У моего друга накануне 8 марта умерла мама. Было ей почти девяносто, и последние семь лет она лежала, почти не реагируя на окружающих. Хотя ела понемногу, но не разговаривала, не узнавала никого. Единственному ее сыну уже тоже за шестьдесят. Отношения с матерью всегда были очень близкими, хотя и непростыми: темпераменты сильные, и общение иной раз становилось слишком эмоциональным. Отца в их жизни не стало очень рано, почти сразу после рождения сына. А мама всегда оставалась самым близким, самым лучшим другом. Всегда его поддерживала, отдала, например, почти все свои накопления, когда сын захотел издать свою книжку. В школьные годы в их дом охотно приходили его одноклассники, общались с его мамой, дружили с ней и после, уже взрослыми, приходили на дни рождения. Не случилось хороших отношений только с невесткой, но не ссорились, обходились взаимной вежливостью. Когда мать заболела, сын практически переехал к ней жить, и хотя сиделки в доме были, сам делал очень много, вплоть до гигиенических и медицинских процедур. Общения не было, но, видимо, даже просто тактильный контакт с мамой много для него значил. И хотя казалось бы, в таких случаях уместно вспомнить народное «отмучилась», сын остро переживает потерю, несмотря на то, что никаких реальных отношений с молчащей и не узнающей его мамой давно не было.
Принято считать, что уход за больными родственниками – дело женщин, мужчины редко в этом принимают участие, разве что финансовое. Однако в моем окружении исключения не редки. Другой мой знакомый переехал в родительский дом, когда сильно заболела бабушка. И взял на себя уход за ней, а после ее смерти остался с болеющей мамой. Иногда жалуется, что устал и что с радостью пережил бы эти заботы на другие плечи, но таких нет. А про наемных помощниц пока слышать не хочет, мама его слаба, но в полном сознании, и доверить ее чужим рукам он не готов. И все эти годы он постоянно вспоминает о детстве, о том времени, когда его мама и бабушка были здоровы, рассказывает, каким теплым и нежным был их дом, какой веселой и любящей – большая дружная семья. Еще один близкий мой приятель, несмотря на то, что у него есть сестра, когда у их матери началась деменция, перевез ее к себе, и один, без жены, мужественно ухаживал за матерью три очень непростых года.
Сыновья любовь иногда бывает очень сильной, и она встречается довольно часто. Однако образ сына, нежно заботящегося о состарившейся матери, до сих пор трогает сильнее, чем забота дочерей, поскольку кажется скорей исключением. Мужской тип отношений с мамой в христианской культуре имеет свою историю. В основе, конечно, образ богоматери, оплакивающей смерть своего сына. «Ты жива еще, моя старушка?» – спрашивает Сергей Есенин в знаменитом стихотворении, и поклонники его поэзии не задают вопрос о том, что, собственно, мешает лирическому герою немедленно навестить свою мать и убедиться в ее благополучии, ведь ему важно унять ее волнения: «Ты одна мне помощь и отрада». Мать в фольклоре – та, кого герой оставляет в далеком прошлом, в глубоком тылу. Где-то там, вдалеке, живет старая, добрая мать, своего рода символ родины, которая всегда оправдает, простит, последнее прибежище мужчины, чтобы он не натворил: «Любви достойна только мать, она умеет все прощать». Мать при этом стара, беспомощна, больна – в общем, вызывает жалость и требует защиты, которой ей не суждено дождаться, и потому даже сын-уголовник плачет: «Не жди меня мама, хорошего сына…». Настоящие герои вспоминают о матерях в экстремальной ситуации, когда нуждаются в жалости к себе, чувствуя вдруг свое сиротство. В мужской взрослой жизни матери как действующего лица не существует. Более того, быть маменькиным сыном – смешно и даже позорно. Кстати, по мнению исследователей, образа «старенькой, жалкой, но ждущей сына матери в современных криминальных текстах и фильмах Европы и Америки нет». Ну и правильно: у католиков-то Мадонна – дева, девственница, у православных – Богоматерь, та, которая родила.
