража составляют как раз монологи у райских врат.
Самим приемом кинематограф овладел, разумеется, задолго до того, как он пришел в голову Андрею Сергеевичу, но использован он здесь действительно великолепно. Даже странно, что никому не приходило в голову посмотреть на действующих лиц войны вот так — как на людей, без знаков воинского или концлагерного отличия, дать им слово, вместо того чтобы пытаться при помощи собственного несовершенного воображения измыслить что-нибудь доселе невиданное. Странным образом этот лобовой прием работает на все сто (и, кстати, не требует финансовых затрат); кажется, что сегодня смотреть на великие катастрофы прошлого иначе и нельзя. По словам Кончаловского, в какой-то момент он столь воодушевился, что подумывал оставить в фильме одни только монологи.
И по правде говоря, так действительно было бы лучше. Рано или поздно глаз неминуемо привыкает к эстетской картинке, созданной одним из лучших русских операторов Александром Симоновым («Полицейский с Рублевки» и четыре последних фильма Балабанова), и начинает замечать проблемы. Прежде всего они касаются драматургии.
Усатый коллаборационист Жюль, как выясняется, нужен автору только для экспозиции — в нужный момент он просто исчезает с обоих планов повествования.
Главные герои здесь, конечно, Хельмут и Ольга, но на самом деле они не герои, а исключительно выражение авторской воли. Чистюля немец любит Чехова, не прочь запачкаться в крови врагов, но выбегает «потошнить» после аудиенции у Гиммлера (в жутковатом исполнении Виктора Сухорукова). Ольга — мятущаяся душа каренинского типа с несложившейся судьбой, нашедшая себя в служении идеалам гуманизма с риском для жизни. И война, конечно, перемолола множество судеб, но поверить в реальность происходящего все равно не получается.
Слишком складно выстроено восхождение мученицы на Голгофу (и сошествие фашиста в ад), слишком часто в этом фильме символически открывается форточка.
Кроме того, невозможно избежать сравнения с «Милым Хансом, дорогим Петром» Александра Миндадзе, откуда в «Рай» попал юный немец Якоб Диль — кажется, ему здесь сказали играть все то же самое, только с бóльшим градусом истерики. Разница между «Хансом...» и «Раем» в том, что Миндадзе будто бы вглядывается в самостоятельную жизнь своих героев, а Кончаловский — расставляет их в нужные места и заставляет рассуждать про Чехова. И вроде бы ничего дурного в этом нет и, более того, цель и мысль исключительно благие, но в голову приходит еще одно сравнение. Как и Михалков в «Утомленных солнцем – 2», Кончаловский не рассказывает историю, а использует беспроигрышную фактуру в качестве фона для собственных размышлений о добре и зле, что на фоне войны и холокоста выглядит несколько нескромно. Радует одно: функцию гласа Божьего Андрей Сергеевич на себя все-таки не взял.