Но и в современной российской жанровой литературе, в песнях и в кино образ старой, больной, но любящей матери почти сошел на нет. Современная мать не где-то далеко – напротив, она слишком близко, на одной жилплощади, что приводит к совсем другим чувствам. Криминальная хроника полна примерами избиения матери взрослыми сыновьями. В основном на почве алкогольной или наркотической зависимости. Обычная история такова: сын в юности начинает вести свою взрослую мужскую жизнь, что выражается в пристрастии к различным веществам. Мать пытается бороться, не справляется, но отношения портятся. Потом случается инцидент, сын срывается, избивает до травмы кого-нибудь, иногда – мать, выносит из дома ценные вещи, родственники или соседи вызывают полицию, парня отправляют в колонию, он возвращается озверевшим и уже умно, тихо, но постоянно избивает мать, вымогая вещи на продажу, деньги, а то и просто так, от тоски. Если мать заявит про такие побои и сумеет их доказать, сына могут призвать к административной ответственности и назначить штраф, но это точно не решит проблему. Для возбуждения уголовного дела нужны свидетельские показания о тяжести телесных повреждений, которые бы указывали на длительное избиение. Мать может попробовать привлечь сына к уголовной ответственности за истязание, однако суды решают такие дела в пользу истца не чаще, чем в половине случаев, дело семейное.
Проживая в одной квартире и не имея возможности разъехаться, сын и мать все глубже ввергаются во взаимные претензии, и сын мстит матери за все: за детские обиды, за неустроенную жизнь, за страх перед женщинами.
К тому же отношения в таких семьях давно строятся на насилии, сначала – психологическом. Вот мать в чате жалуется на избивающего ее сына: «А как на него не орать, если он по жизни лентяй и засранец, каких свет не видывал?! Всю жизнь билась за его здоровье, а он пьет как лошадь! Нажрется и погнал… мат, оскорбления, чтоб ты сдохла… кто это выдержит?!! Отвечаешь тем же – получай! Знаю одно: меня не будет – долго не протянет!». Психолог Александра Аринкина утверждает: «В деструктивных семьях, где употребление веществ, изменяющих сознание, становится с течением времени вполне приемлемо, а агрессия по отношению друг к другу – норма, рукоприкладство не просто частое явление, это признак мужественности и превосходства. Например, чтобы меня услышали, надо наорать и желательно нецензурно, чтобы уважали – ударить и желательно так, чтобы запомнили надолго». То есть бить мать, жену, детей – не просто норма, но и доблесть, проявление твердой силы и мужского характера. И вряд ли здесь поможет полиция. Даже если вызывать ее постоянно – закона, по которому сыну запретят приближаться к матери, в России нет.
Часто именно общая квартира становится поводом для возрастания агрессии сына, особенно после долгого отсутствия, связанного со службой в армии или пребывании в колонии.
Агрессивный мужчина опасен для матери, но выселить его из квартиры, собственником части которой он является, – невозможно. Зато сын может создать матери невыносимые условия, в надежде, что она уедет. И ведь уезжают – к родне, к подругам и даже в дом престарелых, если удается устроиться. Одна такая мать пишет в общий чат: «Подруга повезет меня смотреть дом престарелых, что за городом, она водит машину в отличие от меня, с ней посоветуюсь, у нее не голова, а компьютер. Сыну надо вить свое гнездо, квартира маленькая, он не первый раз бузит и в покое меня не оставит, пока я не уберусь отсюда. Жалко до слез, что приходится покидать родной дом вот так, на сына сейчас вообще не могу смотреть, а что делать. Сегодня сын выразил желание свозить меня в дом престарелых на автобусе, если подруга не сможет, видимо, часто болею».
Всегда ли можно верить в таких историях матери? Находясь в созависимых отношениях с алкоголиком или наркоманом, матери часто склонны принимать роль жертвы, которая, считают психологи, в нашем обществе более «выгодна» и почетна.
У многих есть ощущение, что лучше быть жертвой – матерью алкоголика, который тебя бьет, пропивает твою пенсию, чем свободной женщиной, которая отказалась потакать его прихотям, той, кто скажет: «Не хочу так больше!». Этому легко найти подтверждение в тех же чатах с жалобами родственников: «Если добьетесь, что сыночка-алкаша посадят, мать будет его жалеть и вас обвинит, что вы его посадили. Будете заступаться, когда сыночек будет изгаляться над матерью, вам же попадет. Посоветуете если сыночка отселить – услышите: «Он же пропадет без меня!».
Свидетели таких отношений часто считают, что вмешиваться бесполезно. «Ну собрались однажды, навешали ему по полной программе. А толку? Побои на нем как на собаке быстро прошли. А вместе с побоями и учение забылось. Только стал мать бить уже не со скандалами на весь подъезд, а втихаря. Да еще полиция потом дознавалась – кто ему портрет так разукрасил».
Полиция не имеет никаких правовых оснований для вмешательства в семейные разборки. К тому же сами правоохранители часто придерживаются таких взглядов на насилие, которые его если не оправдывают, то делают неизбежным: «Наш участковый Умар Ахмедович еще стал выговаривать, что она сама виновата, что он-де знает, что русские женщины вечно лезут командовать в семье, а это, мол, неправильно». Похожие объяснения, кстати, приводят и некоторые психологи, объясняющие поведение сына-агрессора гиперопекой. Женщина жалуется: «Мой сын 18 лет сегодня избил меня, никого не думала, что такое может быть со мной, с нами, это ужас, даже не скажешь никому, что делать? Воспитывала одна, работала много, живем хорошо, да, не было времени на воспитание, это не оправдание, знаю, обидно, что 17 лет я пахала, давая лучшее, выхода нет, все было зря, зачем?», а ей отвечают, что сама сына избаловала, не сумела сделать его союзником в трудностях, не учила сочувствию, а то и наказывала его эмоционально за свои жертвы.
Агрессия иной раз действительно начинается не от пьянства (хотя пьянство – тоже форма проблем с психикой), но в подростковом возрасте, в семьях с опекающими женщинами: «У меня сын, в июне ему будет 16 лет, примерно два года стал невыносим, ломает мебель, все крушит, а теперь стал распускать руки. Сил больше нет это терпеть. Я его воспитывала одна, алименты не получала на него, много работала, старалась побольше заработать, чтобы сын более-менее не нуждался. Сын большее время проводил с бабушкой. Она с ним всегда занималась, подготовила к школе, до 4 класса висел на доске почета в школе. Началось все, когда перешел в 8 класс. Изменился до неузнаваемости. Каждый день говорит нам с бабушкой, что он нас ненавидит и мечтает, чтобы мы сдохли. Требует деньги на фастфуд, колу и т.д. Не курит, не пьет. Вот буквально вчера колотил нас, меня довел до трясучки, очень плохо было. Как дальше жить, не знаю, уже не хочется просто…». Дескать, задача матери сводится к зарабатыванию денег, а на ребенка времени не хватает, пока он маленький, ему приказывают, дрессируют, а когда он вырастает – вымещает на матери подавленную ее властью детскую агрессию.
Помощь в таких случаях нужна и матери, и сыну, но она редко бывает квалифицированной, к тому же наружу выходят случаи уже сильно запущенные, и крайним выходом для матери оказывается «сдать сына в армию», где его, по ее мнению, научат себя сдерживать. Однако армия – не исправительное учреждение, да и колония, куда попадают иной раз такие подростки, если поднимают руку не только на бабушку или маму, не лучшее место для воспитания. У общества нет никаких способов помощи в таких случаях. Многие женщины ищут спасения в церкви, но и у священников нет результативных способов. Их понимание, однако, бывает более глубоким именно потому, что они понимают неразрешимость ситуации и не принимают одну сторону, хотя и согласны, что в проблемах детей все же виноваты родители. «Конечно, другие порою не успели тебе сделать того, что тебе сделали твои родители, – порой они являются просто врагами. Когда мы любим врага, то наша любовь заключается в том, что мы его прощаем, но это не предполагает, что мы его глубоко вводим в свою жизнь и позволяем разрушить наш дом, причинить вред здоровью». Однако «если Господь привел тебе родиться от этих людей, значит, есть нечто, что вас связывает и объединяет каким-то совершенно неразрывным и нерасторжимым образом. И надо это от Бога принять», – предлагает игумен Нектарий (Морозов). Но сам же утверждает: «Любовь либо есть, либо ее нет», а ее часто нет и взять негде. И тогда остается только одно. Вот мать жалуется: «У меня сын глухой, и постоянно он психует и обижает меня, ему 27 лет. Бабушку три года назад толкнул, и она сломала шейку бедра, стала инвалидом, я ухаживаю за ней и сама боюсь за свою жизнь», а ей отвечают: «У этой женщины такой путь, который ей суждено пройти. Пусть пробует молиться иконе «Неупиваемая Чаша».
Впрочем, встречается уже и новый вариант: матери предлагают немедленно разменять или продать жилплощадь, стать самостоятельной и начать жизнь заново, с любовью. К себе.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.